Проблема трёх городов: что общего между Афинами, Иерусалимом и Кремниевой долиной?

НАСА, возможно, посадит зонд на самый большой спутник Сатурна, который находится в 764 миллионах миль от Земли — но пока никто не рассчитал математически точное положение Земли, Солнца и нашей собственной Луны в определенный момент в будущем. Ученые делают оценки, но все они основаны на упрощениях.

Проблемы двух тел, например, составление карты движения одной планеты вокруг одной звезды, разрешимы. Эти бинарные орбиты легко предсказать. Но серьезное осложнение возникает, когда появляется третье тело. Луна, на которую одновременно действуют гравитационные силы Солнца и Земли, — часть печально известной проблемы трех тел.

Попытка рассчитать движение трех больших тел по орбите друг друга создает круговую логику. Вычисления зависят от начальных положений тел, но во времени они неизвестны, поскольку тела всегда влияют друг на друга непредсказуемым образом. За 300 лет, прошедших с тех пор, как Исаак Ньютон преподнес эту дилемму в «Началах», усердные физики предложили лишь специфические решения для ограниченных версий проблемы. «В нелинейной системе, подобной хаотической проблеме трех тел, — пишет Кэролайн Делберт для журнала Popular Mechanics, — прогнозы бессмысленны, а интуиция не работает».

Проблема трех тел — лучшая метафора, которую я нашел для социальной сложности, которая затрагивает нас сегодня — проблемы, возникающей в результате взаимодействия трех основных центров тяжести. Эта динамика приводит в замешательство интуицию и заставляет стремиться к порядку в том, что кажется более хаотичным миром. Мы оказались в ловушке проблемы трех тел.

«Какое отношение имеют Афины к Иерусалиму?» — спрашивал христианский апологет Тертуллиан в III веке. Он подразумевал, какое отношение разум философов имеет к религии верующих?

Он был обеспокоен тем, что афинская динамика — аргументированные доводы Платона, Аристотеля и их потомков — была опасной, эллинизирующей силой по отношению к христианству. Соприкосаясь с религиозными верованиями и практикой, она портит отношение верующих к Богу. Для Тертуллиана Афины (мир разума) и Иерусалим (мир веры) были двумя принципиально несовместимыми областями.

Несовместимость Афин и Иерусалима — взаимоотношений между этими двумя городами, символизирующими два разных подхода к реальности, — это вопрос, над которым человечество билось тысячелетиями. Католическая церковь пришла к синтезу между ними, а покойный папа Иоанн Павел II написал, что вера и разум подобны «двум крыльям, на которых человеческая душа поднимается к созерцанию истины».

Другие настроены более скептически. (Одним из основополагающих принципов Мартина Лютера была sola fides — то есть «только вера»). В более широкой культуре противопоставление религии и «науки» указывает на широко распространенное убеждение, что в диаграмме Венна мало или вообще нет пересечений. Но напряженность между Афинами и Иерусалимом подобна проблеме двух тел: по крайней мере, мы понимаем их взаимодействие. Дебаты о «культурной войне» между светским и религиозным также знакомы; мы в состоянии предсказать форму и звучание этих разговоров.

Но сегодня существует третий город, влияющий на два предыдущих. Это Кремниевая долина, которая не управляется ни разумом (практически признак великого предпринимателя — не быть «практичным»), ни чем-то духовным (доминирующее убеждение — одна из форм материализма). Скорее, это место, которое управляется созданием ценности. А важный компонент ценности — это полезность.

Я понимаю, что некоторые люди в Кремниевой долине считают себя создателями рационалистических предприятий. Наверняка, кто-то из них это действительно сделал. Руководящий дух города резюмировал инвестор и ведущий подкаста Шейн Пэрриш, популярный среди представителей Кремниевой долины: «Чтобы по-настоящему проверить идею, нужно понять не то, верна она или нет, а то, полезна ли она». Другими словами, полезность превосходит истину или разум.

В нашем новом столетии — с 2000 года по сегодняшний день — доминирует технологическое влияние Кремниевой долины. Этот город производит продукты и услуги, меняющие мир (мгновенные результаты поиска, доставка миллионов товаров на следующий день, постоянная связь с тысячами «друзей»), которые создают и формируют новые желания. Новый город и новые силы, которые он высвободил, влияют на человечество сильнее, чем мог представить Тертуллиан.

