«Мы устали от себя»: как чувство времени определяет наше «я»

«В самые ясные часы возникает сознание, мысль, которая восходит, высится над всем остальным, независимая, спокойная, как звезды, сияющие вечно. Это мысль о самовосприятии», — писал Уолт Уитмен, размышляя над центральным парадоксом личности. И все же самая парадоксальная черта сознания — это, возможно, именно иллюзорность личности в самовосприятии, которое состоит из рыхлых, постоянно меняющихся множеств. Спустя столетие после Уитмена австрийский поэт, драматург и романист Томас Бернхард обратился к теме парадокса самонаблюдения: «Занимаясь самонаблюдением, мы всегда наблюдаем не за собой, а за кем-то другим. Таким образом, не приходится вести речь о самонаблюдении, потому что мы говорим как кто-то, кем никогда не были, не наблюдая за собой, и поэтому, когда мы наблюдаем за собой, мы наблюдаем не за тем человеком, за которым намеревались наблюдать, а за кем-то другим».

Вирджиния Вульф добавила парадокса: «Нельзя писать непосредственно о душе. Только взгляни на нее, она исчезает». Значительно опередив современную науку, она поняла, что наш опыт самости и «душа» в значительной степени коренятся в нашем опыте времени — что «я» и время сплетены.

Спустя почти столетие после Вульф немецкий психолог и хронобиолог Марк Виттманн — пионер в исследовании восприятия времени — поднимает эти огромные, фундаментальные вопросы в книге «Измененные состояния сознания: опыт вне времени и личности». Сплетая вместе феноменологию восприятия, клинические исследования в области психиатрии и нейробиологии, исследования историй болезни пациентов, философию, литературу и выдающиеся эксперименты из психологических лабораторий по всему миру, Виттманн исследует крайности сознания — переживания на грани смерти, эпилепсию, интенсивную медитацию, наркозависимости, психические заболевания, — чтобы пролить свет на загадки о том, что такое сознание на самом деле, как тело, личность, пространство и время переплетаются, где расположены границы личности, почему растворение этих границ может быть высшим источником счастья и как сознание времени и сознание личности создают друг друга, чтобы построить наш опыт того, кто мы такие.

Виттманн пишет:

«Измененные состояния сознания очень часто идут рука об руку с измененным восприятием пространства и времени… В конечном счете наше восприятие и наши мысли организованы в терминах пространства и времени. Поэтому чрезвычайные состояния сознания также должны влиять на пространство и время».

Созвучно Борхесу («Мы сотканы из вещества времени. Время – река, которая уносит меня, но эта река – я сам; тигр, который пожирает меня, но этот тигр – я сам; огонь, который меня пепелит, но этот огонь – снова я»), Виттманн добавляет:

«Субъективное время и сознание, ощущаемое время и опыт личности тесно связаны: я — мое время, благодаря своему опыту я достигаю чувства времени. Если мы будем лучше понимать субъективный опыт времени, важные аспекты самосознания также будут лучше поняты».

В особых состояниях сознания — моментах шока, медитации, внезапных мистических переживаний, предсмертных переживаний, нахождение под воздействием наркотиков, — временное сознание фундаментально изменяется. Рука об руку с этим идет измененное сознание пространства и личности. В этих экстремальных обстоятельствах время и концепции пространства и личности модулируются вместе — вместе усиливаются или ослабляются. Но и в более обычных ситуациях, таких как скука, переживание потока и безделье, время и личность меняются совместно.

Виттманн указывает на одно фундаментальное различие между нашим чувством времени и другими чувствами, которое подчеркивает центральное значение восприятия времени для нашего опыта самости:

«Ощущение времени «воплощено» более всеобъемлющим образом, чем другие чувства. В конечном счете, восприятие времени не связано с конкретным органом чувств, как в случае с органами зрения, слуха, вкуса, обоняния или осязания. Нет органа чувства времени. Субъективное время как ощущение себя — это физически и эмоционально ощущаемая целостность личности во времени».

