Страсти по Барби: как фильм об игрушке поднял самые сложные взрослые темы

Спустя месяц с премьеры «Барби», принесшей в прокате ошеломляющие 1,3 миллиарда долларов и побившей 17 кассовых рекордов, страсти не утихают. И не только потому, что фильм, показавший столь фантастический коммерческий успех, снят режиссером-женщиной (что тоже рекорд), но и потому, что он оказался интересным культурным высказыванием, соединившим в себе, казалось бы, несоединяемое – глянцевость и феминистский манифест, спонсорство крупной корпорации и критику капитализма. Это балансирование на грани как способ авторов справиться с фундаментальными противоречиями отмечают многие критики, в том числе редактор The Yale Review Меган О`Рурк, поделившаяся своими наблюдениями о том, как создателям фильма удалось сказать о сложных вещах легко, и насколько удачной была эта попытка.

Среди рекордов «Барби» есть весьма своеобразный – самые большие сборы для фильма об игрушке. И хотя, казалось бы, здесь нет ничего удивительного, потому что это – культовая игрушка, буквально открывшая новую кукольную эру, и в этом смысле ироничная отсылка к «Космической одиссее» Кубрика с его черным монолитом неслучайна. Однако, по мнению О`Рурк, удивительно здесь то, что материалом для серьезного кино стал ключевой атрибут девчачьей масс-культуры, которая в отличие от культуры мальчишеской традиционно считалась «глупой», «странной» и «невозможной для переосмысления во взрослом, заслуживающем серьезного отношения искусстве».

Однако уже первая неделя сборов показала, что это не так, и, по словам О`Рурк, взрослое искусство о том, что наполняет женское детство, вполне может стать «экономическим и культурным локомотивом». И с экономической составляющей здесь всё достаточно очевидно – ошеломляющая касса, собранная в первую очередь за счет аудитории, выросшей вместе с Барби (81% молодежи до 35 лет и 65% женщины). И вдобавок волна барбимании – мода на розовый цвет, стиль барбикор, барби-фото в соцсетях и т. п., – прокатившаяся по миру с такой силой, что даже там, где официальная премьера фильма оказалась невозможной, стала популярной шутка «если вы не переделывали свое фото в Барби, давайте держаться вместе».

Однако с культурной «локомотивностью» всё несколько сложнее. И хотя, по словам О`Рурк, можно порадоваться, что «вот он, наконец, фильм, полный шуток для нас, женщин», но она же отмечает и двойственность производимого им впечатления: женщинам, с которыми она общалась, «фильм понравился, но всё же многие из них почувствовали странное разочарование».

Возможно, потому что в его основе лежит «нерешаемый парадокс» – фильм претендует на критику создавшей куклу компании Mattel, однако эта же компания является спонсором фильма. В самом широком смысле это проблема, как критиковать что-то, будучи его порождением. А в более узком – как сказать о том, что продукт твоего спонсора, задавая нереалистичные и недостижимые стандарты красоты, негативно влияет на самооценку девочек. О том, что он не столько игрушка, сколько в прямом и переносном смысле пластиковая проекция взрослого мира и его ожиданий (парни, дома, Малибу) от взрослой женщины, которой в юном возрасте эти вещи еще не интересны. И, в конечном счете, об убогости представлений масс-культуры о девочках и их желаниях.

По словам О`Рурк , это ограничение настолько очевидно, что режиссер фильма Грета Гервиг пытается превратить его в шутку: «Зная, что никто не хочет смотреть пугающее кино о том, как кукла вредит самооценке девочек, она вызывающе шутит о темной стороне корпоративной культуры и в то же время визуально прославляет кукольную внешность Барби». И именно шутка в ее разных вариантах – обыгрывание стереотипов, балансирование на грани и т. п. – становится в итоге основным способом сказать то, что сказать напрямую нельзя или очень сложно.

Так, очеловечивание Барби – превращение из «идеи» в «создателя идей» – начинается именно с разрушения ее «стереотипной» идеальности, ироничный символ которой – хождение на цыпочках. Дальше больше – появление целлюлита, несвежее дыхание, мысли о смерти. И если на этом этапе Барби с целлюлитом выглядит оксюмороном, забавной шуткой, то в финале поход к гинекологу (обыгрывание того, что у куклы со столь сексуально привлекательной внешностью нет гениталий, а их появление и становится символом очеловечивания) – шутка уже не совсем веселая, потому что одно из следствий этого выбора – неизбежное «ты умрешь».

Да и само путешествие из розового Барбиленда в реальный мир, несмотря на всю красочность, музыкальность и костюмность, в основе имеет невеселый сюжет изгнания из рая или вынужденного ухода героя из дома и инициации, которая в лучшем случае заканчивается его перерождением, а в худшем – разрушением и смертью. И для Барби это не только личная трансформация через потерю своей кукольной идеальности («обычно я так не выгляжу, обычно я идеальна»), осознание неспасительности собственной красоты («ты олицетворяешь собой худшее в нашей культуре: сексуализированный капитализм, недостижимые стандарты красоты»), скатывание в глубокую депрессию («она не мертва, у нее экзистенциальный кризис») и выход через желание стать реальной женщиной («я хочу быть не идеей, а тем, кто их создает»).