И этот новый город набирает силу. Никогда вопросы Афин и Иерусалима не были опосредованы для нас таким большим разнообразием вещей, которые соперничают за наше внимание и желания. Кремниевая долина, этот третий город, изменил природу проблемы, с которой боролся Тертуллиан. Вопросы о том, что истинно и что полезно для души, теперь в основном подчинены технологическому прогрессу или, по крайней мере, вопросы Афин и Иерусалима теперь настолько связаны с этим прогрессом, что это приводит к путанице.

Трудно избежать утилитарной логики Кремниевой долины, и мы лжем себе, когда рационализируем мотивы. Самым интересным в криптовалютном безумии было повсеместное распространение «белых книг» — представление каждого нового продукта в рациональных терминах или необходимость представить его как продукт Афин. А потом появился Dogecoin.

Мы живем не в мире чистого разума или религиозного очарования, а в чем-то совершенно новом.

Разум, религия и стремление к созданию ценности любой ценой, обусловленные технологиями, в настоящее время взаимодействуют способами, которые мы едва понимаем, но они оказывают огромное влияние на повседневную жизнь. Наш эксперимент с социальными сетями, длящийся два десятилетия, уже показал, до какой степени разум, или Афины, наводнен таким количеством контента, что многие называют его средой постправды. Некоторые социальные психологи, например, Джонатан Хайдт, считают, что это ведет нас к безумию и подрывает демократию. Человечество находится на распутье. Мы пытаемся примирить различные потребности — рационализм, поклонение, продуктивность — и напряжение такого стремления проявляется в том, что мы создаем. Три города взаимодействуют между собой, и поэтому мы живем с технологически опосредованной религией (церковные службы онлайн) и технологически опосредованным разумом (дебаты в Twitter на 280 символов); религиозно адоптированной технологией (биткоин) и религиозно наблюдаемым разумом (соборы безопасности Covid-19); рациональной религией (эффективный альтруизм) и «рациональной» технологией (печатные 3D-капсулы для самоубийств).

Если бы Тертуллиан был жив сегодня, мне кажется, он поинтересовался бы: «Какое отношение Афины имеют к Иерусалиму, и какое отношение они имеют к Кремниевой долине?» Другими словами, как области разума и религии связаны с областью технологических инноваций и их финансистами в Кремниевой долине? Если бы чемпион Просвещения Стивен Пинкер (житель Афин) зашел в бар с монахом-траппистом (Иерусалим) и Илоном Маском (Кремниевая долина), чтобы решить некую проблему, пришли бы они когда-нибудь к консенсусу?

В широком смысле мы все рациональные, религиозные создания, ищущие ценности. «Разумные животные», как назвали нас философы Афин. Люди всегда были религиозными существами, даже если многие уже не включены в организованную религию. С начала времен подавляющее большинство верило в сверхъестественные события или в вещи, которые невозможно полностью объяснить. В наше время ситуация не поменялась. Каждый человек создает и ищет то, что считает ценным — будь то особое блюдо, продукт или семья. Если вы живете в городе и оглянетесь вокруг прямо сейчас, то почти все, что вы увидите — это продукт создания человеческих ценностей. Эти три силы всегда работают, но мы плохо понимаем, как они взаимодействуют.

Наша неспособность понять проблему трех городов заставляет многих людей изолироваться в том или ином городе, не осознавая этого. Ученые ограничиваются академическими районами и погружаются в жизнь разума; христиане призывают принять «выбор Бенедикта», то есть к общинной религиозной жизни, которая отделена от широкой культуры; инженеры Кремниевой долины погружаются в «экосистему», где капитал и контакты текут свободно, а францисканского монаха в сандалиях, идущего по улицам Пало-Альто в коричневой рясе, легко принять за эксцентричного основателя. Не хватает межкультурной грамотности.

Многие продукты, созданные в изоляции Кремниевой долины, несут на себе отпечаток ребенка, выросшего в доме фанатиков без контакта с внешним миром (и да, то же самое можно сказать про другие города). Facebook, в настоящее время Meta*, быстро выпустил продукты, которые обеспечили огромную экономическую ценность, а потом, спустя более десяти лет, их собственные исследования обнаружили пагубное влияние на психическое здоровье подростков, использующих приложение Instagram. Складывается впечатление, что в зачаточном состоянии продукта вопросы ментального здоровья даже не рассматривались. Или рассмотрим Dopamine Labs, компанию из Лос-Анджелеса (географическое положение ничего не значит для наших целей — это в духе Кремниевой долины), которая встраивает функции в приложения, чтобы сделать их более или менее «убедительными». Никакого уважения к рациональному и уж тем более духовному. В первые дни пандемии большинство из нас пытались поддерживать связь с семьей и друзьями с помощью FaceTime или Zoom, но этого было недостаточно. Эти инструменты принесли пользу, а компании, получавшие на этом прибыль, мало задумывались о том, как технология повлияет на общество на уровне желаний, отношений, человечности. Технологии разрабатывались в стенах одного города (Кремниевой долины) в ответ на конкретные проблемы, им не хватает долгосрочного и широкого видения сложных слоев человечества, представленных тремя городами в целом.

