Крайне уверенные: зависят ли политические взгляды от когнитивной гибкости
Психологи Томас Костелло и Шона Боуз доказывают устойчивую связь между абсолютной уверенностью в своей правоте и радикальными взглядами
Лидерство Образ жизниПолитические взгляды — это, по сути, мнение о наилучшем устройстве общества. Если широко обобщить, то сторонники либерального прогресса — это оптимисты, стремящиеся посадить деревья, под сенью которых они, возможно, никогда не окажутся. Консерваторы, напротив, считают, что слишком поспешные действия могут привести к поломке хрупкого механизма общества, возможно, безвозвратно. Обе эти философские позиции логически последовательны и, в зависимости от основных ценностей человека, вполне оправданы. В конце концов, большинство сторонников прогресса понимают, что определенный риск сопровождает любое новое, амбициозное общественное начинание, а большинство консерваторов видят, что за чрезмерной осторожностью маячит стагнация.
К сожалению, на сегодняшний день разумные, интеллектуальные, доброжелательные дискуссии между оппонентами довольно редки, что оставляет мало пространства для компромисса или успеха в законодательной области. Многие люди ненавидят тех, кто не согласен с ними, вероятно, не видя иного пути к политическим выводам у другой стороны, кроме моральных отклонений или бессердечной корысти. Похоже, что эта ненависть и отвращение сопровождаются повсеместным отсутствием скептицизма по отношению к собственным политическим убеждениям. Некоторые люди не просто уверены, а на сто процентов убеждены, что их представления о верном устройстве общества оптимальны. Для таких людей экстремизм и враждебность могут показаться единственным логичным путем. Философ науки Карл Поппер зашел так далеко, что утверждал, что абсолютная уверенность является основополагающим компонентом тоталитаризма: если человек уверен, что его политическая философия приведет к наилучшему возможному будущему для человечества, всевозможные ужасные действия становятся оправданными во имя высшего блага.
Мы вдохновились этим направлением в недавнем исследовании, в котором приняли участие почти 3 000 человек. Как политическим психологам нам было интересно составить «карту политических взглядов»: понять то, что люди чувствуют и думают о политике, их ожидания, и как эти когнитивные, аффективные и мотивационные процессы формируют их поведение. Чтобы установить связь между уверенностью в правильности убеждений и политикой, мы задавали людям простой вопрос: «По шкале от 0 до 100 процентов, насколько вы уверены в правильности своих политических убеждений?»
Мы обнаружили, что 12% участников нашей выборки сообщили об абсолютной (100%) уверенности в политических убеждениях по шкале от нуля до 100. Кто же эти люди, которые говорят, что они абсолютно уверены? Между либералами и консерваторами в целом не было существенных различий в степени уверенности, но была заметная разница между людьми на периферии политического спектра и всеми остальными. Абсолютную уверенность поддержали 91 из 290 (или 31,4%) человек, которые идентифицировали себя как «крайне левые», и 54 из 133 (40,6%) человек, которые идентифицировали себя как «крайне правые». В отличие от этого, только 6,8 процента всех остальных участников сообщили, что они абсолютно уверены в своих убеждениях, что включает участников с чуть менее поляризованными взглядами (т. е. идентифицирующих себя как «очень левых» или «очень правых»).
Люди, что придерживались экстремистских политических взглядов в исследовании не обязательно являются членами радикальных групп, регулярно участвующих в политическом насилии. Тем не менее эти респонденты примерно в пять раз чаще, чем другие, утверждали, что абсолютно уверены в своих политических взглядах. Экстремизм и абсолютная уверенность, похоже, перекликаются.
Технически говоря, нельзя (рационально) быть абсолютно уверенным в том, что солнце взойдет завтра, только более чем на 99,9%. Действительно, с математической точки зрения, абсолютная уверенность подразумевает, что человек не изменит свои убеждения, даже если ему будут предъявлены доказательства, которые ставят эти убеждения под сомнение. Мы не можем быть уверены, что наши участники продумали рациональные последствия своей абсолютной уверенности. Но возможность того, что эти люди не откажутся изменить свои убеждения ни при каких обстоятельствах, обычно согласуется с набором доказательств, связывающих идеологический экстремизм со степенью, в которой люди считают свои политические взгляды выше взглядов других. Это превосходство убеждений может привести к тому, что люди с крайними политическими взглядами (как справа, так и слева) станут более нетерпимыми, предвзятыми и негибкими по отношению к тем, кто с ними не согласен.
Одна популярная теория предполагает, что экстремистские идеологии — будь то на левом или правом концах политического спектра — обращаются к мыслителям, которые склонны концептуализировать мир в недвусмысленных, черно-белых терминах. Действительно, все больше данных свидетельствует о том, что идеологический экстремизм связан с низкой когнитивной гибкостью, то есть нашей способностью адаптироваться к новым, меняющимся или неожиданным событиям и перспективам. Это говорит о том, что политический экстремизм связан с когнитивной архитектурой нашего мозга.
В то же время, другая популярная теория, известная как «гипотеза жесткости правых», утверждает, что люди, считающие мир неконтролируемым и сложным для понимания, испытывают мотивационную потребность в принятии политических идеологий, которые способствуют ощущению порядка и предсказуемости. Поскольку консерватизм предлагает чувство уверенности за счет поддержки текущих социальных норм и иерархий, как предполагает теория, правые непропорционально более склонны к когнитивной, идеологической и мотивационной жесткости.
