€ 99.99
$ 92.50
«Ешь, как животное!» Что кроется за «анималистическими» оскорблениями

«Ешь, как животное!» Что кроется за «анималистическими» оскорблениями

Философ Дэвид Иган считает, что пренебрежение животными и людьми — явления одного порядка

История Образ жизни
Кадр из фильма «Скотный двор»

Разнообразие форм человеческой ненависти удручает: мир кишит ксенофобией, расизмом, женоненавистничеством, гомофобией, трансфобией и тому подобным. Менее заметна скрытая зоофобия — страх или антипатия к животным, которая проявляется в оскорблениях в адрес других людей. Человека могут назвать животным из-за его безудержного аппетита, особенно к еде («как голодное животное»), к сексу («они занимались этим, как животные») и к насилию («они, как дикие звери»). Также встречаются оскорбления в виде сравнения людей с определенными видами животных: свинья, курица, крыса, корова, слизняк, змея, таракан и т. д.

Но разве люди не известные любители братьев наших меньших? Как эти оскорбления сочетаются с сентиментальной привязанностью к домашним кошкам и диким тиграм? Любовь к миленьким свинкам, таким как Уилбур и Бэйб, и оскорбление, когда кого-то называют «свиньей», имеют больше общего, чем можно предположить на первый взгляд. И сентиментальность, и оскорбление основаны на искажениях, укрепляющих представления о человеческом превосходстве. Параллели между утверждениями о господстве человека над животными и другими людьми поразительны и заслуживают внимательного изучения.

Образ мышления, при котором безудержный аппетит ассоциируется с животными, существует как минимум со времен Платона. В этом отношении людей от других животных отличает наша рациональность. Платон считал, что человеческая душа состоит из трех частей: разумное начало, которое любит истину и стремится познать ее, яростное начало, любящее почтение и склонное к гневу, и страстное начало, которое отвечает за телесные желания.

В «Государстве» Платон изображает душу в виде трех разных существ, заключенных в человеческую оболочку: разумного человека, горделивого льва и ужасающего многоголового зверя, похожего на одного из монстров греческой мифологии. Некоторые головы зверя достались ему от кротких животных, а некоторые — от более диких, и они уменьшаются и растут в зависимости от того, как их кормят. Рассудительный человек подчиняется правилам его лучшей части. Но когда «внутренний зверь» обретает свободу, весь ад вырывается наружу:

Затем звериная и дикая часть, полная еды и питья, пробуждается ото сна и пытается найти способ потешить себя. Вы знаете, нет ничего, что человек не осмелился бы сделать в такое время, будучи свободным от всякого контроля стыда или разума. Он не гнушается заняться сексом с матерью или с кем бы то ни было еще, будь то человек, бог или животное. Он совершит любое подлое убийство, и нет пищи, которую он откажется съесть. Одним словом, нет предела его безумствам и бесстыдству.

Такое изображение души делает нас на две трети животными и на одну треть людьми. Если верить этой концепции человеческой природы, животные не производят хорошее впечатление. Если единственное, что удерживает нас от изнасилований, грабежей и убийств, — это контролирующая рука высшей, разумной части, и если зверю именно ее не хватает, то животная природа человека будет… звероподобной. Отсюда лихорадочная фантазия Платона о всеядном во всех смыслах чудовище, которое без стыда и оправданий ищет чувственного удовлетворения.

По представлениям Платона, не все животные одинаковы. Среди множества голов чудовища он выделил не только льва, также он отметил отличие домашних и диких животных. Они символизируют наше несоответствие человеческому призванию, и эти недостатки, по словам Платона, разнообразны. Итак, как мы видели, существует множество видов анималистических оскорблений, направленных против разных людей.

Начнем с диких животных. Взгляд Платона на иррациональных диких зверей сыграл значительную роль в ксенофобской риторике. Сторонники колониализма сравнивали коренное население с дикими животными — слово «дикарь» этимологически связано с дикой природой и лесами. Они утверждали, что, как и дикие животные, эти люди не могут себя контролировать или участвовать в политической жизни. Их невозможно ни в чем убедить — все, что вы можете сделать, это подчинить их или уничтожить. Эта точка зрения находит свое продолжение в антииммигрантской риторике, которая сравнивает мигрантов с дикими животными. Это хищные чужаки, пресловутые лисы в курятнике, которым нельзя позволить проникнуть в наши сообщества, так как они могут нанести нам вред.

Есть другие виды, которые принадлежат к нашим сообществам, и к ним используется уничижительный язык второго типа. Домашние животные служат человеческому сообществу — дают нам мясо, яйца, молоко, шерсть, а до появления тяжелой техники помогали перевозить грузы и заниматься земледелием. Как видно, их место в человеческом сообществе глубоко подчиненное.

