Билл Гейтс: Хочу ускорить прогресс. Можете помочь?

Создатель Microsoft и глава крупнейшего благотворительного фонда Билл Гейтс написал в журнал Wired трогательное и важное эссе о том, как спасти наш мир. 

Я слегка повернут на удобрениях. То есть меня восхищает их функция, а не процесс использования. Я бываю на совещаниях, где они всерьез обсуждаются. Я читаю книги об их преимуществах и о том, что случается, когда их используют слишком активно. Мне приходится напоминать себе не увлекаться разговорами об удобрениях на вечеринках, так как большинство людей не находят эту тему столь же захватывающей.

Но как и любой человек, чуть-чуть одержимый чем-нибудь, я считаю, что моя одержимость абсолютно оправдана. Две пятых населения Земли обязаны своей жизнью более богатым урожаям, которые удобрения сделали возможными. Удобрения помогли запустить «Зеленую революцию» – взрыв производительности в агропроме, который вытащил сотни миллионов людей из нищеты.

Сегодня я трачу много времени на продвижение инноваций, которые делают обычную жизнь лучше – так же, как удобрения. Хочу подчеркнуть: целых 40% населения Земли сегодня живы потому, что в 1909 году немецкий химик Фриц Габер придумал, как синтезировать аммиак. Другой пример: за последние 25 лет заболеваемость полиомиелитом снизилась больше чем на 99%, не потому, что болезнь отступает сама по себе, но потому, что Альберт Сейбин и Джонас Солк изобрели вакцину от полиомиелита и мир предпринял масштабную программу вакцинации.

Благодаря таким изобретениям жизнь постепенно становится лучше. Легко прийти к противоположным выводам: сейчас, когда я пишу это эссе, уже больше 100 тысяч людей погибли в гражданской войне в Сирии, и глобальные проблемы вроде изменения климата пока не имеют простых решений. Но если посмотреть на долгую перспективу, практически по всем показателям прогресса мы живем в лучшую эпоху за всю историю. Войны происходят реже. Ожидаемая продолжительность жизни за столетие удвоилась. Начальную школу посещают больше детей, чем когда-либо. Мир лучше, чем он когда-либо был.

Но пока он еще не так хорош, как нам хотелось бы. Если мы хотим ускорить прогресс, нужно упорно гнаться за такими же прорывами, каких достигли Габер, Сейбин и Солк. Это факт: инновации делают мир лучше, и чем больше инноваций, тем быстрее прогресс. Это убеждение лежит в основе той работы, которой мы с моей женой Мелиндой занимаемся в нашем фонде.

Конечно, не все инновации одинаковы. Мы хотим отдать наше состояние обществу таким образом, чтобы добиться наибольшего эффекта, поэтому мы ищем возможности инвестировать в проекты с наибольшей отдачей. Это означает, что мы беремся за самые большие проблемы мира и финансируем самые вероятные решения. И это еще более масштабный вызов, чем может показаться. У меня нет волшебной формулы, расставляющей мировые проблемы в порядке приоритета. Главной проблемой мира можно обоснованно считать бедность, болезни, голод, войну, недостаток образования, неэффективное управление, политическую нестабильность, вялую торговлю или несправедливое положение женщин. Мы с Мелиндой сосредоточились на бедности и болезнях на глобальном уровне, и на образовании – в США. Мы выбрали эти проблемы, опираясь на идею, которую привили нам родители: жизнь всех людей одинаково ценна. Если начать с этого, быстро видишь, в каких случаях мир действует так, будто одни жизни стоят меньше других. А значит, именно в этих случаях можно изменить больше всего, именно здесь каждый потраченный доллар имеет наибольший эффект.

С тех пор, как мне исполнилось тридцать, я знал, что в будущем передам свое состояние обществу. Успехи Microsoft обеспечили мне колоссальное состояние, и я чувствовал себя ответственным за то, чтобы использовать его с умом. Я много читал о том, что правительства недостаточно инвестируют в фундаментальные исследования. Я думал, что это большая ошибка. Если не дать ученым простор для углубления наших фундаментальных представлений о мире, мы не создадим основы для следующего поколения инноваций. Поэтому я решил, что лучше всего смогу помочь, если открою институт, где лучшие умы мира соберутся для проведения исследований.