В той же степени, в которой люди собираются в одном из трех городов — изолируются, укрепляют стены и закрывают ворота — страдает и культура. Невозможно долго оставаться изолированным в одном городе, не теряя перспективы. Самозваные рационалисты, враждебные религии, закрываются от тысячелетней накопленной мудрости (или просто изобретают собственную форму культа или религии, основанную на разуме). Религия, не уважающая разум, опасна тем, что отрицает фундаментальную часть человечности, а отстраненность приводит к экстремизму, который в худшем случае оправдывает неразумные или даже насильственные действия во имя бога. А эксцессы Кремниевой долины, например, ныне прекратившая существование компания Theranos, создание культа Адама Неймана или технологический пузырь конца 1990-х — все это характеризуются отрешенностью от разума и неспособностью признать светские формы религиозности, которые привели к тому, что эти вещи произошли в первую очередь.

Слишком долгое проживание в одном городе приводит к ощущению дезинтеграции. Мне пришлось решать проблему трех городов в собственной жизни. Ближе к 30 годам, после короткой карьеры на Уолл-стрит и нескольких стартапов, я почувствовал себя радикально неполноценным. Я взял короткий творческий отпуск, чтобы изучить философию. Четыре года спустя я прошел обучение в семинарии в Риме, чтобы стать католическим священником.

В какой-то момент я понял, что провел время в каждом из трех городов и обнаружил, что везде отсутствует здоровая степень взаимодействия друг с другом. Я ушел из семинарии, осознав ошибку — мое стремление к трансцендентности, к Иерусалиму, требует полного ухода из мира бизнеса. Я чувствовал себя настолько одиноким, настолько не на своем месте, что решал отказаться от одного города, прежде чем ступить в другой. В этом и заключается трагедия трех городов: искусственные стены, разделяющие нас на три части.

Покинув семинарию, я решил попытаться жить на пересечении Афин, Иерусалима и Кремниевой долины. Как я обнаружил, решение проблемы заключается в более интегрированном взгляде на человеческую природу.

В Западном мире мы давно избегаем вопроса о человеческой природе. Можно даже утверждать, что мы давно отказались от попыток прийти к согласию по этому вопросу.

В Вестфальском мире, договоре, который положил конец кровопролитной Тридцатилетней войне в 1648 году, воюющие стороны согласились разойтись во мнениях по основным вопросам человеческой жизни, например, в том, следует ли свободу человека направить на что-то конкретное, чтобы прекратить воевать. Примерно в это же время была принята идея cuius regio, eius religio («чьё царство, того и религия»). Данный закон давал право князю или правителю определенной области навязывать населению свою религию. Если кто-то не хотел подчиняться, он переезжал в другую область, контролируемую сувереном с более предпочтительными убеждениями. Это был удобный способ избежать необходимости каких-либо соглашений по фундаментальным вопросам и борьбы за них до конца.

Спустя десятилетия после перемирия Джон Локк, чья философия повлияла на отцов-основателей Америки больше, чем любая другая, писал о человеческой природе как о «непостижимом иксе». Он знал, что разногласия по поводу религии (Иерусалим) и разума (Афины) опасны, поэтому признавал вопрос о человеческой природе недоступной идеей, о которой людям больше не придется спорить и переживать.

Идеи Локка повлияли на то, что в итоге превратилось в коммерческое общество, где вопросы о значимости человека отнесли к сфере личного мнения, а не к общественным дебатам. У людей могут быть личные желания, но они имеют возможность удовлетворить их на свободном рынке. Никто не уполномочен ставить под сомнение то, чего хочет кто-то другой. Это может быть даже кощунством. Если человеческая природа — это непостижимый икс, мы должны жить и давать жить другим.

Но древние вопросы всплывают вновь из-за тревожного характера технологических изменений. Нас вынуждают решать эти вечные, экзистенциальные вопросы из-за событий, которые вызывают конфликт между тремя городами, например, возможности искусственного интеллекта, или моральные вопросы, поднятые геномикой, или противоречия между свободой и общественной безопасностью, вскрытые пандемией Covid-19, или зарождающееся осознание того, что социальные сети делают нас несчастными.

