Хороший антропоцен: можно ли настроить технологии на спасение планеты

В первые годы существования экологического движения преобладало мнение, что спасти биосферу может только культурная трансформация. Людям следует отказаться от всепоглощающей страсти потребления. Идея о том, что технологические решения могут заменить собой отсутствие политической воли к изменениям, рассматривалась как своеобразный дурман, который только поддержит зависимость, усугубляя болезнь. Однако время, повышение температуры и научные достижения ставят под сомнение это ложное разграничение.

Рудольф Баро, идейный отец партии зеленых в Германии, находясь в 1980-х годах на своей органической усадьбе в сельской местности Нидерштадтфельд, заявил: «Только культурная революция, которая сломает логику всей индустриальной системы, сможет преодолеть алчность антропоцена, уничтожающего планету».

«Проблема не в деревьях, а в нас, — заявил он. — Ощущение экологического кризиса лишь отражает внутренний кризис человека».

С тех времен бездушная потребительская цивилизация еще больше распространилась по планете благодаря глобализации, опередив зарождающиеся культурные альтернативы, которые, как он предполагал, могли бы нарушить ее логику.

Нет потребления, нет мусора

Вацлав Смил согласен с Баро, подчеркивая: «нет желаний, нет мусора», хотя и с гораздо меньшей верой в способность людей осуществить системные изменения.

«Любой акцент на долговечном качестве, минимизации количества или размера идет вразрез с нашим социальным стремлением выставлять себя напоказ, чтобы занять место в культурной иерархии», — считает ученый. Рассуждая о расточительном цикле смены последней модели мобильного телефона, других гаджетов или автомобиля на новейшую, он обругал современные тенденции: «Нам нужно постоянно менять моду и стиль, потому что именно так мы оцениваем свою идентичность. Здесь мы сталкиваемся с человеческой природой, которая склонна к поглощению и ориентации на статус».

Смил не смягчает сурового приговора: «Человечество никогда не извлекает уроков. Рекомендации не имеют значения. Мы уже точно знаем, что нужно делать. Мы просто не делаем этого. К сожалению, я просто не вижу никаких глобальных согласованных действий — это подрезало бы самые корни сегодняшней экономической модели развития».

Иными словами, чем глубже и прозаичнее укоренившиеся в человеческой природе системные привычки, тем сложнее их искоренить.

Роковой разрыв

Сейчас уже ясно, что изменение климата ускоряется гораздо быстрее, чем любые масштабные культурные преобразования, которые могли бы изменить ситуацию. Из-за этого фатального отставания у технологий нет другой практической альтернативы, кроме как помочь заполнить пробел, пока происходит перестройка их собственной направленности.

Возможно, потому, что он был родом из коммунистической Восточной Германии, Баро, в отличие от многих других экспертов по проблемам экологии, сказал тогда: «Я не выступаю за отказ от технологий. Дело не в инструментах человека, а в потере духовного центра». Вместо того чтобы использовать науку «как страховку от природы», он согласился с Эйнштейном в том, что «конечная цель науки — установить веру в порядок космоса».

От деформации планеты к терраформированию

Как люди не стоят над природой и не отделены от нее, так и технологии не являются чем-то отдельным от человека. Скорее, именно технология делает нас людьми. Становление человека через инструменты, которые мы изобретаем, чтобы выжить и процветать в среде, в которой мы находимся, является неотъемлемой частью эволюции. Антропогенез — это техногенез.

Согласование антропо-техногенеза с «порядком космоса», а не отречение от технологии — вот к чему призывает нас эволюционная линия. Как технологическая изобретательность людей деформировала планету, породив нынешний климатический кризис, так и технология, пропитанная новой экологической логикой, может помочь «терраформировать» планету противоположным образом. Некоторые называют этот потенциал «хорошим антропоценом».

Смещение вектора в рамках техногенеза является одним из аспектов культурной трансформации: не как замена, а как жизненно важное дополнение к человеческому элементу.

Это противоречит антитехнологическим принципам глубинной экологии (экологическая философия и общественное движение, основанное на целостном видении мира), которые ведут к застою, когда мир движется вперед. Если посетить «аркологическую» деревню Аркозанти (аркология — смесь архитектуры и экологии), которую Паоло Солери основал в 1970-х годах, то можно с огорчением увидеть, как будущее, которое она когда-то предвосхищала, прошло мимо нее. Здесь до сих пор нет ни солнечных батарей, ни ветряных генераторов, ни даже окон с двойным остеклением. Больше не являясь утопическим символом, проект поддерживается за счет продажи туристам ставших знаменитыми чугунных колоколов. Печально видеть, как бетонные конструкции разрушаются от жары и порывов ветра в высокогорной пустыне Аризоны, в то время как разрастающийся город Финикс ползет в ее сторону, словно метастаза.

Стоит отметить, что мы знаем об изменении климата только благодаря вычислениям планетарного масштаба, которые расширяют доселе ограниченное понимание систем Земли. Технологии возобновляемых источников энергии, от солнца до ветра, литиевых батарей и электромобилей, уже значительно, хотя и неравномерно, снизили зависимость от ископаемого топлива индустриальной эпохи. В своем недавнем эссе Стивен Роберт Миллер рассматривает широкий спектр геоинженерных разработок, направленных на воздействие на термостат планеты, включая гигантские фильтры для улавливания углерода, отражающие покрытия над Арктикой и охлаждающие химические вещества, вводимые в атмосферу. Он справедливо задается вопросом, не является ли это игрой с огнем.

Ошибка акселерационистов

Все это не означает, что «спасение» придет от некой технологической «серебряной пули», то есть универсального решения. Соблазн обожествить технологию как окончательное решение, к чему склонны технологические акселерационисты, рискует повторить ошибку многих экологов, которые сопротивляются перспективам ее развития.

«В сложных системах, — говорит Смил, — никогда не бывает одного решающего фактора. Мы должны использовать множество подходов: технологии, геополитические договоры, стимулы к ограничению потребления, устойчивость и восстановление природных систем, а не полагаться на какое-то одно (якобы идеальное) решение».

Смил предостерегает от того, чтобы складывать все яйца в одну корзину: «Если вы решите одну проблему, это повлияет, скажем, на 6 или 7% того, что угрожает биосфере. Нет ни одной области энергопотребления или экологической проблемы, где, если вы устраните ее проблемы, исчезнет 40% выбросов».

«Поэтому все что у нас есть — это много мелких способов позволяющих избавиться от 3% в год здесь, 6% — там, и так далее. Чтобы собрать такой набор ответов, требуется гораздо больше внимания, последовательности и гораздо более длительные периоды самоотдачи в решении проблемы», — подчеркивает Смил.

Поскольку эти качества находятся в дефиците, Смил настаивает на том, что любые усилия по исправлению последствий глобальной катастрофы с помощью технологий не будут эффективными, если они направлены исключительно на сокращение выбросов в атмосферу или адаптацию к последствиям повышения температуры.

Здесь по-прежнему актуальна точка зрения глубинной экологии. Мы лишь выигрываем время, если не займемся тем, что движет системой: сверхпотреблением, что превращает каждое желание в потребность, которую можно удовлетворить только за счет чистого увеличения потребления энергии, разогревающей планету. В конце концов, то, что мы не делаем, является такой же частью уравнения, как и то, что мы делаем.

Источник