Битва за шелк: как история текстиля вплеталась в историю мира

История человечества — это история текстиля, уверена журналист Вирджиния Пострел. В книге «Нить истории» она раскрывает важную роль ткани как самого влиятельного товара для человечества. «Идеономика» публикует небольшой отрывок, посвященный Китаю и завоеваниям монголов.

На рукописном свитке, изготовленном около 1145 года, изображена китайская прядильщица шелка — воплощение сосредоточенности — за большим станком. Она прибивает уток. Губы женщины сжаты, она наступает босой ногой на проступной рычаг. Левой рукой она готовится снова запустить челнок. Тканье одного рулона шелка (длиной около 12 метров; этого хватало для того, чтобы одеть двух женщин в блузы и брюки) занимало три дня упорного труда. Но сама ткачиха шелк не носила.

Рисунок сопровождает стихотворение, адресованное тем, кто

Добросовестно трудится, раз за разом пробрасывает челнок,
Отправляет и возвращает [челнок], делит нити.
Посылаю это стихотворение паре в дамасте (damask silk),
[Им] стоит помнить о той, кто носит грубую пеньку.

На свитке «Картины культивирования и ткачества» местный судья Лоу Шу тщательно описал 24 этапа шелководства, сопроводив каждое изображение стихотворением о чувствах и опыте деревенской жизни. В свое время свиток имел этический и политический смысл: автор стремился повлиять на облеченных властью. «Земледельцы предстают людьми самодостаточными, — отмечает историк искусства, — а их благоденствие преподносится в качестве оправдания для действий правительства». Произведение Лоу предлагает чиновникам уважать человеческие качества и рабочие навыки крестьян — и распоряжаться собираемыми налогами с мудростью.

Это достойная цель. Однако, если рассмотреть свиток Лоу как исторический памятник, можно заметить, что он отражает распространенный предрассудок. Изготовители вызывают у нас интерес и симпатию. К потребителям же мы склонны относиться с пренебрежением или просто забываем о них. Меж тем их роль не менее важна.

[…]

Страсть к тканям — на удивление мощная сила. Приобретая ткань, изготавливая ее для себя или силой отбирая ее у других, потребители текстиля нарушают все ожидания. Они развязывают войны, попирают законы, ниспровергают авторитеты, пренебрегают традициями. Меняя свои вкусы, они перераспределяют богатство и власть, делают состоятельными выскочек и пускают прежних фаворитов по миру. Их выбор бросает вызов устоявшимся представлениям о подлинности и индивидуальности. Потребители текстиля меняют мир.

***

Во времена Лоу, при династии Южная Сун(1127–1279), шелк имел исключительно важное значение для поддержания власти и сохранения мира. Ценными тканями режим откупался от недобрых соседей, одевал в них растущее войско, вознаграждал за верность чиновников и одаривал простолюдинов. Китайское государство ежегодно закупало 4 млн свертков шелка и собирало еще более 3 млн свертков в виде податей. За всем этим стоял труд бесчисленных крестьян, облаченных в скромную пеньку.

В последней части свитка Лоу три женщины обмеряют свертки ткани, складывают их, чтобы отправить в корзину сборщика податей. В сопроводительном стихотворении труд шелководов назван стоящим усилий, ведь империя находит шелку достойное применение, а не растрачивает его на увеселения представителей элиты.

Сборщики податей везут шелк для обороны рубежей.
Весь этот тяжкий труд! Но жалеть не о чем.
Это большой успех для ханьского тонкотканого шелка;
Ведь если его запятнает помада [куртизанки],
то шелк больше нельзя будет носить.

Упоминая расточительницу-куртизанку (наложницу продажного чиновника) и пару в дамасте, морализатор Лоу намекает и на другой источник спроса на шелк — растущий потребительский рынок.