И все же в своих собственных исследованиях в Калифорнийском университете в Сан-Диего Виттманн обнаружил если не отдельный орган чувств, то, по крайней мере, определенную область мозга, ответственную за наше чувство времени. При помощи МРТ он и его команда предоставили первые систематические эмпирические доказательства того, что восприятие времени закодировано в сигналах тела, управляемых островком — фрагментом коры головного мозга, расположенным глубоко внутри каждой доли мозга, который в более ранних исследованиях назывался ключевой точкой сознания, связанной с эмоциями, самосознанием и социальным взаимодействием. Видя изящное переплетение между телом и разумом, Виттманн пишет:

«Мозг не просто представляет мир как бестелесную интеллектуальную конструкцию, но скорее организм взаимодействует как единое целое с окружающей средой… Наш разум ограничен телом. Мы думаем, чувствуем и действуем в мире при помощи тела. Весь опыт заключен в этом телесном бытии. Или, другими словами, субъективный опыт означает жизнь, воплощенную в окружающей среде, и социальное взаимодействие с другими людьми.

Телесные ощущения, связанные с островком — температура тела, боль, мышечные сокращения, физический контакт и сигналы из кишечника, — это также неотъемлемый компонент эмоций и триггер положительных или отрицательных эмоций. Краткосрочные аффекты и более длительные настроения необходимы для модуляции чувства времени».

Некоторые весьма убедительные доказательства того, что личность — это временная сущность, получены из различных экспериментов и исследований историй болезни, показывающих, что у людей с нарушенными психическими и эмоциональными состояниями нарушается восприятие времени. Депрессия в значительной степени затрудняет восприятие времени. Цитируя исследование, в котором пациенты, госпитализированные с депрессией, демонстрировали сильную положительную корреляцию между серьезностью их симптомов и их неспособностью правильно оценить время, Виттманн пишет:

«Люди, страдающие депрессией, временно десинхронизированы, их внутренняя скорость не соответствует скорости социальной среды. Депрессия и грусть, выраженные в негативном представлении о себе, самобичевании и чувстве бесполезности, помимо прочего, идут рука об руку с усиленным, неприятным ощущением времени, проходящего медленнее».

Время становится аритмичным. В состоянии алкогольного опьянения мысли и действия ускоряются по сравнению с обычной скоростью, но мозг не может сохранить этот ускоренный опыт как правильные воспоминания. Во время похмелья происходит обратное — время растягивается и расширяется. Из-за гиперфокусировки на текущем стремлении к наркотику запутанные физические симптомы кажутся бесконечными, а будущее без зависимости кажется бесконечно далеким. Виттман подводит итог жестокой временной ловушке зависимости:

«В состоянии зависимости человек теряет свою временную свободу — свободу выбирать между настоящим и будущими возможностями».

При шизофрении временное нарушение еще более выражено — непрерывное единство, при котором обычное «я» разбивается на фрагментированные моменты, которые, кажется, замирают во времени, не давая человеку интегрировать прошлое, настоящее и будущее в единую картину бытия. Размышляя о постоянных признаниях пациентов в том, что время остановилось, что перспективы будущего размываются, а сами они будто бы исчезают, Виттманн пишет:

«При шизофрении нарушается целостность временного опыта, а вместе с ним и целостность личности. Это как если бы человеческое «я» застряло в настоящем. Время больше не движется и, кажется, стоит на месте. Временная остановка означает остановку субъекта. Обычно мы ощущаем себя в единстве с нашими «я». Проявляя внимание к ожидаемым событиям, мы начинаем подготовку к действиям. Ментальное присутствие означает, что мы интегрируем прошлый, настоящий и ожидаемый опыт в единое целое, которое и есть мы сами. Как сознательные существа мы состоим из собственного опыта в трех временных режимах… При шизофрении… динамика уходящего времени, которая лежит в основе субъективности всего нашего опыта, больше не функционирует. Поскольку субъективное время «застревает», восприятие себя, которое зависит от базовой динамической временной структуры, ухудшается. Без динамики этого временного потока «я» рушится на фрагменты настоящего».

