€ 98.76
$ 92.31
Есть ли жизнь в поликризисе: почему новое слово напугало Давос

Есть ли жизнь в поликризисе: почему новое слово напугало Давос

О том, как благие намерения обозначить проблему, могут привести к параличу воли

Будущее
Фото: David/Flickr

На последнем Давосе новым модным словом стал «поликризис». И это неудивительно – участившиеся природные катаклизмы, военный конфликт в Европе, гиперинфляция, всё более жестко заявляющий о себе авторитаризм и прочее, и прочее. Вопрос в том, насколько связаны эти события и усугубляют ли они друг друга, превращаясь в катастрофическую воронку, затягивающую в себя человечество? Или всё-таки есть место случайности и совпадениям, как обычно бывает в истории, и всё выглядит не так страшно? О том, возможен ли поликризис на самом деле и находимся ли мы уже в нем, размышляет известный политолог Дэниел Дрезнер в своей статье «Движемся ли мы к поликризису? Объясняю модное слово».

В «Отчете о глобальных рисках 2023», опубликованном Всемирным экономическим форумом накануне январской конференции, первая пятерка глобальных рисков на ближайшие два года выглядит так: кризис стоимости жизни, стихийные бедствия, геополитическое противостояние, неспособность смягчить последствия климатических изменений, разрушение социальной сплоченности и поляризация общества. В этом угрожающе-предупреждающем контексте и появляется слово «поликризис»: «разрушение геополитического сотрудничества в среднесрочной перспективе будет иметь цепную реакцию в области глобальных рисков, в том числе способствуя потенциальному поликризису взаимозависимых экологических, геополитических и социально-экономические рисков, связанных с предложением и спросом на природные ресурсы».

Кажется, есть от чего схватиться за голову, собственно, такая реакция и была у участников форума. Однако Дрезнер предлагает не торопиться, а более внимательно посмотреть на этот неологизм, а также на то, что за ним стоит. По его мнению, концепция поликризиса возникла не на пустом месте, а его сторонники пытаются обозначить нечто большее, чем «просто историю в действии» (как это определил историк Найл Фергюсон, отрицающий данную концепцию). «Они пытаются дать имя убеждению, что мир, который всё более взаимосвязан и сложен, становится уязвимее для сложной глобальной катастрофы, – говорит Дрезнер. – Это вполне оправданная озабоченность. Однако тот факт, что концепция поликризиса реальна, не означает, что его логика железна».

В дискуссионном документе, опубликованном в прошлом году канадским исследовательским центром Cascade Institute, который занимается системными и эмерджентными (неожиданно возникающими) рисками, концепция поликризиса очерчена довольно полно, и можно отметить несколько его существенных особенностей. Первая из них – наличие причинно-следственных связей между возникающими кризисами. Как пишут авторы документа, «…кризис в одной глобальной системе имеет побочные эффекты, каскадом распространяющиеся на другие глобальные системы, создавая или усугубляя кризисы в них».

Подобную цепочку системных кризисов вообразить несложно, более того последний период давал для этого поводы. Так, Дрезнер предлагает вспомнить пандемию Covid-19, вызвавшую социальную дисфункцию и сбои в глобальной логистике, либо представить возможные последствия климатического кризиса – «от нехватки продовольствия до новых пандемий и всплеска миграции».

Второй особенностью можно назвать вовлечение в кризис сразу нескольких систем. В более ранней версии документа Cascade Institute поликризисом предлагалось считать ситуацию, «когда три и более системы одновременно оказываются в кризисе». Авторы, к примеру, отмечают, что нынешний военный конфликт «вызвал кризис в продовольственных и энергетических системах, усугубил внутренние идеологические разногласия во многих странах и угрожает отвлечь международные ресурсы от борьбы с изменением климата».

В качестве третьей особенности называется то, что в ситуации поликризиса «коллективный эффект» кризисов в отдельных системах, «взаимодействующих, усугубляющих и видоизменяющих друг друга», несопоставим с «суммой эффектов, которые бы они имели по отдельности».

Итак, нынешнюю ситуацию всё же можно назвать поликризисом или пока это «избыточный неологизм»?

Делая небольшой экскурс в историю термина, Дрезнер указывает, что впервые «поликризис» появляется в 90-х годах в книге французского философа и социолога Эдгара Морена «Родная Земля: манифест нового тысячелетия», где есть предупреждение о том, что проблемой современности является не какая-либо отдельная угроза, а «сложная взаимосвязь проблем, антагонизмов, кризисов, неконтролируемых процессов и общего кризиса планеты». Спустя 20 лет председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер использовал «поликризис» для обозначения ряда потрясений, вызванных финансовым кризисом 2008 года. И в обоих случаях, по мнению Дрезнера, поликризис не означал ничего иного, кроме «большой, плохой катастрофы».

