Проклятие общества: как стадный инстинкт губит новые идеи

Взгляните на академические круги — это просто стадо баранов-индивидуалистов.
Рене Жирар (1923-2015)

Философ Костика Брадатан, профессор Техасского университета и профессор-исследователь философии в Университете Квинсленда в Австралии задался вопросом: почему даже в среде ученых существует система, которая готова сломать всех, кто стремиться что-то изменить. Его статья «Стадное мышление» посвящена философии и академической науке, но может быть применима к любому общественному институту.

Возможно, вы замечали, что, переходя оживленную дорогу,  чувствуете неожиданное желание ускориться и раствориться в толпе. Животный инстинкт подсказывает вам, что безопаснее идти в составе стада, чем в одиночку. Страх сближает: исследования показывают, что когда мы находимся в толпе, активизируется область миндалевидного тела в головном мозге, где обрабатываются страх и другие негативные эмоции. В толпе мы чувствуем себя уверенней, словно риск быть сбитым машиной каким-то образом распределяется на всех и становится ниже. Шагать вместе со всеми безопаснее. Будучи частью толпы, мы чувствуем себя намного сильнее и храбрее, чем есть на самом деле. Иногда человек, который в одиночку и мухи не обидит, в составе разъяренной толпы без колебаний подожжет правительственное здание или ограбит винный магазин. Оказавшись под этим влиянием, очень трудно сдержаться: любой акт самосуда, древний или современный, буквальный или в социальных сетях, демонстрирует эту особенность.

Помимо этого, принадлежность к большой группе дарит нам высокое чувство значимости. Оно способно излечивать глубокие душевные раны. Вот почему культы и банды, организации или секты обладают такой необычайной притягательностью: израненной душе они могут предложить удовлетворение и признание, которое не могут дать ни семья, ни друзья, ни профессия. Толпа может быть терапевтической так же, как яд может обладать лечебными свойствами. Кроме того, растворяясь в толпе, вы получаете парадоксальную форму идентичности.

Все это объясняется работой инстинктов, которая позволила нам выжить. Длительная эволюционная история приучила нас к стадности, что можно подтвердить, взглянув на наших ближайших родственников, животных. Приматолог Франс де Вааль, десятилетиями изучавший социальное поведение приматов, пришел к выводу, что приматы «созданы быть социальными», и то же самое относится к нам. Жизнь в группах — это «наша главная стратегия выживания». Благодаря общности нам легче устанавливать контакты с другими людьми, общаться и сотрудничать с ними. Тем не менее, когда наши разумные мысли противостоят биологии, возникает проблема.

Чтобы добиться прогресса в мышлении, чтобы найти что-то новое, человеку поневоле приходится отбрасывать, или по крайней мере, подвергать сомнению уже принятые идеи и нормы. И в этой точке он встречается с двойным сопротивлением: с чувством общности у себя в голове и с внешним сопротивление (давление общества, политические институты, идеологическая предвзятость и т.д.).

Вот почему в большинстве случаев мы не производим новых, подлинных знаний, а лишь перерабатываем устоявшиеся (санкционированные стадом и угодные стаду) знания, на которые опирается наше общество.

При этом, общество ревностно относится к сохранению уже устоявшейся системы знаний. Его не только хранят надлежащие институты (академии, архивы, музеи, энциклопедические и учебные издания), но и следят за тем, чтобы к нему относились с величайшим уважением. И на то есть веские причины: устоявшиеся знания общества — это клей, который держит его вместе.

Экономист Джон Кеннет Гэлбрейт в книге 1958 года «Общество изобилия» отмечает, что формулирование основных знаний напоминает «религиозный обряд». С этой точки зрения, ученые собираются не для того, чтобы поделиться новыми открытиями и новаторскими теориями, а для того, чтобы провести своего рода воскресную службу, на которой они заверяют свое общество и самих себя в том, что общественный клей находится в надежных руках. «Они собираются на научные собрания, — пишет Гэлбрейт, — чтобы услышать в элегантном изложении то, что все уже слышали раньше». Цель ритуала «не в том, чтобы передать знания, а в том, чтобы прославить обучение и ученых».

Символичной автор статьи считает жизнь Сократа, которого называют основоположником европейской философской мысли. Выступавший как эксцентричный новатор, Сократ отвергал традиционные для того времени истины, за что, в конечном итоге и поплатился своей жизнью. Повторение негативного сценария стало ключевым моментом всех этапов развития философии.

И эта травма рождения никогда не покидала философию: любое последующее повторение сократовской дерзости в той или иной степени активизирует враждебность общества.

Мыслитель ничего не изменит, если не пойдет против того, что его общество ценит и превозносит как устоявшееся знание. Обычно это означает открытую конфронтацию с теми, кто отвечает за сохранение устоявшегося знания, за которой следует осуждение и остракизм мыслителя. Эстафета Сократа была передана целому ряду философских бунтарей, ярких и смелых: от Диогена Циника до Гипатии, от Спинозы до Кьеркегора, от Ницше до Вальтера Беньямина и Симоны Вейль. Так или иначе все они шли против стадного мышления своего времени, оставляя за собой ряд смелых прозрений, а зачастую и общественного скандала. Своими поступками такие деятели поддерживали живое мышление в мире, где все, включая мышление, имеет тенденцию впадать в шаблоны и рутину и в конечном итоге атрофироваться и умирать.

