Вечно незавершенные: почему мы пишем неотправленные письма

В декабре 2016 года я оказалась в 1350 милях от дома, одна в новом городе, куда приехала ради работы. Я снимала большую квартиру с двумя спальнями, бесконечная пустота которой напоминала, как сильно я скучаю по маме, лучшей подруге и парню. Выключив лампы в гулких пустых комнатах, я ложилась в постель и доставала свой письменный набор: рулон рыжей бумаги для хендмейда, конверты, марки и клей. Будучи новенькой в городе с чуждым мне языком и людьми, я начала писать письма.

Сначала я писала резкие, строгие абзацы или безответные письма, сгорая от чувства одиночества и желания стать ближе. Написав, я с облегчением отправляла письма в ящик стола. И не хотела, чтобы к этим моим эмоциям — гневу, грусти, возбуждению и опьянению — был причастен кто-то еще. Эти неотправленные письма отражали мое состояние.

На протяжении многих лет это был мой личный невроз. Он помогал мне мгновенно отключиться от мира и лучше спать. Хотя иногда, переезжая в другой дом или город, я выбрасывала часть писем, чтобы их никто не нашел. Тем не менее, я продолжаю писать их, наслаждаясь интимностью, которая рождена потребностью выразить себя, но не всегда быть услышанной.

Мы живем в эпоху неотправленных электронных писем, когда черновики зависают в исходящих, и процесс письма (без нажатия кнопки «Отправить») дает мне — и многим другим — подобие спокойствия. Я могу излить свою душу незаметно, а затем обернуться более спокойной версией себя. Написание неотправленных писем придает мужества или работает как безмолвная молитва. Это своего рода репетиция перед тем, как вступить в конфронтацию или открыто выразить любовь. Сохраняя эти письма при себе, я подвожу черту, не привлекая пристального внимания к своим обнаженным эмоциям.

Эта коллекция неотправленных писем и открыток, копившаяся более десяти лет, доставляет и чувственное, и непосредственное удовольствие. Но я иногда задаюсь вопросом, что было бы, если бы я отправила эти записки, разглагольствования и признания. Перечитывая их, я вспоминаю строчку из сборника «Жизнь на бумаге: письма Айрис Мердок 1934–1995» (2015): «Письма должны быть похожи на разговор. Говорите первое, что приходит в голову».

Все эти годы я не осознавала, что делаю то, что уже встречалось не раз. История и литература полны писем, которые не были отправлены (намеренно или по ошибке), которые никогда не были написаны, были написаны, но были отправлены по ложному адресу, перехвачены или иным образом не добрались до адресата. Какие-то из этих писем изменили ход жизни, так как не были отправлены, а какие-то остались в ящике оправданно. В антологии «Читая себя и других» (1975) Филип Рот назвал неотправленное письмо «процветающим сублитературным жанром с долгой и волнующей историей».

Для Джанет Малкольм письма были «окаменелостями чувств», выступающими хранилищами когда-то испытанных ощущений и указующим перстом на пульс момента особых эмоций. В процессе исследования жизни Сильвии Плат Малкольм написала (и потом решила не отправлять) письмо другому биографу: она поняла, что ее мыслям просто нужно найти место в мире, а ответ вовсе не нужен. В получившейся биографии Плат Малкольм проницательно комментирует неотправленные письма матери Плат Аурелии, Теду Хьюзу, «в которых она позволила себе сказать то, что считала непозволительным сказать вслух». По словам Малкольм, «жанр неотправленных писем достоин изучения… Мы все внесли в него свой вклад…»

В современной литературе изобилие эпистолярных романов. Экспериментальный коллаж Криса Крауса «Я люблю Дика» (1997) представляет собой смесь дневниковых записей, писем и вымышленных элементов, колеблющихся между соблазнением и преследованием. Краус хочет выяснить, кто имеет право говорить, а кто — отвечать. А книга Стивена Чбоски «Хорошо быть тихоней» (1999) посвящена тому, что нельзя выразить: ее повествование о взрослении обрамлено письмами замкнутого Чарли к вымышленному «дорогому другу». В этих письмах он рассказывает о личной травме после бессмысленного самоубийства школьного друга.

Современные авторы свежо и захватывающе экспериментируют с формой. «Письма к моим странным сестрам» (2021) Джоанны Лимбург — мощное посвящение сестринству. В «Письмах к Камондо» (2021) Эдмунда де Ваала 58 интимных посланий покойному еврейскому коллекционеру произведений искусства, которые служат средством для глубоких размышлений, комментариев и рассказов о природе коллекционирования, превратностях памяти и еврейском опыте во Франции.

Нигерийский писатель Эммануэль Идума создал книгу в виде черновиков электронных писем, неотправленных посланий и стихов. В «Позе незнакомца» (2018) Идума описывает смерть людей в письмах к умершим или их близким. Из-за неотправленных писем невозможно полностью понять, какая же тема в книге возникает снова и снова. Здесь неотправленное письмо в равной степени служит и мемуаром, и литературным приемом.

Исследуя метаморфозы человеческой природы, британский психоаналитик Дариан Лидер обратился к неотправленному письму в книге «Почему женщины пишут больше писем, чем публикуют?» (1997). Он спрашивает: «[Если] письмо написано, но не отправлено, на кого или что оно на самом деле нацелено?» Исследуя цель таких писем, Лидер дает представление о построении идентичности и отношении к любви среди мужчин и женщин. По его мнению, различия между мужчинами и женщинами и, в частности, мужской и женской сексуальностью, основаны на неопределенности. Так же и с неотправленным письмом, в котором выражается «принципиальное одиночество каждого пола» и которое не отправляется «по той простой причине, что оно вечно остается незаконченным». Лидер рискнул сказать, что «письмо не завершено, потому что человек, написавший его, не завершен». Люди постоянно развиваются, они вечно незакончены: но, отправляя письмо, мужчина стремится скрыть это, в то время как неотправленное письмо женщины «подчеркивает [ее] незавершенную натуру». «Письмо, — говорит Лидер, — может быть письмом, а может быть чем-то другим. Если это что-то иное, его не нужно публиковать».

Общая черта между неотправленными письмами — литературными, политическими или личными — заключается в том, что они написаны в порыве самокопания и в широком смысле могут относиться к одной из двух категорий: хроники и исповеди, обе интуитивно не приемлющие современные формы коммуникация. Сегодня, во времена мгновенного, пылкого и глубоко удовлетворяющего общения в социальных сетях, быстрых электронных писем и резких острот, облеченных в форму аргументов, написание писем самому себе требует огромного терпения и острого внимания. Речь идет о том, чтобы вернуть себе сосредоточенность в мире, который сильно отвлекает, и признать, что просветление требует долгих часов тщательной рефлексии и самоанализа. То, что я пишу письма (отправленные или нет) от руки, помогает несколько снизить накал чувств, но все же мое личное письмо по-прежнему пронизано болью или переполнено страстью. Иногда важно даже не содержание, а, как говорит Лидер, сам процесс написания.

За последние два года я написала много таких писем, нацарапала второпях, то с любовью, то со слезами гнева. Но я не отправила ни одного из них. Я знаю, что спустя годы, пересматривая их, я увижу наброски своего предыдущего «я». Эмили Дикинсон в своих неотправленных любовных письмах к неназванному возлюбленному, посмертно опубликованных как «Письма к Мастеру», написала так: «О нас никогда нельзя сказать «все кончено». И, несомненно, ничего не кончено во всех наших неотправленных письмах».

Источник