Люди начинают задавать элементарные вопросы: «Что значит быть человеком и что дают нам технологии?» Находимся ли мы сейчас, как предполагает автор Юваль Ной Харари, в процессе «превращения себя в богов» с их помощью? Даже формулировка вопроса указывает на слияние трех городов. Вечная религиозность человечества сливается с технологическими инновациями Кремниевой долины и заставляет задавать квазирациональный вопрос, как в конце книге Харари: «Что нам нужно желать?».

Природа желания сложна и в высшей степени социальна ( я объясняю это в своей книге «Желание»). Мы не ответим на вопрос о потребностях, будучи изолированными или находясь в стенах любого из трех городов. Человеческое желание сложно, потому что оно построило все три города — Афины, Иерусалим и Кремниевую долину, — и только опираясь на коллективную мудрость, мы начинаем приближаться к решению.

Я верю, что мы вправе надеяться на то, что жители Афин, Иерусалима и Кремниевой долины решат работать вместе ради общего блага. Нам надо перестать зарывать голову в песок.

Можно начать с признания существования трех городов и поиска различных способов для обмена между ними, для предотвращения соперничества и поддержания пути к сотрудничеству. Один из способов добиться прогресса — начать серьезно относиться к антропологии. Проблема трех городов — это вопрос устоев. В каждом городе существует концепция того, что значит быть человеком, и каждая считается редукционистской. Нам следует создавать великие вещи на примере антропологического видения. Проблема трансгуманистического движения не в том, что оно хочет сделать слишком много, а в том, что оно хочет сделать слишком мало. К людям часто относятся как к обновляемым компьютерам, которые нуждаются в настройке аппаратного и программного обеспечения, чтобы снизить количество багов, а не как к существам, созданным для поклонения (говоря словами Боба Дилана, существам, которым «следует кому-то служить»).

Одна из проблем, связанных с простым поощрением большего «диалога» или идеологического разнообразия внутри организаций, заключается в том, что мало кто находит время для пересмотра фундаментальных антропологических вопросов и предпосылок. Иногда люди собираются, чтобы обсудить, как предотвратить предвзятость искусственного интеллекта, но не задаются более фундаментальными вопросами, например, что произойдет с человечностью, если избавиться от лиц и превратить их в аватары, или на что станет похожа жизнь, если люди будут сведены к множеству точек данных.

Задача о трех телах начинается со знания начального положения и скорости трех физических тел. Дальнейшая сложность заключается в том, что мы обычно не знаем исходной позиции заинтересованных сторон — мы не осведомлены о фундаментальных предположениях друг друга. Но люди — не планеты; мы способны вести диалог, который удержит нас от действий вслепую, как это было раньше. Если мы хотя бы знаем исходные позиции вовлеченных людей, то перестанем говорить в пустоту и начнем решать фундаментальные вопросы человечества, вместо того, чтобы обходить их стороной или считать, что все говорят об одном и том же, например, о «преимуществах» той или иной технологии. Наши мысли о пользе зависят от того, из какого города мы приехали и в каком городе хотим жить в конечном итоге.

К. С. Льюис в первой главе книги «Человек отменяется» пишет, что сердце человека — это центральное место встречи, среднее понятие между внутренними, интеллектуальными и духовными измерениями. Конечно, он писал это задолго до появления Кремниевой долины. Но его призрачная фраза с таким же успехом описала бы будущее, которое мы строим, — будущее без «средней части» или без груди — без пересечения и объединяющего ядра или центра. Он пишет, что нас ожидает антиутопическое будущее, потому что «Мы лишаем людей сердца и ждем от них живости чувств. Мы смеемся над благородством и ужасаемся, что вокруг столько подлецов».

Если мы будем делать вид, что человеческая природа — это непостижимый икс, то продолжим создавать технологии для этого непостижимого существа и удивляться, обнаружив страдания среди нас. Мы создадим такие вещи, как порноиндустрия стоимостью $12 млрд, которая в настоящее время почти полностью подпитывается технологиями, не задавая самых элементарных вопросов о том, что эта индустрия делает с нами и с нашими отношениями.

То, что важно в одном городе, не обязательно так же ценится в других. Но есть место совместных возможностей — то, где существование одного человека не отрицает перспективы существования другого и где ценности, доминирующие в каждом городе, сосуществуют с остальными и приносят им пользу.

Когда мы не чувствуем себя целостными или осознаем, что технология порождает в нас желание, это происходит потому, что мы продали себя за бесценок. Но есть более широкое и полное видение человечества, которое мы можем восстановить.

Самые важные инновации ближайших десятилетий будут происходить на пересечении трех городов — и их создадут люди, которые там живут.

* Запрещенная в России организация

Источник