Наши данные помогли проверить обе этих теории. Тот факт, что и «крайне левые», и «крайне правые» с одинаковой частотой выражали абсолютную уверенность в своих политических взглядах, подтверждает связь между крайней идеологией в целом и черно-белым взглядом на мир. Но кое-что из того, что мы обнаружили, согласовывалось с гипотезой жесткости правых. Во-первых, когда мы оценивали характеристику, известную как догматизм, с помощью измерения неоправданной уверенности в отношении «больших» или «важных» вопросов, состоящего из 20 пунктов (например, «Я так уверен, что прав в отношении важных вещей в жизни, что нет никаких доказательств, которые могли бы убедить меня в обратном»), мы обнаружили, что люди, идентифицирующие себя как «крайне правые», были безусловно самой догматичной группой в исследовании.
Одна из правдоподобных интерпретаций наших результатов заключается в том, что крайне левые и крайне правые люди одинаково догматичны в отношении своих политических убеждений, в частности, но что крайние консерваторы уникально догматичны в отношении некоторых «важных» тем, таких как религия. Это означает, что обе гипотезы — гипотеза жесткости правых и гипотеза идеологического экстремизма — частично верны.
Но был и дополнительный уровень сложности, возникший в результате описания людьми своей политической идентичности. Учитывая, что многие люди считают себя «социально либеральными и экономически консервативными» (или наоборот), мы также провели различие между участниками на основе того, насколько левыми или правыми они считают себя по социальным вопросам и, отдельно, по экономическим вопросам. Социальный консерватизм, например, обычно относится к группе убеждений, основанных на предпочтениях традиционных ценностей, социального порядка и строгого соблюдения норм, а в современных западных демократиях он предсказывает отношение к однополым бракам, религии, закону и порядку, а также вопросам национальной безопасности. В тех же странах экономический консерватизм, основанный на предпочтении конкуренции и экономических интересов, предсказывает позицию по вопросам налогов, системы социальной защиты, регулирования бизнеса, профсоюзов и списания долгов.
Растущее количество свидетельств показывает, что психологические причины и взаимосвязь социальной и экономической идеологии различаются, и иногда весьма существенно. Например, многие исследования показывают устойчивую корреляцию между социальным консерватизмом и когнитивной ригидностью, однако связь между индикаторами экономического консерватизма и ригидности, как правило, нулевая или отрицательная. В действительности, как показала соответствующая работа, в разных странах мира левые экономические предпочтения несколько чаще коррелируют с социальным консерватизмом, чем с социальным либерализмом, чего мы не ожидали бы, если бы «консерватизм» и «либерализм» были полностью психологически согласованными категориями. Для раскрытия сущности политического сознания может быть полезно выйти за рамки различия между «консерваторами» и «либералами».
В соответствии с этой линией мышления, в нашей работе по абсолютной уверенности и догматизму, люди, которые были крайне левыми только в своих экономических взглядах, были выше по показателю догматизма, чем люди с крайне левыми социальными (но не экономическими) взглядами, в то время как люди с крайне правыми экономическими взглядами были ниже по показателю догматизма, чем люди с крайне правыми социальными взглядами (эта картина была зеркально отражена, хотя и в менее выраженной форме, для показателей абсолютной уверенности в своих взглядах). Динамика, заложенная в модели идеологического экстремизма (т. е. экстремисты в целом более уверены и догматичны), была приближена к экономической области. Так, люди с крайне левыми экономическими взглядами были не более догматичны, чем люди с крайне правыми экономическими взглядами. Тем не менее в социальной сфере правый экстремизм был явно более догматичным, чем левый, таким образом, подтверждая модель жесткости правых. Действительно, социальный консерватизм был особенно связан с догматизмом, что позволяет предположить, что именно социальный консерватизм может быть благоприятной почвой для необоснованной уверенности и нетерпимости.
Эти результаты подчеркивают возможность того, что социальный консерватизм и экономически «левые» взгляды имеют общие структурные и психологические черты. В конце концов, и крайние социальные консерваторы, и крайние экономические левые стремятся наложить нисходящие ограничения на личные свободы для защиты коллективного общественного благополучия. Точно так же социал-либералы и экономические консерваторы могут иметь общие психологические корни и, возможно, даже общую политическую почву.
Важно помнить, что мы описываем общие тенденции на уровне группы; на индивидуальном уровне отношения между идеологией и уверенностью будут значительно различаться. Тем не менее изучение когнитивных взаимосвязей и потенциальных причин политической идеологии позволяет сделать важный вывод: то, как мы придерживаемся своих убеждений, имеет отношение к тому, во что мы верим. Может ли умение допускать возможность того, что кто-то не прав, быть простой защитой от слепого экстремизма? Хотя эта идея умозрительна, исследования показывают, что здоровая доза интеллектуального смирения помогает защититься от поляризации и предвзятости.
Конечно, мы не осуждаем людей, которые подвергли свои убеждения скептическому анализу и в итоге пришли к выводу, что крайние меры являются предпочтительным вариантом для общества. У этих людей есть ценная точка зрения. От чего мы предостерегаем, так это от людей, уверенных в том, что их убеждения — это единственное решение общественных проблем. Здесь мы согласны с Поппером: абсолютная уверенность — это то, чего следует избегать.