Травма как вера, травма как культура, и почему все вокруг ее ищут

Даже если вы специально не интересуетесь этой темой, вы все равно слышали о психологических травмах. Возможно, даже искали их у себя. Писатель и психолог Александр Бейнер рассказывает о том, как травма становится вероучением, и как ее бесконечные поиски заводят в тупик не только обывателей, но и посвященных.

Мы живем в травмированные времена. Не только из-за серьезных событий, несущих в себе особый драматизм, но еще и потому, что информация, поступающая к нам из самых разных источников, насыщена терминологией, которая раньше была в ходу лишь у специалистов по психологии. Сложные темы для общения сегодня не просто доставляют дискомфорт, они нас «триггерят»; мы не можем просто выслушать друга, мы должны правильно «поддерживать безопасное пространство»;  бывшие партнеры не просто нам надоели, они все сплошь нарциссы и газлайтеры. Повсюду мы встречаемся с призывами обозначить свою травму, даже если нет уверенности, что она вообще существует.

Эта тенденция неоднозначна. С одной стороны, проблемы с психологическим здоровьем перестали быть постыдной тайной, люди наконец-то делятся своими переживаниями и проблемами открыто, не боясь общественного осуждения. С другой стороны, фиксируясь на травме, как главном элементе жизни, мы создаем новую проблему.

Но что же такое травма? И как эта тема стала такой важной, выйдя за рамки узкоспециализированных медицинских дискуссий? Пытаясь разобраться в сути этой новой психологии, Александр Бейнер побеседовал с ведущими мировыми экспертами по травме. Он обнаружил серьезное противоречие, лежащее в основе психологии, которое объясняет, почему травма стала одним из самых неоднозначных культурных феноменов. Проблема в том, что никто не может прийти к единому мнению относительно определения травмы, не говоря уже о том, как ее следует лечить. И люди сегодня делятся на два лагеря: либо вы человек старой закалки и идете по жизни стиснув зубы, либо вы из поколения «снежинок», с самостоятельно диагностированной «травмой» и страдаете от всего на свете. Самое интересное, что и психологи разделились по тому же принципу.

Как правило, различают два разных, но связанных между собой типа переживаний человека. Первый — это тип, исследуемый доктором Джорджем Бонанно, профессором клинической психологии Колумбийского университета, который уже более двух десятилетий занимается изучением горя и посттравматического стрессового расстройства. Он объясняет, что есть четкое определение травмы: «Это насильственное или угрожающее жизни событие, которое выходит за рамки обычного опыта». Например, авария, пережитое насилие или участие в боевых действиях. Однако, как подчеркивает Бонанно, сами по себе эти события не обязательно вызывают травматические реакции.

В книге «Исход Травмы» Бонанно отмечает, что большинство людей, переживших экстремальные события, как правило, не страдают от посттравматического стрессового расстройства. А те, кто страдает, как правило, испытывают ряд симптомов, таких как флэшбэки и панические атаки, которые со временем обычно ослабевают. Бонанно утверждает, что человек не является рабом своей травмы, и в основном нас определяет уровень психологической устойчивости, а не хрупкости.

Многие психологи с этим не согласны. Специалисты утверждают, что существует еще один вид травмы, который пока не включен в официальные справочники, но, тем не менее, все чаще рассматривается как один из главных причин многих психических проблем. Сторонники этого подхода выделяют переживания, которые не являются явным насилием, но глубоко ранят, например, жестокое отношение или эмоциональное пренебрежение.

Психотерапевт Алекс Ховард, автор книги «Не твоя вина», считает, что существуют явные и скрытые травмы. Большинство специалистов сходятся во мнении, что с явной травмой, проявляющейся в виде ПТСР, медицина справляется относительно успешно. Со скрытой травмой и возникающим на ее основе «комплексным ПТСР» справиться сложнее. Так происходит из-за сложности диагностики, ведь порой скрытая травма затрагивает практически все аспекты жизни человека. Именно этот аспект, по мнению автора статьи, и определил современный культурный тренд. Благодаря такой интерпретации мы смещаем нашу концепцию психического здоровья от «что с тобой не так» к «что с тобой произошло?».