Я не помню в точности момент, когда мое мнение изменилось, но я связываю это с поездкой в Африкой в 1993 году. Мы с Мелиндой поехали на сафари увидеть диких животных, но в итоге впервые внимательно рассмотрели состояние полной нищеты. Помню, как разглядывал из окна длинную цепочку женщин, идущих вдоль дороги с большими канистрами воды на голове. «Как далеко живут эти женщины? – задумывались мы. – Кто присматривает за их детьми, пока их нет?».

Это был наш первый урок по проблемам беднейших людей мира. В 1996 году мой отец прислал нам статью из New York Times о том, что миллион детей ежегодно умирает от ротавирусных инфекций; для детей в богатых странах эта болезнь не так опасна. Друг дал мне экземпляр Доклада Всемирного банка о мировом развитии, где подробно описывались проблемы с детскими болезнями.

Мы с Мелиндой были шокированы, что никто не предпринимает более упорных усилий. Хотя правительства богатых стран потихоньку выделяли помощь, немногие фонды всерьез занимались проблемой. Корпорации не работали над вакцинами и лекарствами от болезней, в основном касающихся бедных людей. Газеты не особенно писали о смертях этих детей.

Так я пересмотрел свои представления о том, как происходит мировой прогресс. Я преданный фанат капитализма. Это лучшая система в истории, позволяющая ставить личные интересы на благо общества. Эта система принесла многие из тех прорывов, что улучшили жизнь миллиардов людей, от самолетов до кондиционеров и компьютеров.

Но капитализм сам по себе не ориентируется на нужды бедных людей. Это означает, что рыночные инновации могут даже расширить разрыв между богатыми и бедными. Я сам видел, насколько эта пропасть широка, когда побывал в трущобах Дурбана, в ЮАР, в 2009 году. Большая яма вместо туалета – это было уничижительное напоминание о том, насколько я воспринимаю как данность современную канализацию. Между тем 2,5 млрд людей по всему миру не имеют нормальной канализации и водопровода, и в том числе из-за этого гибнут 1,5 млн детей каждый год.

Правительства тоже недостаточно стимулируют инновации. Хотя помощь богатых стран спасает множество жизней, правительства, как правило, недостаточно инвестируют в исследования и изобретения, особенно касающиеся жизни бедных. Они избегают рисков, ведь их политические оппоненты охотно эксплуатируют любые их неудачи, поэтому властям трудно решиться выделять деньги инноваторам, понимая, что многие из них потерпят провал.

К концу 1990-х я отказался от идеи создать институт фундаментальных исследований. Я начал искать другие сферы, куда бизнес и государство недостаточно вкладывают. Вместе с Мелиндой мы нашли несколько таких сфер, которые ждут-не дождутся филантропии – особенно того, что я называю каталитической филантропией.

Каталитическая филантропия работает во многом так же, как обычные рынки: ты инвестируешь ради большой отдачи. Но есть принципиальная разница. В филантропии инвестор не нуждается в том, чтобы получать выгоду для себя. У нас двойной подход: 1) сузить разрыв, чтобы достижения богатых стран быстрее достигали бедных стран; и 2) направить более существенную часть мирового интеллекта на проблемы, с которыми сталкиваются только люди из бедных стран. Конечно, тут есть свои сложности. Мы работаем в глобальной экономике, масштабы которой – десятки триллионов долларов, так что любые филантропические проекты на этом фоне выглядят небольшими. Если хочешь большого эффекта, нужен рычаг: такая методика вложений, которая приносит стократный, тысячекратный результат.

Найти такой рычаг можно, если посмотреть на проблему, которой рынки и правительства уделяют недостаточно внимания. И мы с Мелиндой заметили, как мало внимания уделяется здоровью мира в середине 1990-х. Дети умирали от кори, потому что им не делали прививку стоимостью в 25 центов, а значит, это была большая возможность: спасти множество жизней относительно недорого. Это же касалось и малярии. Когда мы выдали наш первый большой грант на исследования в области малярии, тем самым удвоился объем денег, выделяемых на такие исследования во всем мире. Не потому, что наш грант был такой большой, а потому, что денег прежде выделялось так мало.

Но не обязательно искать проблему, которую никто не замечает. Можно также найти стратегию, которая никому не приходит на ум. Возьмите работу нашего фонда в образовании. Правительство тратит на школы огромные деньги. Один штат Калифорния выделяет примерно $68 млрд в год на школьное образование, в 100 с лишним раз больше, чем наш фонд тратит по всей Америке. Как же мы можем добиться чего-то в сфере, на которую государство тратит так много?

