Будущее морали: можно ли подготовиться к тому, что завтра станет нормой

Оглядываясь на верования и обычаи наших предков, мы часто поражаемся тому, что они считали морально приемлемым. Например, публичные пытки преступников, торговлю рабами и порабощение женщин.

История перемен морали — изменений в том, что считается приемлемым, а что нет — побуждает к большему скептицизму в отношении наших нынешних убеждений и обычаев. Хотелось бы верить, что мы достигли состояния великого нравственного просвещения, но есть основания полагать, что нас ждут дальнейшие революции. Прапраправнуки, возможно, будут смотреть на нас так же, как мы смотрим на жизнь прапрадедушек и прапрабабушек: со смесью шока и разочарования.

Неужели они могли в это верить и это делать?

Если отнестись к такой вероятности серьезно, она приводит нас к двум вопросам. Во-первых, стоит изучить механизмы того, как происходят перемены и революции в моральной сфере. А, во-вторых, следует рассмотреть последствия будущих моральных революций для тех из нас, кто живет сегодня. Несмотря на то, что поиски ответов встречаются в существующих академических дисциплинах, было предпринято совсем немного усилий для проведения единого последовательного и систематического исследования этих вопросов.

Итак, почему же происходили моральные революции в истории? И что может привести к их повторению? В своей работе «Краткая история этики» философ Аласдер Макинтайр описывает относительно простую мораль гомеровских эпосов, где добро и добродетель (в той мере, в какой у этих терминов есть синонимы у Гомера) связаны с выполнением определенной роли в иерархической культуре воинов. Но к тому времени, когда Сократ стал вызывать раздражение у афинских властей, ситуация кардинально изменилась. Жители греческих городов-государств, зависящих от мореплавания и торговли, были гораздо менее уверены в моральных концепциях и идеях, и им приходилось перекраивать свои устои, чтобы приспосабливаться к новым социальным реалиям.

Сравнение морали, проведенное Макинтайром, согласуется с выводом о том, что геологические, экологические и экономические реалии часто формируют наши моральные принципы. Например, антропологи давно заметили, что эгалитарные нормы распределения ресурсов более распространены в племенах охотников-собирателей, чем в традиционных сельскохозяйственных обществах. Они также отметили, что моральное разрушение более распространено в открытых, зависимых от торговли обществах, чем в закрытых, самодостаточных, как это было в случае с греческим примером. Действительно, история этики во многом представляет собой историю революций, вызванных изменениями в том, насколько открытыми и закрытыми были общества по отношению к другому образу жизни.

Технологии также играют ключевую роль в изменении моральных убеждений и обычаев. Технологии дают нам новые возможности и выбор, изменяя баланс затрат и выгод, связанных с принятием решений. Это может иметь глубокие моральные последствия. Ярким примером этого является влияние эффективных противозачаточных средств на отношение к сексу вне брака (и особенно до брака). 

Согласно исследованиям Гринвуда, Гунера и их коллеги Хесуса Фернандеса-Виллаверде, вызванный технологиями сдвиг в моральных убеждениях и обычаях преобладает над противодействующим влиянием традиционных моральных институтов, таких как религия и закон. Другими словами, даже там, где религиозные организации осуждают сексуальную свободу, или правительство ограничивает ее законодательно, внебрачная сексуальная активность остается распространенной и широко дестигматизированной среди молодых людей благодаря влиянию технологий на моральный выбор.

Это лишь один пример из многих. Медицинские и цифровые технологии оказали и другие значительные воздействия на наши моральные убеждения и обычаи. Например, исследования Роберта Бейкера и Филипа Никеля показали, как изобретение механических аппаратов искусственной вентиляции легких переформировало моральные нормы, связанные со смертью и умиранием. С помощью этой технологии стало возможным поддерживать чье-то тело живым после того, как мозг перестал функционировать. Это привело к новому определению того, что значит умереть (смерть мозга), и потребовало решения нового набора моральных вопросов. Можно ли выключать аппарат ИВЛ после смерти мозга? Будет ли это равносильно убийству человека? Можем ли мы искусственно поддерживать жизнь людей, чтобы извлекать органы для донорства?

