Теория невероятности: что заставляет нас рисковать

Мы рискуем каждый день: когда выбираем маршрут, планируем отпуск или покупку недвижимости. Но есть и другие ситуации — например, попытки совершить преступление и уйти от закона. Экономист Эллисон Шрагер, автор книги «Заходит экономист в публичный дом», рассуждает о том, что мешает нам правильно оценивать риски как в повседневных мелочах, так и в жизненно важных решениях.

Самый большой в истории джекпот в лотерее Powerball. На это может купиться каждый. Вы стоите в магазине в очереди к кассе, видите рекламу: «Не сыграешь — не выиграешь» — и покупаете билет.

На самом деле участие не повышает ваши шансы выиграть, по крайней мере в разумных масштабах. Математически разница между нулем и отношением единицы к бесконечно большому числу (а таковы шансы выиграть джекпот) слишком крохотная. Ее нельзя считать значимой. Однако воспринимается это по-другому. Покупка лотерейного билета создает пусть и ничтожную, но все же возможность выиграть, и этому крохотному шансу мы придаем большой вес.

Интерпретация вероятности часто зависит только от того, как нам представили данные. Если бы надпись гласила: «У вас в любом случае почти нет шансов победить», вы вряд ли купили бы билет.

Лотерея — лишь один из случаев, когда люди знают истинное положение дел, но считают, что шансы выше. Принимая рискованное решение, рационально было бы взвесить реальную вероятность всех возможных исходов. Однако когда мы обдумываем выбор, реальные шансы и ожидание часто не сходятся.

Так, колоссальный просчет при вычислении рисков совершают преступники. Люди нарушают закон по разным причинам: это отчаяние, дурные намерения, жажда насилия, алчность, юношеская импульсивность и невозможность заработать на жизнь легальным способом. Однако у всех преступников — от восемнадцатилетнего мелкого наркодилера до пятидесятипятилетнего клерка, сливающего инсайдерскую информацию компании, — есть общая черта. Всех их могут поймать, но они думают, что не попадутся.

Если вы жили в Нью-Йорке и окрестностях в 1970–1980-е годы, вы, наверное, помните сеть магазинов электроники Crazy Eddie. Ее открыли Эдди Антар, его двоюродный брат и отец. Они прославились вездесущей рекламной кампанией. Диджей с местного радио Джерри Кэрролл громогласно тараторил о дешевой электронике и заканчивал фразой: «Crazy Eddie! БЕЗУ-У-У-У-УМНЫЕ ЦЕНЫ!» Ролики вошли в массовую культуру. Их пародировали в Saturday Night Live, они появились в фильме «Всплеск» с Томом Хэнксом.

Впоследствии оказалось, что Crazy Eddie была витриной крупной семейной криминальной схемы. Магазины торговали электроникой по дешевке, а деньги зарабатывали так: занижали в отчетности сведения о выручке, уходили от налогов на прибыль и прикарманивали налог с продаж. Схема принесла Антарам неплохую сумму — около 7 млн долларов 62. Но им хотелось большего.

Через два года после открытия сети Эдди устроил своего четырнадцатилетнего двоюродного брата — Сэма Антара — на склад. «Я был в семье белой вороной, — рассказывал мне Сэм. — В двенадцать я читал The Wall Street Journal, а все остальные листали комиксы. Семья увидела во мне человека, которого можно воспитать». Эдди оплатил двоюродному брату колледж и обучение бухгалтерскому делу, чтобы придумать более крупномасштабное мошенничество.

И правда безумие

Окончив в 1979 году колледж, Сэм Антар собрал семейный совет и рассказал о своем плане. Он решил сделать Crazy Eddie публичной компанией: продать их долю собственности в торговой сети на фондовом рынке. На подготовку к IPO, первичному публичному предложению, требовалось несколько лет. Чем выше цена акций при IPO, тем больше денег получили бы Антары. Именно поэтому для раскрутки они начали сообщать о все большей выручке и платили больше налогов, чем нужно, чтобы магазины выглядели прибыльнее. Растущая прибыль привлекает инвесторов и повышают цену акций.

Вести бизнес, уходя от налогов, рискованно. Но сделать такой бизнес публичным — совсем другой уровень риска. Проверяющие органы присматриваются к нему пристальнее, контроль над ситуацией снижается — ведь совладельцами станут посторонние люди. Я спросила, обсуждали ли Антары эти риски тем судьбоносным вечером в 1979 году. Сэм ответил отрицательно и объяснил:

Мы мошенничали с 1969 года, а я лично — с 1970-го. В 1979 году я и представить не мог, что после стольких лет удача от нас отвернется. Естественно, я думал, что все получится.

На пике своей деятельности Crazy Eddie владела 43 магазинами и сообщала о выручке в 353 млн долларов. На бумаге, благодаря манипуляциям, все выглядело еще лучше. Антары продолжали продавать их доли в компании и положили в карман более 60 млн долларов.