В своей книге 1859 года «О свободе» Джон Стюарт Милль восхваляет эксцентричность: «Чудачество всегда изобиловало  там, где преобладала сила характера; и степень эксцентричности в обществе обычно пропорциональна количеству гениальности, умственной силы и морального мужества, которые в нем содержались». Именно эксцентричность является главным условием новизны и остроты мышления. И, по словам Костики Брадатана, инакомыслие не только освобождает от стадности, но и дает новый взгляд, ведь только находясь вне системы, можно трезво оценить ее достоинства и недостатки. Например, философское становление Спинозы завершилось только тогда, когда он был формально изгнан из своей общины.

Необычайно суровое проклятие общины («Проклят будь он днем и проклят будь он ночью; проклят будь он, когда ложится, и проклят будь он, когда встает. Проклят да будет он, когда выходит, и проклят да будет он, когда входит…») помогли молодому Баруху стать тем Спинозой, которого мы знаем сегодня. Насильственное изгнание из безопасной общины в неизвестный и холодный мир равносильно новому рождению.

Несмотря на то, что те, кто идет против системы, обладают недюжинной отвагой и нешаблонными взглядами, которые, в конечном итоге и трансформируют систему знаний, они никогда не бывают победителями. Поскольку даже самые живые и спонтанные действия рано или поздно уступают место шаблонам и рутине, в конечном итоге побеждает система, даже если ей приходится идти на тактические отступления и корректировки в процессе. Сначала консервативная толпа будет стремиться подавить и заставить замолчать своих оппонентов. Как и любой форме организованной власти, ей следует демонстрировать уверенность в себе, непоколебимость и непобедимость. Насильственно изгоняя неугодных, группа убеждает себя в своей правоте и силе. Если, несмотря на все усилия, исключение не удается и голоса несогласных продолжают звучать, система сделает вид, что не замечает их: то, что не получило нашего одобрения, не имеет реальной ценности. Наконец, когда становится ясно, что и это не срабатывает, можно прибегнуть к самой радикальной мере, которая редко дает сбой:

Если от Кьеркегора слишком трудно избавиться или игнорировать, давайте покончим с ним, переварив его мысли в формате учебника, а затем будет преподавать их скучающим студентам. Никакое подлинное мышление этого не выдержит.

Ирония заключается в том, что как бы новаторы не противопоставляли себя обществу, в итоге академические круги, которые они стремились подорвать и разрушить, перерабатывают их идеи, яростно «проблематизируя», добавляя суффикс «-изм», превращая новое и яркое в скучную обыденность. Главным способом трансформации из живого в неживое является «академический стиль» изложения, особый язык, на котором и пишутся все научные монографии и учебники. Этот жаргон не оставляет никакой индивидуальности и сводит все к единому знаменателю, он ставит всех в один ряд, не создает дискриминации, не проявляет фаворитизма и не щадит никого. Ни одна работа, учение, философские идеи, что были приняты в конце концов академическими кругами не избежала этой участи.

Система проглотила их, тщательно пережевала, а затем выплюнула. Противоречия теперь безопасны для общественного потребления. И полностью побеждены.

На сегодняшний день в научной среде, по словам автора статьи, ощущается стремление быть в самой середине толпы. Инстинкты подсказывают ученым, что безопаснее идти вместе со всеми, а не бороться с потоком. Широкое распространение получил термин «сетевое взаимодействие», но не стоит заблуждаться, ведь по сути — это инстинктивная реакция, едва замаскированное выражение стремления к выживанию: быть вместе со всеми, желательно в центре, а не на окраине. Чтобы занять место в центре, а значит, и получить доступ к большим ресурсам, ученые готовы на все: работать над любой модной темой, независимо от того, есть ли у них что сказать по ней или нет; слепо подражать тем, кто обладает влиянием; перенимать новейший академический жаргон, независимо от того, насколько он безвкусен или глуп; избегать риска в любых серьезных вопросах и вообще воздерживаться от всего, что может заставить выделиться и поставить под угрозу безопасность. «Житейская мудрость учит, что для репутации лучше потерпеть условный провал, чем преуспеть нетрадиционно», — заметил Джон Мейнард Кейнс около века назад. А репутация складывается из высказываний, соответствующих духу времени. Автор статьи с сожалением отмечает, что новая мораль академических кругов безжалостна, как и прежде, к любому несогласию.

Мы подписываем открытые письма с просьбой об увольнении одних наших коллег, проводим кампании по уничтожению личности других в социальных сетях, а третьих подвергаем интенсивным «сеансам борьбы» — и все это во имя какой-то высшей морали и благородной политики. Чем ниже мы опускаемся в своих действиях, тем выше мы проповедуем. Мы не просто толпа. Мы — невозможная вещь: ученая толпа.

В этом ощущении «стадного инстинкта» ученых сегодня автор статьи видит главную болезнь нашего времени. И то, что болеют все, не делает этот недуг менее опасным. Чтобы вернуть себе способность мыслить, стоит научиться отказываться от этого чувства, даже несмотря на то, что оно помогает выжить. Без подлинного духа противоречия общепринятому невозможно движение вперед, никакой свежий взгляд и настоящее развитие. И несмотря на то, что система, в конечном счете, победит, академической среде больше всего нужны те, кто будет с ней не согласен.

Источник