«Многое из того, что сделало нас людьми, родилось в темноте»

Маленькие дети проходят относительно предсказуемые стадии страха. Исследования показывают, что эти стадии одинаковы в разных культурах: страх незнакомцев, страх сепарации, ужас перед незримыми чудовищами в шкафу. Большинство детских страхов исчезают с возрастом, но есть один, который следует за нами по пятам всю жизнь. Это позволяет предположить, что он играет важную эволюционную роль. Клинический психолог Фрэнк Фаранда в своей книге «Парадокс страха» раскрывает значимость темноты для развития человека.

Когда наступает ночь

Трудно представить, насколько страшно когда-то жилось нам, людям, как биологическому виду. Сколько ночей мы были вынуждены проводить бодрствуя, не в силах сомкнуть глаз, всматриваясь во тьму. Ожидая. Наблюдая. Безуспешно пытаясь различить формы и очертания — черные тени во тьме, словно на какой-то издевательской модернистской картине. Когда же наконец нам удавалось увидеть, как что-то выступает из этой темноты — скажем, хищник семейства кошачьих, — мы сразу понимали, что теперь уже слишком поздно. Темнота скрывала смертельные опасности, и, похоже, мы так и не нашли способа вычистить эти травмирующие воспоминания из своего генома.

Размышляя об эволюционном базисе нашего страха темноты, всегда нужно иметь в виду, что Homo sapiens не был самым крутым в своей среде. Наше сегодняшнее господство на планете —не торжество нашей способности физически защититься от хищников и других угрожающих видов, а скорее результат адаптивности и смекалки.

Крупные хищные кошки, например львы, всегда жили рядом с гоминидами. Недавние исследования свидетельствуют, что хищники семейства кошачьих намного чаще нападают с наступлением сумерек и при тусклой луне. По мнению некоторых ученых, львы одно время были самыми широко распространенными млекопитающими в мире. Очевидно, что угроза ночных хищников —одна из главных причин того, что мы считаем темноту опасной.

Кроме того, наше овладение огнем, случившееся 350 000–500 000 лет назад, мало помогало против уязвимости в темноте. Да, огонь согревал, отгонял некоторых животных и создавал некое пространство определенности среди темного неведомого, но что он мог дать нам в глобальном смысле? Это было крохотное оранжевое пятнышко в океане тьмы. К сожалению, свет никогда не разгоняет тьму. Он лишь делает ее плотнее. Увы, это оранжевое пятнышко становится маяком для тех, кто в своих чудовищных целях желает знать, где мы.

Темнота сама по себе создает для нас проблемы, поскольку мы в ней не способны видеть. Без света людям грозят бесчисленные опасности.

Если вы когда-нибудь пробовали ходить с завязанными глазами, то знаете, что я имею в виду. В темноте мы рискуем напороться на острые предметы, сорваться с обрыва или вывихнуть лодыжку на неровной земле. Даже без угрозы со стороны хищников темнота требует осторожности.

Думаю, всем нам приходилось идти по темной улице в незнакомом месте, чувствуя, как тело реагирует повышенной настороженностью. Если в этих условиях мы вдруг слышим за спиной шаги, то можем поддаться панике или по крайней мере испытать некоторый всплеск адреналина.

Влияние темноты на оценку опасности потенциально очень значимо для нашего понимания Страха. Множество исследований в этой области провел Марк Шаллер из Университета Британской Колумбии. В его экспериментах испытуемым предлагалось рассмотреть фотографии мужчин и оценить опасность, которую они собой представляют. В качестве одной из переменных Шаллер и его ассистент Стивен Нойберг использовали в эксперименте изменения освещенности лабораторного помещения, где испытуемые оценивали фотографии. Оказалось, что при прочих равных условиях восприятие опасности существенно возрастало, когда вокруг было темно.

Темнота делает для нас более страшным ожидание потенциальной угрозы. Однако реальна ли эта угроза? Наиболее четко я сфокусировался на этом вопросе, работая со своим пациентом Тони. Однажды утром он пришел на сеанс явно удрученным. На предыдущих встречах он не раз рассказывал о своей потребности все контролировать, о том, как ему нелегко управляться с многочисленными планами, которые он строит для себя и дорогих ему людей. Помню, я подумал: «Да, ему очень нравится ощущение контроля над ситуацией». И понял, что слишком погрузился в эти мысли, когда Тони ошеломил меня просьбой изменить освещение в кабинете: «Нельзя ли раздвинуть шторы, чтобы стало светлее ?» Я, конечно, согласился, но в ответ предложил обсудить его чувства по отношению к свету. Когда я раздернул шторы, Тони стал рассказывать мне о свете и темноте и, наконец, о своих способах заснуть. Как и многие, он предпочитал засыпать под звук работающего телевизора. Кроме того, ему нравилось, когда все лампы были включены. Разумеется, это осложняло жизнь его жене, поэтому они спали раздельно —Тони в гостиной, а жена в спальне. Думаю, я тогда сказал ему что-то о его страхе темноты, но он сразу оборвал меня: «Я боюсь не темноты, я боюсь того, что происходит со мной в моих мыслях, когда темно».

