Время клоунов: как глупости помогают пережить пандемию

К пятой неделе изоляции я овладела искусством дурачества. Мы с соседями по квартире рисовали смайлики на фруктах, приделывали игрушечные глазки овощам и одевались, как наши любимые поп-звезды. В социальных сетях я заметила похожую реакцию на «беспрецедентное» время, в котором мы оказались: родители врываются в танцевальные челленджи детей в TikTok, люди надевают костюм и черный галстук, чтобы вынести мусор. Я бы назвала это синдромом длительного заточения, но даже в сегодняшней более расслабленной фазе изоляции, когда нам доступны некоторые допандемические развлечения (хотя и в адаптированной форме), дух глупости никуда не делся из нашего дома. Оказывается, способность к игре на самом деле — это отличительная черта личности, такая же как экстраверсия или сознательность, и те, кто сохранил ее в зрелом возрасте, могут быть более стойкими.

В это странное переходное время, когда мы наполовину изолированы, наполовину свободны, я понимаю, что ощущение абсурда может играть важную роль в преодолении неопределенности предстоящих недель и месяцев. Глупость должна не отрицать серьезность ситуации, а помогать вам преодолеть ее.

Юмор, как правило, хорошо помогает справляться со стрессом и невзгодами. Профессор клинической психологии Университета Западного Онтарио Ник Куйпер, который изучает юмор более 30 лет, говорит, что юмор может быть механизмом переосмысления, поскольку он создает психологическую дистанцию между вами и негативным событием. «Предыдущие исследования показали, что люди, с юмором подходящие к решению проблем, воспринимают потенциально стрессовые события как менее угрожающий и более позитивный вызов», — говорит Куйпер.

Но это не просто пристрастие к комедиям или шуткам; именно дурачиться помогала мне последние несколько месяцев — легкое сумасбродство, которое взрослые люди могут отвергнуть, считая ребячеством (особенно те, у кого нет маленьких детей).

Для таких миллениалов, как я, тяга к прикольной одежде, паркам аттракционов или бассейну с шариками может считаться свидетельством продолжающегося детства, одержимости социальными сетями или финансовых неурядиц. Но как замечает философ Джон Моррелл, исторически юмор воспринимался негативно. Платон и Аристотель, например, не одобряли смех как выражение презрения. «До XX века мало кто из философов или психологов даже упоминал, что юмор — это своего рода игра, не говоря о том, чтобы видеть преимущества такой игры», — пишет Моррелл.

За годы изучения юмора люди все же пришли к выводу, что это сильная наша сторона, но глупое поведение само по себе все равно не считается положительным.

«Каждый из нас проявлял глупость в какой-то момент, просто по-разному», — говорит профессор когнитивной психологии Гриннелл-колледжа Джанет М. Гибсон. Изучив 800 работ по психологии юмора, Гибсон не обнаружила никаких доказательств того, что это признак незрелости. «Когда я росла, слово «дурашливый» было оскорблением. Но психологи, похоже, не считают, что это вызвано незрелостью». Она предполагает, что глупое поведение — не отрицательная черта, но ее неприемлемые проявления воспринимаются именно так: «Требуются отменные социальные навыки, чтобы понимать, когда можно вести себя по-дурацки».

Одним людям труднее, чем другим, дается переключение между шаловливым и серьезным настроем. Шаловливость, игривость — это не стадия, которую мы перерастаем. Исследования показали, что это — в большей или меньшей степени — часть нашей личности, определяющая, насколько восприимчивыми к игре мы остаемся на протяжении всей жизни.

Профессор психологии Университета Мартина Лютера в Галле-Виттенберге Рене Пройер говорит, что шаловливость, склонность к игре — это черта личности, родственная «большой пятерке»: доброжелательность, добросовестность, открытость опыту, эмоциональная стабильность и экстраверсия. Шаловливые, озорные люди обычно получают больше баллов по последним трем качествам, но Пройер обнаружил, что эта черта может существовать независимо.