Этот тренд подхватили книги популярной психологии, которые пользуются большим успехом у читателей. В качестве примера автор статьи приводит книгу психиатра Бессела ван дер Колка «Тело помнит все». Ван дер Колк активно выступал за более широкое признание влияния детских травм на психическое здоровье взрослых. Самая радикальная его идея — это то, что давние психологические травмы сохраняются в теле. Вы можете забыть о событии, но тело помнит. Это означает, что до тех пор, пока мы не сможем полностью проработать свою первоначальную травму, она продолжает преследовать нас физически. Отсюда следует, что травма таинственна и скрыта, но в то же время ее жизненно важно найти. Это идеальные ингредиенты для возникновения культурной одержимости, когда конец страданий всегда остается за пределами досягаемости.

Концепция скрытой травмы быстро нашла коммерческую реализацию: ретриты, терапия, коучинговые программы и курсы, помогающие людям обнаружить травму и заново «правильно» ее пережить. Некоторые варианты терапии могут быть полезны, если проводятся грамотными специалистами, но сама идея того, что травма есть у каждого (и хорошо, если одна), может поставить даже совершенно здорового и благополучного человека перед сложным выбором.

Теория ван дер Калка остается спорной, хотя есть подтвержденные примеры, как мозг подавляет воспоминания. Например, люди, попавшие в дорожно-транспортные происшествия, могут испытывать антероградную амнезию. Существует многочисленные свидетельства того, что люди, пережившие Холокост, не помнят о пережитом.

Оказывается, вопрос памяти — это одно из самых глубоких противоречий в психологии. Почти три десятилетия назад уже возникали разногласия о природе травматичных воспоминаний. В 1990 году студентка Холли Рамона начала лечение депрессии и булимии. Ее терапевт, Марче Изабелла, сказала Холли и ее матери, что 70% ее пациенток с булимией подвергались сексуальному насилию в детстве со стороны родственников. В ходе терапии Изабелла работала с Холли до тех пор, пока она не обнаружила воспоминания о пережитом кошмаре по вине отца. Ее отец категорически отрицал это, но впоследствии потерял работу, брак и семью. Он стал первым человеком, успешно подавшим в суд на психотерапевта в связи с внушенными воспоминаниями.

В восьмидесятых и девяностых годах были сотни подобных случаев «восстановленных воспоминаний», когда терапевты подталкивали своих пациентов к воспоминаниям, которых у них не было. Однако многие пациенты впоследствии отказывались от своих «восстановленных воспоминаний», и последовало множество судебных исков. Для психотерапевтов, предпочитающих фармакологию, этот эпизод стал доказательством того, что психоанализ — туманная, ненаучная ерунда.

Таким образом, специалисты разделились на два лагеря: либо травматические воспоминания полностью реальны, либо они полностью надуманы. Ни та, ни другая позиция не выглядит убедительной, если принять во внимание сложность психики и распространенность жестокого обращения в детстве.

При этом, непонятно, как ответить на важный вопрос: а стоит ли вообще искать эту травму у себя? Рейчел Иегуда, директор отделения по изучению травматического стресса в Медицинской школе Маунт-Синай, предупреждает: «если все, что происходит в мире, все, что вам не нравится или чего вы не ожидали, считать травмой… то эта концепция, изначально полезная, меняется весьма радикально».

Достаточно посмотреть на увеличение числа «триггерных предупреждений». Исследование, проведенное в 2020 года среди людей, переживших травму, показало, что такие предупреждения могут усугублять тревогу и повышают «нарративную центральность» (когда человек идентифицирует себя со своей травмой, и она занимает центральное место в его жизни). Таким образом, предупреждая людей о чем-то, что может вызвать у них негативные воспоминания, вы рискуете усугубить их негативные состояния.

Автор статьи считает, что стоит поискать баланс между крайностями. С одной стороны, сегодня есть возможность для более открытых разговоров об эмоциональных страданиях и психическом здоровье. С другой стороны, роль травмы в обществе преувеличена. В результате от психологов и психотерапевтов ждут четких советов, как жить дальше, в чем-то перекладывая на них роль духовенства. В отсутствие метафизической основы, которая помогла бы нам понять, почему мы страдаем, травма становится вероучением, способным объяснить все.

Но стоит помнить, что в разное время и в разных условиях люди бывают как хрупкими, так и жизнестойкими. Для того, чтобы понять, когда следует сосредоточиться на травме, а когда отпустить ее, необходима мудрость, которую можно найти не в социальных сетях и «безопасных пространствах» психологических тренингов, а в глубине и противоречиях человеческой жизни.

Источник