Наблюдение Тони о темноте и уме дало мне толчок к размышлениям, впоследствии ставшим основой этой книги. Действительно, в темноте с нами что-то происходит — в наших мыслях. Как бы мы это ни называли, тревожным предчувствием или параноидальными фантазиями, темнота вызывает фантасмагорию страхов, действующих помимо наших рациональных оценок угрозы.

Восприятие в темноте

Прежде всего нужно признать, что темнота как природное условие осложняет для нас выявление риска. Очевидно, наш опыт пребывания в темноте способствовал формированию врожденного страха перед ней. Сколько тысяч поколений научения потребовалось, чтобы так глубоко внедрить этот страх в нашу ДНК? Безусловно, страх темноты служил целям нашего выживания, но также сделал нас предрасположенными к чрезмерной реакции на неопределенность. Найдено достаточно подтверждений тому, что запугивание, разбой и племенные войны во многом объясняются чувством угрозы и «воспринимаемой уязвимости перед лицом опасности». Если у темноты есть один неизбежный аспект, то это ее родовая связь с невидимым и непредсказуемым.

Из этой уязвимости вытекает понимание: многое из того, что сделало нас людьми, родилось в темноте. Я имею в виду не только наш страх перед ней, но и то, что в нас вдохновлено этим страхом. Я уверен, что, решая проблему отношений с темнотой, мы расширяли возможности своего мозга, пока однажды, около 50 000 лет назад, не блеснул луч чего-то нового — того, что мы теперь называем сознанием.

Опасность действенна, лишь если она воспринята. В этом проблема темноты: опасность может быть совсем близко, но вне пределов нашего зрения — и тогда мы о ней даже не узнаем. Многие биологические виды нашли простое решение этой проблемы —запах. Ночные охотники, как и их добыча, часто имеют высокоразвитое обоняние, благодаря которому довольно хорошо ориентируются в темноте.

Однако мы, Homo sapiens, в ходе своей эволюции, очевидно, опирались на другие мутации. Например, нам нужно было перемещаться на дальние расстояния, поэтому мы выработали новаторскую способность ходить на двух ногах. В итоге выбор такого способа передвижения дал нам вертикальную позу. И многие системы организма поддержали наше следование этому курсу эволюции. Мы уходили от обоняния, все более полагаясь на зрение. Вытянутая морда у наших предков стала уплощаться, глаза, прежде расположенные по бокам, переместились ближе к середине лица. Мы приобрели стереоскопическое зрение, способность различать цвета, удлиненные ноги, таз сделался ýже.

В совокупности эти изменения заметно приблизили нас к тому существу, которое мы сегодня называем человеком. Эти же изменения поставили нас в новые отношения с темнотой, требующие новых форм зрения.

Один из самых интересных феноменов зрения человека называется «псевдослепота». Гордон Бинстед из Университета Британской Колумбии активно изучает псевдослепоту и характеризует ее как «второе зрение». Она обеспечивается существованием вторичного зрительного нерва, передающего определенные типы зрительной информации напрямую от глаз в средний мозг — область головного мозга, способную, как было установлено, мгновенно и бессознательно активировать защитные моторные реакции, например умение уворачиваться.

В исследовании Бинстеда испытуемые с кортикальной слепотой — иными словами, с функциональной сетчаткой, но нефункциональными центрами зрения в затылочной части головного мозга — обнаруживали периферийные объекты, несмотря на отсутствие первичного зрения. Это значит, что средний мозг был способен, минуя сознание, включить защитную реакцию в ответ на угрозы с периферии.

Сегодня понятно, что подобное «слепое зрение» (blindsight), как полагали ранее, возникающее взамен утраченного кортикального зрения, до известной степени имеется у всех нас. Если Бинстед прав в своей догадке об эволюции этой защитной системы вторичного зрения, то, возможно, ее развитие было шагом к решению проблемы невидимой опасности в воздухе — иначе говоря, проблемы темноты.

Другая сфера незримой угрозы, с которой требовалось справиться, — это инфекции и отравления гнилыми, ядовитыми или тухлыми субстанциями. Каким-то образом на своем эволюционном пути мы выработали эмоцию отвращения , помогающую нам «видеть» этих незримых врагов. Подобно «слепому зрению», отвращение способно обнаруживать невидимые угрозы и активировать моторную реакцию, не подпускающую нас к опасности.

Очевидно, что избегание гнилых, токсичных или ядовитых субстанций было принципиальным для нашего выживания. Здесь поражает тот факт, что специально для работы с этими видами угроз мы сформировали особый эмоциональный модуль. Наши органы чувств должны были усвоить, какие запахи и зрелища указывают на присутствие опасности этого типа. Это не значит, что мы видим действительную опасность — микроорганизмы, однако мы видим и обоняем то, что свидетельствует о возможном наличии опасных микробов.

Весьма впечатляюще!

Как мы начинаем понимать, проблема невидимой опасности оказала существенное влияние на эволюцию системы распознавания угроз у человека. Более того, невидимое и неведомое, судя по всему, сформировали само устройство нашего ума.

Подробнее о книге «Парадокс страха» читайте в базе «Идеономики».