При династии Сун Китай переживал революцию в рыночной сфере, отмеченную в том числе появлением векселей (fēiqián, буквально «летучие деньги»). Текстильные рынки процветали. Ежегодное общественное и частное потребление шелка достигало 100 млн свертков. Около 20 млн свертков поставляли на рынок городские ремесленники, специализировавшиеся на тканях высшего качества, а остальное изготавливалось в деревнях, на станках попроще. «Производство текстиля, ранее нацеленное главным образом на удовлетворение домашних нужд и уплату податей, было переориентировано на товарный рынок», — сообщает историк. Извлекая выгоду из высоких цен, крестьянские семьи целиком переключились на изготовление шелка.

Дела у городских торговцев шли в гору. Исследователь текстиля сообщает, что в сунской столице Ханчжоу действовали «шелковая лавка Чэня на западе города, магазин вышивки Сюя у Водного переулка, магазин шелка-сырца под мостом в Водном переулке, шелковая лавка Гу в районе Цинхэ, лавки с одеждой из конопли и рами у моста Пинцзинь».

Сельские производители, отметившие популярность у богатейших покупателей легкой, с затейливыми узорами газовой шелковой ткани, нашли ей более доступную альтернативу: воздушные ткани гладкого переплетения (open tabby), изготовление которых не требовало ни сложных навыков, ни особенного, нужного для газа, оборудования. Эта материя получалась
скручиванием основных нитей попарно и пропусканием через них уточной нити. Среди новых мотивов появились «каштаны», «воздушные петли» и «ясное небо». Изобретательность была быстро вознаграждена интересом покупателей в среднем сегменте рынка, между «дамастом» и «грубой пенькой» из стихотворения Лоу.

Опыт китайских шелководов интересовал и иностранцев, но не все они довольствовались данью и торговлей. Лучший из сохранившихся экземпляров свитка Лоу не южносунский оригинал, а копия периода Юань, когда степные воины правили Китаем, да и почти всем остальным миром.

***

После того как в 1206 году Чингисхан объединил воинственные степные племена, монголы построили крупнейшую в истории континентальную империю. К концу XIII века их владения простирались от Японского моря до Дуная. Потомки Чингисхана правили Китаем, Россией и Персией.

Монголы не занимались ткачеством. Они были кочевниками и пользовались мехами и войлоком, получаемым валянием мокрой шерсти животных, однако очень ценили тканый текстиль, и многие их походы объяснялись желанием заполучить тонкие ткани. «Общее место во всех перечнях добычи — редкие и цветные ткани, шатры и одежда», — отмечает историк Томас Олсен. Чингисхан, чтобы обеспечить свою столицу текстилем, увел в Каракорум ткачей из покоренных земель.

Смешивавшие местное с привозным монгольские правители принимали гостей в больших юртах, белые войлочные стены которых покрывали протканными золотом шелками. Такая ткань — насидж (nasīj) — появилась в мусульманских землях далеко к западу от Монголии, но стала настолько тесно ассоциироваться с монголами, что европейцы (используя общее для степных народов наименование) называли ее «татарской». «Значение роскошной ткани в монгольском государстве едва ли можно переоценить», — отмечает историк искусства, специализирующийся на азиатском текстиле.

Грабеж, торговля, внешнеполитические сношения, церемониал, сбор дани и податей служили поводами для приобретения, раздачи и демонстрации текстиля (особенно роскошных шелковых тканей с золотыми нитями). Эти мероприятия нередко были публичными и символически представляли политическую власть монголов. Роскошные ткани нашли широкое применение; из них изготавливали одежду и украшения, попоны для лошадей и слонов, балдахины, подушки и пологи, предметы религиозного искусства и даже изображения правителей.

Когда в 1221 году монголы захватили Афганистан, одним из главных их трофеев стал Герат. Этот центр златоткачества сдался без боя, и население избежало обычного истребления. (Эта судьба ждала Герат год спустя, когда горожане восстали против захватчиков.) Кроме обычной добычи, монголы заполучили особенно ценное сокровище — около тысячи опытных ткачей.