Поэтому не случайно, что сравнение с домашними животными усиливает подчинение одного человека другим. Это особенно очевидно в женоненавистническом языке. В книге «Сексуальная политика мяса» (1990) Кэрол Адамс описала различные способы сравнения женщин с животными, выращенными на убой или ради «феминизированного белка» молока и яиц. Назвать женщину коровой — значит назвать ее глупой и принизить до гендерной роли источника молока. В отличие от ксенофобской риторики, нацеленной на чужаков, женоненавистническая риторика несет уверенность, что женщины необходимы для процветания общества — но подразумевает, что, как и домашние животные, они должны оставаться в подчиненной роли.

Платон различает только диких и домашних животных, игнорируя третью категорию — тех, что живут в человеческом сообществе, не принадлежа ему. В книге «Зоополис: политическая теория прав животных» (2011) Сью Дональдсон и Уилл Кимлика называют этих существ «лиминальными животными». По большей части люди их не любят, особенно у себя в домах. Крысы и тараканы — это «паразиты», которые портят пищу и распространяют болезни. Они также служат популярным образцом иного рода ксенофобской риторики, на этот раз нацеленной на внутреннего врага. Пропагандисты Hutu Power во время геноцида 1994 года в Руанде подстрекали к насилию против тутси, сравнивая их с тараканами. В нацистской риторике евреев часто сравнивали с паразитами. Если дикие хищники внушают страх, то паразиты вызывают отвращение.

Три вида человеческого принижения — необузданные чужаки, которых нужно подчинять или держаться подальше, находящиеся в подчинении члены сообщества, которых нужно удерживать на своем месте, и нежеланные гости, которых нужно изгонять или уничтожать, — соответствуют трем видам животных — дикие хищники, домашние животные и паразиты. Искажения, необходимые для деградации людей и животных, дополняют друг друга. Вспомните платоновский миф о «внутреннем звере». Ни одно настоящее животное не подходит под описание этого воображаемого существа. Естественный отбор быстро расправился бы с любым зверем, который соответствовал бы описанию Платона.

Но если животные не имеют ничего общего с этим воображаемым типом, это означает, что внутри нас нет таких зверей. От варварства меня отделяет вовсе не одно неосторожное действие. Мои необузданные порывы могут проявляться в любви или даже в лени. И если я действительно кого-то изнасилую или ограблю, то это сделает не зверь внутри меня. Это буду я. Мэри Мидгли, которая изящно раскрывает эту мифологию «зверя снаружи» и «зверя внутри» в книге «Зверь и человек» (1978) , называет последнего «козлом отпущения за человеческое зло».

Но ведь не похоже, что люди в целом ненавидят животных? Мы тратим миллиарды на сохранение мест обитания диких животных и уход за домашними питомцами. Да и не всех животных ненавидят — белок и певчих птиц эта участь обычно минует. Чтобы увидеть темную сторону этих форм привязанности, снова рассмотрим параллели с человеком. Белые поселенцы производят и потребляют в изобилии сентиментальное чтиво о культуре коренных народов Северной Америки, увековечивая подавление этих культур. Подобно диким животным, коренных жителей любят абстрактно и на расстоянии — в сущности, если они не подходят слишком близко. Точно так же женоненавистничество имеет сентиментальную сторону. Такие выражения нежности, как «малыш» и (что характерно) «моя лапочка!», выражают привязанность, а также подчеркивают разницу сил. «Лапочка» — будь то человек или животное — не имеет права голоса в вашем доме. Когда мы смотрим на это параллельно со снисходительностью одних людей к другим, становится более очевидно, что привязанность к животным — это лишь более мягкая сторона зоофобии.

Унижая своих собратьев «животными сравнениями», мы усиливаем мнение, что звери — недостойные существа. В большинстве районов плотного заселения людей дикие хищники были истреблены. Большая часть домашнего скота влачит свое существование в условиях, настолько ужасных, что сельскохозяйственные лобби настаивают на принятии законов, устанавливающих уголовную ответственность за жестокое обращение. Безжалостно истребляются грызуны и многие другие лиминальные животные.

Наш язык понижает чувствительность к этой жестокости как очевидным, так и неуловимым образом. Рассмотрим знакомый протест против бесчеловечного обращения: «С ними обращались, как с животными». Если с ними обращаются «как с животными», значит, с ними обращаются жестоко или пренебрежительно, но мы также не должны обращаться с животными «как с животными». Конечно, если слово «животное» перестанет быть синонимом презрения, это не изменит человеческого поведения само по себе. Но это могло бы стать первым шагом.

Источник

Свежие материалы