Время и труд: что почерк может сказать о человеке в цифровую эпоху

Поскольку я не только писатель, но и запасливый человек, моя квартира завалена тетрадями, в которых дневниковые записи перемешаны со школьными заданиями. И хотя на многих страницах нет дат, я могу сказать, к какому периоду жизни они относятся, просто взглянув на почерк. В самых ранних записях – еще из начальной школы – он угловатый, неровный, даже s и j заострены. В средней школе, когда я хотела быть более женственной (иное казалось провалом), я делала буквы круглыми, где каждый изгиб напоминал шарик, готовый лопнуть. В начале старших классов, когда пришло время думать о поступлении в колледж, я переключилась на курсив, стройный и упорядоченный.

Каждая из моих метаморфоз происходила в соответствии с давним убеждением, что людей – и их категории – можно определить по тому, как они пишут. Однако теперь эта форма подачи сигналов о себе, возможно, устарела. В эпоху текстов на экране многие из нас вообще почти не пишут от руки, и поэтому у нас редко появляется возможность оценить характер друг друга с помощью почерка. Как самостоятельный язык он умирает.

Способ чтения на этом языке с течением времени менялся. В прошлые столетия почерк был не столько актом самовыражения, сколько маркером вашей принадлежности к определенному социальному слою и в том числе к профессии. «Например, для торговцев существовали определенные типы шрифтов, которые должны были отражать их эффективность и скорость работы», – рассказывает Тамара Плакинз Торнтон, историк из Университета Буффало. Поверенные использовали другой почерк, аристократы – третий, и так далее. Различия навязывались социальными нормами, учителями, клиентами, коллегами и работодателями.

Разные шрифты предназначались для мужчин и женщин. Мужчин, по словам Карлы Петерсон, почетного профессора английского языка в Университете Мэриленда, учили «мускулистому письму». Они использовали «круглую руку», более крупный шрифт с более сильным давлением на перо или ручку; женщин, напротив, учили более узкому итальянскому шрифту, похожему на сегодняшний курсив. Последний, по словам Эвана Клейтона, эксперта по почерку из Университета Сандерленда (Великобритания), был довольно стесняющим, как женская талия может быть стеснена современной модой.  И со временем женщины тоже перешли на «круглую руку».

Идея о том, что почерк одного человека может значительно отличаться от другого – и эти различия способны отразить вашу истинную природу – действительно получила распространение в 19-м веке, примерно в то время, когда деловая корреспонденция и записи стали печататься на машинке. По мере того как почерк освобождался от профессиональных ограничений, он становился более личным. «Действительно считалось, что почерк может быть выражением личности, что характер письма что-то говорит о характере человека», – отмечает Марк Алан Мэттс, доцент кафедры английского языка в Университете Луисвилля.

Нигде это убеждение не проявилось ярче, чем в области графологии – по сути, френологии почерка. В 1840-х годах Эдгар Аллан По (склонный ко всевозможным научным измерениям) опубликовал свой анализ подписей более 100 писателей и того, как их линии и закорючки соответствовали стилю их текстов. Об автографе Генри Уодсворта Лонгфелло он написал: «Мы видим здесь явные признаки силы, энергии и богатой палитры его литературного стиля; целенаправленной и непрерывной шлифовки своих сочинений». Но он не был так добр к поэтессе Лидии Сигурни: «По [подписи] миссис С. мы могли бы легко дать истинную оценку ее сочинений. Свобода, достоинство, аккуратность и изящество без оригинальности могут вполне охарактеризовать ее. У нее прекрасный вкус, но без гениальности». Более систематизированный справочник по графологии 1892 года информирует читателей о том, что люди, соединяющие все свои буквы, в своих рассуждениях «строго дедуктивны», а те, чьи буквы находятся друг от друга на некотором расстоянии, – «чисто интуитивны».

Графологические тенденции сохранились и в начале 20-го века, когда публиковались исследования, в которых утверждалось, что читатели могут угадать пол человека по его почерку с достаточной точностью – как будто студентов не учили, что всего за несколько десятилетий до этого мальчики и девочки должны были писать по-разному. На протяжении 1970-х годов ученые пытались по почерку определять черты характера: так, одно исследование пришло к выводам, что «отсутствие точки над i указывает на независимую, не склонную к эгоцентризму, социально активную личность», а «количество обведенных точек над i имеет прямую связь с умом и утонченностью».