Эта взаимозависимость между нашим ощущением времени и личности играет роль не только в психических состояниях, клинически патологических, но также и в экзистенциальных патологиях — опыте скуки, творческого потока и границ бодрствования. Виттманн пишет:

«Скука на самом деле означает, что мы считаем себя скучными. Это интенсивное соотнесение с самими собой: нам скучно с самими собой. Мы устали от себя».

В скуке мы — абсолютное время и абсолютная личность — внутренняя пустота. Человек пресыщен быть самим собой в большинстве случаев, когда он один, но иногда одиночество ощущается и в чьем-то обществе.

Если время бесконечно разворачивается в скуке, оно бежит так быстро, что исчезает во время творческого потока. Виттманн ограничивает переживания:

«С одной стороны, мы достигли чего-то, что будет постоянным — написание этого текста, решение проблемы синтаксиса в программировании — но наша жизнь в целом почти исчезла на минуты или даже часы. Мы целиком и полностью сконцентрировались на данном вопросе, но при этом не заметили себя: потерю опыта как личности, так и времени».

Одна из самых суровых повседневных конфронтаций с распадающимся «я» происходит в моменты, когда сознание выскальзывает из своего дневного облачения и надевает ночное. Виттманн отмечает, что эти переживания показывают что-то за пределами стандартной модели памяти и повествования как строительных блоков самости — из этой бреши между сном и бодрствованием также возникает ощущение себя как «простого чувства бытия», независимого от автобиографической памяти. Он пишет:

«В момент пробуждения, поскольку повествовательное я не обновляется, сознание тем не менее на чем-то фокусируется: именно физическое я находится в центре восприятия и мышления, что позволяет проводить различие между собой и не-собой. При обычных обстоятельствах мы осознаем наш опыт, воспоминания и ожидания, объекты нашего сознания. Однако под поверхностью у нас также есть очень маленькое «я», эгоцентрический якорь всех переживаний, которые в вышеупомянутой ситуации беспамятного пробуждения внезапно ощущаются очень отчетливо, поскольку обычные объекты нашего сознания, восприятия и воспоминаний отсутствуют. Я отброшен обратно к себе».

В таком случае опыт личности может быть понят как «эго-полюс». Мой «эго-субъект» сосредоточен на «эго-объекте»: я воспринимаю себя. Однако здесь есть фундаментальная проблема, поскольку эго-объект категорически отличается от эго-субъекта. Если мы наблюдаем себя с референцией — то есть эго-субъект наблюдает себя — он всегда наблюдает себя как эго-объект.

При переходе от сна к бодрствованию мы испытываем границы нашего обычного состояния личности. Каждый раз, когда мы просыпаемся, мы заново начинаем осознавать себя, мы входим в состояние бодрствования. Но в отдельных случаях процесс осознания не проходит незаметно — эго не осознает себя. В такие моменты у нас есть возможность исследовать загадку сознания, показывая, как сознательное я зависит от составляющих самосознание факторов, которые еще предстоит определить.

Но нигде границы личности-во-времени, кажется, не растворяются так ощутимо, как во время психоделических переживаний. Виттман пишет:

«Научные исследования о воздействии ЛСД и псилоцибина ясно показали, что состояния сознания включают в себя поразительные изменения в восприятии, эмоциях и идеях, а также в способах их описания: время, пространство и опыт самости кардинально изменяются. Эти изменения сопоставимы только с другими крайними состояниями сознания, такими как сновидения, мистический и религиозный экстаз или острые психотические фазы на ранней стадии шизофрении. Измерения мистического опыта включают в себя единство личности со Вселенной, потерю чувства времени и пространства, самые сильные чувства счастья и уверенность в переживании священной истины, которую, однако, невозможно описать. Как будто вы заглянули за завесу реальности и увидели непреложную (то есть вне времени и пространства) истину мира во всей его полноте».

Исследование мистического опыта распада времени и личности под влиянием галлюциногенов — это путь к пониманию человеческого сознания.

В оставшейся части совершенно захватывающих «Измененных состояний сознания» Виттманн изучает, как такие переживания, как глубокая медитация и музыка, проливают свет на природу сознания через призму времени и личности. 

Источник