Мы искали новый подход. Для меня одна из великих трагедий нашей системы образования – то, что учителям почти не помогают найти самых эффективных коллег и учиться у них чему-то. Разговаривая с преподавателями об их потребностях, мы поняли, что умное применение новых технологий может многое изменить. Учителя должны иметь возможность смотреть видео с уроками лучших представителей их профессии. И возможность записывать собственные уроки, а потом анализировать их вместе с консультантами. Этот подход все остальные упускали из виду. И теперь мы работаем с учителями в нескольких округах страны, устанавливаем системы, которые дают учителям обратную связь и нужную им поддержку.

Во многом наша цель – обеспечить посевное финансирование для многих идей. Некоторые из них провалятся. Мы выполняем функцию, которую не может выполнить правительство – делаем много рискованных ставок в расчете на то, что некоторые из них принесут результат. А после этого правительство и другие инвесторы могут масштабировать успешные результаты – это для них более комфортная роль.

Мы стремимся привлечь к работе не только правительства, но и компании, потому что именно из бизнеса приходят основные инновации. Я слышал, как люди описывают экономику будущего как «посткорпоратистскую» и «посткапиталистическую» – в ней крупные корпорации рухнут, а все инновации будут приходить с самого низу. Какая чепуха! Люди, которые такое говорят, не могут убедительно объяснить, кто же будет производить лекарства или дешевую экологичную энергию. Каталитическая филантропия не заменяет бизнес. Она помогает довести до бедных больше инноваций, придуманных бизнесом.

Посмотрите, что произошло в XX веке с сельским хозяйством. Десятилетиями ученые работали над улучшением сельскохозяйственных культур. Но эти достижения в основном принесли пользу богатым странам. Затем в середине столетия вмешались фонды Форда и Рокфеллера. Они профинансировали исследования Нормана Борлоуга по созданию высокоурожайных сортов пшеницы, что и породило «Зеленую революцию». (Как говорил Борлоуг, удобрения были топливом этой революции, но новые сорта стали катализаторами, запустившими ее.) Ни одна частная компания не проявила интереса к работам Борлоуга. Там не просматривалась прибыль. Но сегодня все те люди, которые благодаря этим открытиям вырвались из бедности, представляют собой огромную рыночную возможность – и теперь компании мчатся предложить им свои продукты.

А вот более свежий пример: наступление «больших данных». Спору нет, доступность огромных массивов информации совершит революцию в американском здравоохранении, промышленности, ритейле и т.д. Но она также поможет 2 млрд беднейших людей мира. Сейчас исследователи пользуются снимками со спутников, чтобы узнать больше о состоянии почвы и помочь бедным фермерам планировать урожаи. Нам нужно больше таких инноваций. Иначе Big Data будут лишь огромным упущенным шансом.

Меня часто спрашивают: «А я что могу сделать? Как я могу помочь?»

Правительства богатых стран должны поддерживать и даже увеличивать гуманитарную помощь – она спасла миллионы жизней и помогла множеству людей преодолеть свою бедность. Поэтому хорошо, когда политики слышат о необходимости делать это дальше от своих избирателей, особенно в нынешние трудные времена, когда все стремятся сократить бюджеты.

Компании – особенно в высокотехнологичном секторе – могут направить часть времени своих ведущих разработчиков на решение проблем тех людей, которые остались за бортом глобальной экономики или же лишены экономических возможностей и в наших странах. Если вы отличный программист или генетик, знаете, как разрабатывать новые сельскохозяйственные сорта, прошу вас узнать больше о проблемах бедных людей и подумать, как вы можете помочь.

Я по природе оптимист. Технологии помогают нам встретить самые главные вызовы. И они сближают людей с разных концов света. Я думаю, это помогает объяснить растущий интерес молодых людей к глобальному здравоохранению и проблемам бедности. Нам, людям из богатых стран, все труднее игнорировать нищету и страдания на другом краю планеты.

Технология раскрывает в нас врожденное сострадание к другим людям. И в итоге именно это сочетание научных прорывов и нашей просыпающейся глобальной совести может стать самым мощным инструментом усовершенствования мира.

Источник