Аналогичным образом, смартфон не только изменил наше повседневное поведение, но и повлиял на существующие ценности и нормы. Наиболее очевидными примерами этого являются давление, оказываемое на ценность приватности, и связанное с этим утверждение, что конфиденциальность «умерла». Более тонким примером может быть то, как смартфоны и социальные сети изменили нашу оценку повседневного опыта. Например, ужин в ресторане — это уже не просто удовольствие, которым можно наслаждаться в данный момент. Для некоторых людей это момент, который нужно запечатлеть, поделиться и монетизировать.

Не существует официальных оценок скорости, с которой общество переживает моральные революции. Действительно, термин «революция» может ввести в заблуждение. Некоторые революции больше похожи на эволюцию, они происходят медленно и постепенно и становятся очевидными только в ретроспективе. Другие могут быть резкими и внезапными. Тем не менее тот факт, что потрясения моральных устоев, как правило, связаны с более открытыми обществами и технологическими инновациями, позволяет предположить, что в будущем мы будем наблюдать их гораздо чаще, чем это было раньше.

Это подводит нас к другому вопросу, вызванному фактом моральных изменений. Каковы последствия будущих моральных революций для тех из нас, кто живет сейчас? Большинству из нас небезразличен мир, который мы оставляем нашим детям. Это главное моральное послание экологических и природоохранных движений. Это послание нашло поддержку среди сторонников «долгосрочного подхода» (лонгтермизма) — философии, которой придерживаются различные гуру Кремниевой долины и члены движения эффективного альтруизма, такие как Ник Бекстед и Уильям Макаскилл. Лонгтермизм утверждает, что позитивное влияние на долгосрочное будущее человечества является ключевым моральным приоритетом нынешней эпохи.

Некоторые люди утверждают, что этот философский подход опасен, поскольку он может побудить нас отдавать предпочтение умозрительному будущему перед реальным настоящим. Но не обязательно принимать самые крайние версии этой философии, чтобы согласиться с тем, что будущие поколения — это источник нынешних моральных тревог. Если мы признаем это, то должны согласиться и с тем, что важен не только физический мир, в котором они будут жить, но и мир морали. Если их моральные рамки будут радикально отличаться от наших собственных, мы должны учитывать это в наших планах и в том, какие действия предпринимать сейчас.

Есть два очевидных способа сделать это. Первый — это прогрессивный взгляд на будущее. Другими словами, можно предположить, что будущие поколения будут жить в более нравственном мире — по крайней мере, в соответствии с некоторыми современными ценностями — чем наш настоящий. Они будут более просвещенными, терпимыми, эгалитарными и так далее. Наша задача в настоящем состоит в том, чтобы ускорить переход к этому более прогрессивному будущему. Типичные доводы прогрессивистов скорее сосредоточены на необходимости расширения круга моральных ценностей. (Под «моральным кругом» понимается совокупность людей, животных или вещей, по отношению к которым у нас есть моральные обязательства, и существование которых мы рассматриваем как предмет моральной заботы.) Историю морали можно в определенной степени рассказать как историю непрерывного расширения круга моральных забот от семьи к племени, нации и, в конечном счете, ко всему человечеству. Некоторые прогрессисты, такие как Джейси Риз Антис и Эз Паэз, утверждают, что мы должны продолжать расширение, включив в этот круг всех разумных животных и, возможно, когда-нибудь, разумные машины.

Второй вариант — это консервативный или осторожный подход, предполагающий, что будущая мораль, скорее всего, будет хуже нынешней. Сторонники этой точки зрения могут подтвердить обоснованность своих опасений, указав на исторические примеры, когда общество во имя прогресса поступало ужасно неправильно. Например, увлечение авторитарным коммунизмом в 20 веке, за которым часто стояли люди, считавшие себя моральными революционерами, привело к ряду моральных катастроф (голод, массовые тюремные заключения, драконовский контроль над инакомыслием). Зачем рисковать и повторять эти ошибки?

Консервативная точка зрения заманчива: кажется, что есть гораздо больше вероятности принять неверные ценности, чем правильные. На это часто обращают внимание те, кто обеспокоен рисками сверхразумного ИИ, например, Ник Бостром и Элиезер Юдковский. Они утверждают, что набор системы ценностей, «дружелюбной» по отношению к людям, узок и хрупок. Слишком легко выйти за пределы этого диапазона ценностей и сделать то, что противоречит человеческому благополучию. Учитывая историю моральных ошибок и хрупкость ценностей, наша задача должна заключаться в том, чтобы максимально сохранить существующий моральный порядок, а не стремиться к прогрессивным изменениям. Современное регулирование новых технологий часто руководствуется этим принципом предосторожности. У нас есть система ценностей — свобода, достоинство, равенство и так далее — и мы должны быть уверены, что эти ценности не пострадают и не будут подорваны разрушительными технологиями.