Это и трансформация всего Барбиленда (разрушение исходной веры всех Барби в то, что их существование превратило реальный мир в феминистский рай), которая начинается для главной героини встречей с советом директоров Mattel, где нет ни одной женщины. И это – реальное – положение вещей фиксируется замечательной репликой мужчины-стажера: «Я ничего не решаю, может я женщина?».

А затем превращением Барбиленда в патриархальное Кенолевство, где Барби – бывшие судьи, врачи, ученые – прекрасно себя чувствуют в роли чирлидеров, барменш и т. п.: «Я так рада не принимать никаких решений. Мой мозг будто в отпуске. Навсегда!». И есть ощущение, что в этой шутке – несмотря на страстный мотивационный спич Глории («озвучивая когнитивный диссонанс, в котором живут женщины при патриархате, мы лишаем его силы»), приводящий всех Барби в чувство и возвращающий им власть, – не всё шутка.

Но надо сказать, что и к патриархальности Кенов Гервиг не менее снисходительна. Герой Райана Гослинга говорит: «Сначала я думал, что реальным миром правят мужчины. Потом был момент, я думал, им правят кони. А затем, я понял, кони – это продолжение мужчин». И в этом «легком обвинении патриархата», сводящим его к лошадям, О`Рурк видит «радикальную» и «одну из лучших за последние годы критических реплик культуры» с квинтэссенцией в виде фразы Кена: «Честно говоря, когда я узнал, что патриархат не связан с лошадьми, я потерял интерес». Поясняя контекст, она отмечает, что «фильм, возможно, лучше всего воспринимать как блестящий портрет оскорбленной ультраправой мужественности».

Но всё же настоящим обвинением патриархату, как ни странно, выглядит само социальное устройство матриархатного Барбиленда (своего рода зеркала для реального мира), где «Барби – это всё, а он просто Кен», который ничего не имеет (кроме доски для серфинга), нигде не работает, живет на пляже. И весь смысл его жизни лишь в том, чтобы ловить одобрительный взгляд: «Для Барби каждый день отличный. Но для Кена день становится отличным, только если Барби обратит на него внимание».

Еще одним серьезным обвинением может быть и Странная Барби, изуродованная до неузнаваемости «слишком заигравшимися» девочками и не способная не то, что ходить на цыпочках (что важно), но даже просто нормально стоять на ногах, однако при этом в отличие от остальных кукол знающая о реальности. И, по словам О`Рурк, она странная не столько потому, что «с ней сильно заигрались», а «потому что какая-то девочка использовала ее, чтобы выразить всё свое разочарование по поводу приторного вещизма и примитивных стандартов красоты». Странная Барби – это результат бунта, и она не только помощница главной героини в поиске реальности, она потенциальный разрушитель Барбиленда как пластиковой проекции этой уродующей реальности.

Однако в этом аспекте, отмечает О`Рурк, критика Гервиг все-такие менее радикальна: «Она несколько более традиционна в своем представлении о мечтах девочек и о том, что такое Барби. И, возможно, именно здесь влияние Mattel наиболее сильно. Несмотря на наличие “Барби-докторов” и “Барби-судей Верховного суда”, Барби у Гервиг по-прежнему в значительной степени соответствуют жестким стандартам красоты;… и никакого конфликта не возникает, всё покрыто пустым блеском моды и розового пластика, который корпоративная Америка всегда продавала девушкам».

Вызов, «который фильм как культурный объект бросает Гервиг», заключается, по словам О`Рурк, в том, как «соединить доставляющий удовольствие костюмами и танцами перфоманс с пародией на современную культуру, чтобы в развертывании истории одно не мешало другому». И в ответ на него режиссер пытается показать, каково это на самом деле, перенестись из мира грез в реальность, где матери не имеют длительного отпуска по уходу за новорожденным ребенком, а большинство руководителей корпораций по-прежнему мужчины. И будучи одновременно «и рекламой игрушки, и доставляющим удовольствие развлечением», фильм вынужден «неловко балансировать на грани реальности, фантазии и критики», но при этом у него получается быть «радостным, подмигивающим и пенисто-кинематографичным».

Резюмируя свои впечатления, О`Рурк говорит, что «в восторге от того, как многого добилась Гервиг с помощью юмора, и уверена, что «Барби» расширит пространство для большего количества фильмов женщин о женщинах». А его возможная эстетическая неоднородность, по ее мнению, не означает, что фильм не удался: «Это потрясающий момент возвышения женской культуры, блестящее и изобилующее оговорками погружение в суть противоречивых сценариев, формирующих современное женское детство».

И это детство во многих сценариях отнюдь не место для творчества и свободы, а всего лишь подготовка ко взрослой потребительской жизни, складывающейся из работы, салонов красоты и хождения по магазинам. И потому, может быть, так важен финальный монтаж размыто-приглушенных кадров с реальными, играющими по всему миру девочками, с помощью которого Гервиг пытается не просто преодолеть потребительский сценарий кислотно-яркого мира Барби, но дать этим девочкам возможность на свою версию очеловечивания.

Источник