Игривость и дурашливость «психологически отличаются» от юмора, добавляет он. «Хотя в чем-то они пересекаются, вы можете быть озорным человеком, но не обладать чувством юмора… Возможно, вам просто нравится этот процесс».

Это подтверждается исследованиями Пройера, говорящими, что «озорные» люди изо дня в день проявляют свои склонности и обычно предпочитают партнеров, которые поступают так же. Например, кто-то удивляет другого, скажем, прилепив игрушечные глазки на тыкву: «Он или она может рассмеяться, но это может быть и просто чувство удивления или радости».

Пройер обнаружил четыре основных типа «озорных» взрослых: 1) «ориентированные на других», которые предпочитают играть с кем-то, 2) «беспечные» люди, воспринимающие всю свою жизнь как игру, 3) «интеллектуалы», которые развлекаются мыслями, идеями и собственными проблемами, 4) «причудливые озорники», которых развлекают необычные или мелкие повседневные наблюдения.

Все эти типы могут в большей или меньшей степени присутствовать в одном человеке. (Я считаю, что во мне совмещаются последние два типа, а одна из моих соседок по квартире — все четыре типа, выкрученные на максимум.) «Я не думаю, что есть много людей, которые вообще не способны к озорству, — говорит Пройер. — Оно просто может по-разному выражаться на работе, в свободное время и в личной жизни».

Игра может стать способом решения проблем, управления отношениями, передачи информации или даже урегулирования конфликтов. Когда пятилетняя дочь Пройера отказалась обедать, компромиссом оказалось решение сесть не за стол, а под ним. «Ужасно для спины взрослого человека, — говорит он, — но это сработало».

Его исследование показало, что озорные взрослые более наблюдательны, умеют находить новаторские идеи и решать проблемы, могут смотреть на ситуацию с разных точек зрения и находить интерес даже в монотонных задачах. По мнению Пройера, это положительная черта — хотя он согласен с тем, что, возможно, для описания этого понятия нужно новое слово. (Он отмечает, что в немецком языке даже слово «игривость» имеет те же отрицательные значения, что и «глупость».)

Для меня дурачества были своего рода способом снять стресс, раздвинуть границы здравого смысла и нашей домашней реальности. Я и мои соседи по квартире погрузились в новую глубину глупости на вечеринке, которую мы устроили в ознаменование шести недель изоляции. Мы надули воздушные шары и подбрасывали их со шпильками во рту и связанными за спиной руками.

Окажись вы на такой вечеринке, никто не удивился бы, если бы вы немедленно ушли. Но именно эти моменты легкомыслия, даже надуманные, стоят особняком в моих воспоминаниях о карантине до сих пор. Они помогают мне не только отмечать течение времени, но и чувствовать, как мы им управляли — пусть даже в самых незначительных, несущественных моментах.

Автор New York Times Молли Янг провела свои карантинные эксперименты. Она спала не в постели, работала на полу, не носила одежду и не пользовалась столовыми приборами, «просто чтобы посмотреть, каково это». Благодаря этим «небольшим актам попрания норм» она смогла исказить реальность, создав новую, в которой она была полностью независима. Мне это стремление знакомо. Глупость может быть самозащитой: способ избежать беспрецедентного вызова вместо того, чтобы поддаться ему. Ведущий Radio 1 Breakfast Грег Джеймс описал свою работу в прошлом году как «создание чего-то веселого просто так» на фоне токсичности и страха. Он сказал: «Разве это не прекрасное время, чтобы поглупеть?»

Играть значит преодолевать ограничения, а не противодействовать им, и возможно, находить при этом неожиданные возможности для развития. По сути, это свобода, хотя и иллюзорная, и в этом тоже может быть облегчение. «Быть готовым делать глупости и играть — все равно что сказать: «Мы собираемся ослабить путы мира», — говорит Гибсон.

Изоляция сейчас не столь строга, но нам предстоит пройти долгий путь, прежде чем все вернется в норму. Пока мы находимся в этом подвешенном состоянии, я рада этому забавному кривому зеркалу, где есть место для глупостей. Если заглянуть в бездну и увидеть пару смешных глаз, смотрящих на вас, это может принести облегчение.

Источник