Пленников через Центральную Азию доставили — более чем за 2400 километров — в уйгурскую столицу Бешбалык (в совр. китайском Синьцзяне), ближе к ядру монгольских земель. (Уйгуры, сами славившиеся узорчатыми шелковыми тканями, первыми покорились монголам.) Угнавшие ремесленников в плен монголы основали ткацкую колонию для изготовления насиджа. Скоро в Бешбалыке, исторически городе буддистов и несториан, сложилась процветающая мусульманская
община, основанная угнанными гератскими ткачами.

Монголы постепенно покорили Китай, и в 1279 году Хубилай основал династию Юань. Монголы прибегали к насильственному переселению и создавали новые центры текстильного производства. Поскольку в Китае существовала собственная богатая традиция шелкоткачества, такого рода
переселения позволяли обеспечить надежные поставки текстиля. Похоже, именно ради этого все и было затеяно: монгольские мастерские поощряли обмен техническими приемами и орнаментами.

Монголы, заводя мастерские для удовлетворения своей нужды в текстиле, собирали работников из разных мест. Ткачей пригнали из Самарканда (совр. Узбекистан) в Сюньмалинь (западнее совр. Пекина), китайских же мастеров переселили в Самарканд. В новое поселение Хунчжоу, на западе от Пекина, монголы отправили 300 ремесленников, захваченных в западных походах, и еще 300 — из Северного Китая.

«При содействии монголов множество ткачей и текстильщиков из Западной Азии, а не только их продукция, попали на восток и превратились в постоянных жителей Китая, — пишет Олсен. — Подобное, вероятно, уже случалось, но масштаб этого насильственного переселения был, несомненно, чрезвычайным». Жестокие и негуманные переселения тем не менее «предоставили небывалые возможности для технического и художественного обмена». Итогом — и, не исключено, целью — стало изобилие новых орнаментов.

Монгольская золотая ткань из коллекции Кливлендского художественного музея может служить образцом смешанных орнаментов из монгольских мастерских. Здесь персидские мотивы (грифоны, крылатые львы) соединены с китайскими облачными узорами, помещенными на львиных крыльях.
Золотые нити, образующие рисунок на темно-коричневом шелке, изготовлены путем прикрепления металла к бумажной подложке. Это китайский прием, но структура переплетения — лампас — происходит из Персии. «Все попытки определить точное происхождение тканей этого периода из монгольских владений безуспешны», — признает историк текстиля.

В Монгольской империи процветала торговля, и орнаменты пересекали культурные границы, смешиваясь с традиционными китайскими, ближне- и средневосточными, а также с местными, центральноазиатскими мотивами. Короткое время существовал международный декоративный репертуар китайских, ближне и средневосточных, мамлюкских и лукканских шелков. Появились целые ремесленные колонии смешанного этнического состава, что способствовало своего рода
гибридизации (приводящей в замешательство современных историков, изучающих ткани) текстильного искусства и техники.

Вместе с «гибридными» тканями, вывозимыми за пределы монгольских владений дипломатами и купцами, творческое брожение достигло Европы и оказало влияние на европейские стили. «В Италии, — отмечают два историка искусства, — воздействие их экзотических орнаментов послужило толчком к началу самого впечатляющего периода в истории европейского шелкоткачества». Монголы разоряли города и угоняли ремесленников — и ровно поэтому же поощряли торговлю. Они жаждали вещей — в первую очередь тканей. «В источниках часто прослеживается тесная связь их интереса к дальней торговле со страстью к роскошным тканям, — отмечает Олсен. — Чингисхан … восхваляет достоинства купцов, которые “приходят с нарядами из золотой парчи”, и даже ставит их в пример своим командирам!»

Когда в 1260 году завоевательные походы наконец кончились, Pax Mongolica оказался огромным пространством мирного обмена: монголы превратили свои военные дороги в защищенные торговые артерии. Кроме шелка по монгольским торговым путям в Европу с Востока пришли новые идеи, техника и технологии, в том числе порох, компас, бумагоделание и книгопечатание. Вместе с сокровищами Азии оттуда явилась черная смерть. Итогом безжалостной погони монголов за тканями стал синтез культур, мотивов и ткацких приемов. Мир навсегда изменился.

Подробнее о книге «Нить истории» читайте в базе «Идеономики».