Историк Адам Туз, популяризировавший «поликризис» в своей вступительной колонке в Financial Times в октябре 2022 года, опирался уже на концепцию экспертов Cascade Institute. Однако, по словам Дрезнера, Cascade Institute описывает поликризис так, как будто он случился.

В этой связи Дрезнер предлагает перечислить все события, потрясшие мир за последний период: крупнейшая за последнее время сухопутная война в Европе, разрушительная пандемия, резкое увеличение потоков беженцев, высокая инфляция, неустойчивое глобальное управление и ведущие демократии, которые замыкаются в себе, сталкиваясь с популистскими вызовами дома. Выглядит так, что поверить в поразивший мир поликризис становится легко.

Но, говорит Дрезнер, этот перечень не просто описывает текущий момент, он также отражает ситуацию почти столетней давности: «Первая мировая война опустошила Европу. Она также способствовала распространению информационной цензуры и пандемии гриппа посредством передвижения войск. Издержки войны и пандемии сильно ослабили послевоенный порядок, что привело к вспышкам гиперинфляции, появлению нелиберальных идеологий и замыканию демократий в себе». Так, может, действительно, это всего лишь «история в действии, рифмующаяся сама с собой»?

С этим не согласны сторонники поликризиса, утверждая, что его вероятность увеличивается из-за растущей синхронизации и взаимосвязанности системных рисков. Томас Гомер-Диксон, один из экспертов Cascade Institute, в недавней статье в The New York Times отмечает, что «сложные и в значительной степени непризнанные причинно-следственные связи между мировыми экономическими, социальными и экологическими системами могут привести к тому, что многие риски станут критическими почти одновременно».

Однако, по словам Дрезнера, в этих опасениях присутствует неомальтузианская логика. Если Томас Мальтус считал, что рано или поздно экспоненциально растущее человечество превысит свою способность производить пищу, неомальтузианцев беспокоит скорее то, что человеческая цивилизация обгоняет свои ресурсы в широком смысле. «Эта логика оказалась совершенно неверной, но она до сих пор сильна, – констатирует Дрезнер. – Будущее при любом раскладе не обойдется без кризисов, но понятие поликризиса может принести больше вреда, чем пользы, в попытке взять под контроль системные риски, угрожающие человечеству».

Серьезным недостатком концепции он считает предположение, что «один системный кризис неизбежно приведет к эффектам отрицательной обратной связи, которые заставят другие системы погрузиться в кризис». Если этого не происходит, то вся логика поликризиса рушится. Эксперты Cascade Institute это признают, но считают более вероятным, что «причинно-следственные связи между системными кризисами усугубят, а не уменьшат общие возникающие эффекты».

По мнению Дрезнера, это выглядит вполне правдоподобно, если не учитывать особенности действительно сложных систем, в которых кризисы зачастую имеют эндогенный характер («из-за непостижимой внутренней работы системы») и которые в условиях стресса ведут себя непредсказуемо (сторонники поликризиса это тоже признают), в том числе создают непредсказуемые причинно-следственные связи. «Если это так, – говорит он, – то предположение, что один системный кризис автоматически усугубит стресс в других системах, в лучшем случае представляется преждевременным, а в худшем – искаженным».

Так, по словам Дрезнера, за последний год было минимум два случая, когда один системный кризис фактически уменьшил кризисную нагрузку в другой системе. К примеру, стагнация спроса в Китае из-за политики нулевой терпимости к Covid-19 помогла предотвратить дальнейшее раскручивание инфляционной спирали, а нынешний теплый осенне-зимний период в Европе, связанный с климатическими изменениями, спас ее население от энергетической катастрофы.

В дополнение к этому Дрезнер приводит слова экономиста Ноа Смита, считающего, что не стоит недооценивать то, насколько «глобальная экономика и политическая система полны механизмов, которые противодействуют потрясениям». Более того, в своем блоге, на который ссылается Дрезнер, Смит высказывается еще оптимистичнее, видя вместо поликризиса «возникающее полирешение»: «Надвигающиеся угрозы изменения климата и авторитарного реваншизма в сочетании с потрясениями, вызванными коронавирусом и инфляцией, побудили к действиям как политиков, так и бизнес. И многие из этих действий в конечном итоге приведут к решению нескольких кризисов, а не только одного».

И еще одна важная причина, почему Дрезнер считает в данной ситуации поликризис «скорее сбивающим с толку, чем помогающим», – это неизбежно возникающее чувство беспомощности от взгляда на его сложность и грандиозность. И в этой связи он напоминает предостережение выдающегося экономиста Альберта Хиршмана, данное им в «Риторике реакции» по поводу «тезиса о тщетности», который заключается в «отказе от превентивных действий из-за фаталистического убеждения, что всё уже слишком поздно».

«То, что поликризиса еще не произошло, не означает, что его нет на горизонте, – подытоживает Дрезнер. – Точно так же, как кто-то покупает страховку, чтобы защититься от маловероятных результатов с большими последствиями, политики и гражданское общество должны защищаться от наихудших сценариев».

Источник

Свежие материалы