Но с расширением бизнеса нарастало и давление. Розничная торговля электроникой уже не была такой прибыльной, как раньше. И Антары рискнули еще больше. Они стали переводить деньги, которые отмыли в 1970-е годы и хранили в зарубежном банке, через Панаму обратно в США, чтобы раздуть выручку.

Бизнес тем временем сдавал. В финансовом 1987 году Crazy Eddie сообщила о прибыли в 20,6 млн долларов, хотя на самом деле теряла миллионы. Цена акций Crazy Eddie спикировала с 21,65 доллара за акцию примерно до 5 долларов. У Антаров осталось всего 5% компании, и их доля почти ничего не стоила. Из-за низкой цены Crazy Eddie стала уязвима: кто-то со стороны мог приобрести контрольный пакет, завладеть бизнесом и раскрыть аферу. Антары попытались выкупить компанию, но не нашли средств. Другой инвестор оказался расторопнее и очень скоро отстранил их от власти. Примерно через две недели новые владельцы обнаружили, что запасы Crazy Eddie переоценены более чем на 65 млн долларов. Обман вскрылся.

Эдди бежал в Израиль, но там его арестовали. Сэм Антар пошел против семьи и начал сотрудничать с ФБР и Комиссией по ценным бумагам и биржам, которые вели дело о мошенничестве. Он отделался штрафами и шестью месяцами домашнего ареста.

Кроме Сэма Антара я побеседовала с недавно вышедшими из тюрьмы людьми в Fortune Society. Эта некоммерческая организация в нью-йоркском Куинсе помогает бывшим преступникам интегрироваться в общество. У большинства из них нет ни денег, ни образования Антара. Но все они также слишком надеялись, что преступление сойдет им с рук. Они росли в неблагополучных местах, многие их друзья и родственники сидели. Я поинтересовалась, понимали ли они, что когда-нибудь их тоже поймают. Все отвечали примерно одинаково. Один человек сформулировал их мнение так: «Нет. Я думал, что умнее этих ребят».

Природа криминальной деятельности вынуждает преступников оценивать риски. Все бывшие заключенные, с которыми я говорила, с гордостью рассказывали мне о своих стратегиях хеджирования. Однако преступники обычно не кажутся людьми, которые рискуют рационально. Вероятно, решение нарушить закон само по себе связано с крайне высоким риском. Однако люди делают этот выбор каждый день — во многом потому, что считают вероятность ареста более низкой, чем на самом деле.

Мы все плохо понимаем вероятности

Возможно, вы и не задумывались о масштабной афере с ценными бумагами. Но вам точно случалось недооценивать вероятность, что риск окажется неоправданным. Может быть, это было долгосрочное планирование — например, переехать в Голливуд и стать кинозвездой — или каждую неделю играть в лотерею. Наше представление о вероятности некоторого события — будь то получение «Оскара» или легкие деньги — определяет, как мы измеряем риск и принимаем решения. Если оценка ошибочна, как это часто бывает, даже самый вдумчивый анализ риска может дать сбой.

Так, после 11 сентября 2001 года многие боялись летать самолетом и предпочитали ездить на машине. Однако по статистике автотранспорт опаснее. Согласно одному исследованию, аварии, связанные с возросшей после 11 сентября боязнью летать самолетами, унесли 1600 жизней.

Причина, по которой люди идут на повышенный риск, часто сводится к восприятию вероятности. Вот самые частые причины этого явления.

1. Мы переоцениваем надежность. В таких случаях просто не приходит в голову, что решение связано с каким-то риском. Покупая дом, мы исходим из того, что цены будут только расти. Люди переезжают в Голливуд, потому что искренне считают себя красивее или талантливее большинства.

2. Мы переоцениваем риск маловероятных событий и исходим из того, что отдаленное ужасное событие вероятнее, чем на самом деле. По этой причине многие боятся летать больше, чем водить, даже если знают, что в автокатастрофах люди погибают чаще. Разбиться на самолете — страшная смерть, и именно поэтому мы присваиваем ей повышенную вероятность.

3. Мы видим корреляции там, где их нет. Получив в покере несколько хороших раздач, вы можете подумать, что поймали волну. Значит, следующая раздача обязательно окажется хорошей. На самом деле каждая следующая раздача никак не связана с предыдущими. Если говорить о преступности, единичная и тем более неоднократная удача создает иллюзию, что получится и в другой раз. Антары полагали, что, раз у них получалось уходить от налогов, удастся и афера с ценными бумагами. Это была ошибка, но прежние успехи подталкивали их рисковать и мошенничать все больше.

4. Мы присваиваем большой вес очень вероятным или маловероятным событиям. При этом мы не придаем почти никакого значения событиям между этими границами. Разница между вероятностью 0 и 50% кажется огромной, ведь она создает возможность. Разница между 100 и 95% тоже кажется значимой, потому что она подразумевает наличие или отсутствие риска. При этом разницу между 50 и 55% вероятности мы едва ли учитываем, когда принимаем решения. Чем ближе уверенность, тем больший вес мы приписываем вероятности. Однако математический прирост в 5% имеет равный вес в любых условиях.