Прогрессивизм и консерватизм не являются взаимоисключающими, по крайней мере, не во всем диапазоне моральных вопросов. Мы можем занимать прогрессивную позицию по отношению к некоторым ценностям, считая, что их нужно расширять или отказаться от них, и консервативную позицию по отношению к другим, которые кажутся слишком важными, чтобы рисковать их утратой. Но и прогрессивизм, и консерватизм подразумевают большую определенность в отношении будущей морали. Они предполагают, что можно предсказать, будет ли будущее правильным или неправильным. Такая уверенность не оправдана. Если мораль действительно радикально меняется с течением времени, возможно, нам следует относиться к нашим нынешним моральным убеждениям и установкам с большим смирением.

Один из способов смириться с этой неопределенностью — занять позицию аксиологической непредвзятости по отношению к будущему. Мы можем получить представление о последствиях, рассмотрев, как это происходит сегодня.

В своей книге «География ценностей» Оуэн Фланаган исследует моральные различия между культурами и утверждает, что мы можем извлечь уроки из этого разнообразия. В качестве примера он указывает, что многие западные культуры придерживаются этики индивидуализма, в то время как буддийские культуры отвергают эту идеологию, утверждая, что зацикленность на себе и своем процветании часто является источником страданий и разочарований. Поначалу эти системы ценностей могут показаться чуждыми друг другу, но обе они поддерживают осмысленный образ жизни. Более того, представители этих культур часто экспериментируют с элементами обеих систем. Фланаган утверждает, что часто для этого есть веские причины, и предлагает нам оставаться готовыми к экспериментам с различными моральными взглядами.

Если Фланаган сосредоточился на географическом разнообразии морали, то мы можем сосредоточиться на разнообразии временном. Другими словами, мы можем подойти к будущему морали с любопытством и волнением, не как фанатики, выступающие за перемены, и не как реакционеры, противостоящие им, а как туристы, готовые экспериментировать.

Как это возможно, если неизвестно, что нас ждет в будущем? Есть две стратегии. Во-первых, мы можем вспомнить часто цитируемую фразу Уильяма Гибсона: «Будущее уже здесь, оно просто неравномерно распределено». Сегодня в нашем мире, возможно, в зарождающихся субкультурах и воображении авторов научной фантастики, разбросаны семена будущей морали. Если мы исследуем их, то сможем понять, куда мы, вероятно, будем двигаться.

Во-вторых, мы можем спроектировать наши социальные институты таким образом, чтобы они обеспечивали большую нормативную гибкость. Одним из способов сделать это может быть использование абстрактных стандартов, а не точных правил, при принятии законов в будущем. Например, мы можем создать законы, ориентированные на транспорт и связь в целом, а не на конкретные виды транспорта и связи, такие как автомобиль и телефон. Другим вариантом может стать возможность легко изменять любые формальные правила (законы, нормативные кодексы или руководства), чтобы упростить процесс адаптации.

Однако более важным было бы принятие более экспериментального подхода к социальной морали. Вместо того чтобы просто ждать, что произойдет, мы должны активно создавать пространства (мы можем назвать их «песочницы морали»), для субкультур, чтобы проверить идеи на практике, не привязывая все общество к новому моральному кодексу. Например, существуют новые технологические разработки в области коммуникации между одним мозгом и другим, которые могут позволить чувствовать то, что испытывают другие люди, видеть то, что видят они, или делиться своими мыслями. Одних людей эта технология приводит в ужас, это удар по этике индивидуальности и шаг к обществу полной ассимиляции. Но у других она вызывает восторг, открывая возможности для большей близости, эмпатии и совместного решения проблем. Вместо того чтобы сейчас решать, какая из этих точек зрения верна, мы могли бы провести контролируемые и тщательно наблюдаемые эксперименты, чтобы изучить влияние этой технологии на существующие ценности, такие как независимость, самоконтроль, близость и эмпатия.

Конечно, у любых экспериментов есть пределы. Нацисты были революционерами морали, но в плохом смысле. Мы не можем быть настолько открытыми, чтобы потерять всякое представление о верном и неправильном. Возможно, есть некоторые ценности, которые должны оставаться основополагающими, но между крайностями прогрессивизма и консерватизма нужно искать баланс.

Источник