Анализ почерка отошел на задний план с началом использования компьютеров, когда доминировать стал набор текста. «Мы являемся свидетелями смерти почерка», – заявил Time в 2009 году. С тех пор всё стало еще более цифровым. Теперь я провожу половину своего времени в разговорах с коллегами, и понятия не имею, как выглядит их почерк. Та же ситуация и с некоторыми моими друзьями, которые не шлют поздравительных открыток. Одна из моих лучших подруг выходит в следующем году замуж, и я никогда не видела почерка ее жениха. Откуда мне знать, склонен он к дедукции или интуиции, умен ли он или социально активен, художник или серийный убийца?

Позвольте мне внести ясность: графология, как сказала мне Торнтон, «полная чушь». Очень немногие врожденные факторы влияют на почерк человека. Ни разборчивость, ни неряшливость не указывают на интеллект. (Такие заявления делались). По почерку можно диагностировать такие состояния, как болезнь Паркинсона – они влияют на моторику человека. Но о его моральных устоях из того, как он ставит черточку, вы ничего узнать не сможете. Вы, по словам Сета Перлоу, доцента кафедры английского языка в Джорджтаунском университете, сможете узнать о том, как был социализирован человек в способах самопрезентации. У врачей есть культура небрежного письма. Для девочек-подростков – культура ставить над i маленькие сердечки. Они делают так не потому, что они женственны, а потому что узнали, что маленькие сердечки ассоциируются с женственностью.

Я помню, как в детстве, скучая на уроках, экспериментировала с буквами, меняя не нравившиеся детали – добавляя или убирая поперечину с 7, верхнюю черточку с 5. Эксперименты со стилем были похожи на примерку нового наряда перед зеркалом – оцениваешь его вид, зная, что другие люди его тоже оценят. Теперь, когда почерк занимает всё меньше и меньше места в нашей повседневной жизни, по словам Торнтон, «есть все основания полагать, что это не способ для самовыражения. Это просто то, чему вы должны научиться и что должны делать не хуже, чем можете». Если вы хотите заявить о своей личности, хотите, чтобы люди это увидели, вы, скорее всего, измените свою внешность, добавите «я» в биографию в соцсетях или обновите LinkedIn, чтобы все знали, что вы продавец, но не расшифровывали при этом ваши каракули.

На самом деле, многие из качеств, которые когда-то передавались с помощью определенного типа почерка, – например, склонность к литературе или эмоциональная открытость, – теперь могут быть переданы самим актом прикосновения пера к бумаге. Перлоу изучил практику размещения в сети фотографий рукописных стихов и сказал мне, что это «вызывает чувство подлинности, экспрессивности, прямого контакта с личностью поэта».

Технологические компании даже пытались продавать это чувство в виде компьютерного «почерка». Такие сервисы, как Handwrytten, Simply Note, Pen Letters, позволяют клиентам напечатать сообщение, которое затем робот «напишет» любым «почерком». (Это письмо будет отправлено по почте от вашего имени.) Но эти инструменты рискуют вызвать не столько чувство вашей подлинности, сколько вашей лени. Если бы друг или родственник прислал мне одну из этих открыток, я была бы раздосадована, что он не дал себе времени и труда написать сообщение своей собственной, человеческой, рукой.

Возможно, это действительно то, к чему сводится почерк в эпоху цифровых технологий: время и труд. Мы с мужем пишем друг другу письма несколько раз в год, и это проявление любви, требующее усилий. Размышления о том, что я хочу сказать, является эмоциональным и интеллектуальным трудом. Но после нескольких абзацев усилие становится в основном физическим. Мышцы моей правой ладони начинает сводить судорогой, безымянный палец болит в том месте, где я прижимаю ручку. И мне хотелось бы думать, что моя решимость написать, несмотря на дискомфорт, говорит обо мне больше, чем выбранный мною десять лет назад почерк.

Источник