Социологи опросили 1354 подростка, которых в течение пяти лет признали виновными в серьезных правонарушениях суды по делам несовершеннолетних и суды для взрослых в округе Марикопа, штат Аризона, и в округе Филадельфия, штат Пенсильвания. Почти все подростки совершили тяжкие преступления.

Респондентов спрашивали, как они оценивают вероятность ареста за серьезные преступления — в том числе драки, грабеж с применением огнестрельного оружия, нанесение ножевых ранений, проникновение в магазин или жилище, кражу одежды из магазина, вандализм и угон автомобиля. Затем подростки рассказали, какие преступления они совершили. Если бы на решение нарушить закон влиял повышенный риск ареста, то увеличение шансов попасться на 1% снижало бы преступность также на 1%. Но люди устроены сложнее.

Результаты показали, что опрошенные подростки воспринимали риск нелинейно. Если вероятность попасться удваивается с 10 до 20%, преступление совершают с той же вероятностью. Однако если вероятность повышается с 85 до 95% — на те же 10%, — это отпугивает многих малолетних преступников от рецидива.

Мы все периодически неправильно воспринимаем вероятности. Но это не значит, что обречены недооценивать и переоценивать риск. Представление о вероятности события зависит от того, как нам описывают риск. И здесь у нас больше власти, чем кажется.

Как овладеть ситуацией

Точное измерение вероятностей — довольно позднее изобретение. Люди научились количественно определять риск лишь несколько сотен лет назад. Неудивительно, что обычно наш мозг не высчитывает риск так же, как финансовые экономисты: для него это просто неестественно.

Способность прикинуть вероятность события зависит от того, как нам описали риск. Однако чем лучше мы осознаём ситуацию, тем сложнее нам что-то внушить. Психолог Герд Гигеренцер изучает восприятие риска и утверждает, что не все люди понимают вероятности. Однако это не значит, что они не могут мыслить в этих категориях и понимать риск. Исследования Гигеренцера показывают: частота события — сколько раз оно произошло — находит лучший отклик, чем его вероятность. Это больше соответствует мышлению и помогает четче осознать риск.

Гигеренцер убежден, что грамотности в области риска и вероятностей нужно учить, как учат читать и считать. От рождения читать мы не умеем — этому нас обучают, потому что в современном мире без чтения не обойтись. Исследования ученого показывают: люди способны понять риск, но в ходе эволюции мозг оценивал его в другой среде, поэтому частота нам понятнее, чем вероятность. Сейчас среда меняется, и статистическая грамотность становится такой же важной, как и умение читать.

Мышление в категориях вероятностей не появляется само по себе, зато скрытая способность к оценке риска наделяет нас небывалой силой. Технологии могут изменить подходы к его измерению и восприятию и позволят оценивать вероятности точнее, чем когда-либо. Компании сейчас собирают данные обо всех наших действиях: какие фильмы мы смотрим, что покупаем, куда ходим. Эти же данные можно использовать для оценки вероятностей при выборе решения. Вскоре у нас будет самая точная из возможных сегодня оценка вероятностей. Эффект технологий может оказаться не меньшим, чем когда Ферма и Паскаль впервые начали измерять риски.

Но какой прок от всех этих оценок вероятностей, если мы воспринимаем их искаженно? Хуже того, чувствительность людей дает власть технологическим компаниям: они могут представлять риск так, чтобы влиять на решения и играть на страхах. Способность лучше оценивать вероятности можно использовать и для просвещения, и для того, чтобы подтолкнуть людей к лишним тратам.

Даже если в ближайшем будущем нас не начнут учить оценивать риски, уже сейчас можно тренироваться самостоятельно и осмыслять предлагаемые нам данные. Чтобы вычислить вероятность предстоящего события, подумайте о ней в категориях частоты. Вероятность дождя в 30%, возможно, ни о чем вам не скажет. Дождь будет лить 30% дня? Или шансы 30%, что в какой-то момент он пойдет? Но эти данные можно представить иначе. В 30 днях из 100 с такими же условиями, как сегодня, в какой-то момент шел дождь. Или знакомый знакомого выиграл в лотерею, и вам кажется, что это повышает ваши шансы на успех. Но вспомните обо всех, кого знаете (включая и себя), кто играет каждую неделю и не получает ничего.

Вызовы современного мира требуют навыков, с которыми мы не родились. В управляемом информацией обществе мы способны оценить вероятность, что фильм нам понравится, работа подойдет, а преступление приведет в тюрьму. Большинству из нас никто не объяснял, как толковать эти вероятности. Но научиться их оценивать можно, если опираться на частоту событий.

Подробнее о книге «Заходит экономист в публичный дом» читайте в базе «Идеономики».