Кевин Келли: Как эволюционирует технология

Не знаю как вы, но я еще не до конца понял, какое в точности значение имеет технология в моей жизни. Я провел прошедший год, размышляя о том, что же на самом деле это должно быть. Должен ли я выступать за технологию? Должен ли я использовать ее в полном объеме? Нужно ли мне быть осторожным? Как и вас, меня очень сильно привлекают новинки. Но с другой стороны, несколько лет назад я избавился от всех своих пожитков, продал всю свою технологию – за исключением велосипеда – и проехал почти 5 тысяч километров по американским проселочным дорогам, используя только энергию своего тела, заправляясь по большей части печеньем Twinkies и нездоровой пищей.

И с тех пор я старался держать технологию во многом на расстоянии вытянутой руки для того, чтобы она не завладела моей жизнью. В то же время, я содержу веб-сайт на хостинге Cool Tools, где я выражаю ежедневные восхищения последними технологическими новинками. Поэтому я до сих пор озадачен настоящим значением технологии в отношении человечества, в отношении природы, в отношении духовной жизни. И я даже не уверен, что мы знаем, что такое технология. И одно из определений технологии – то, которое было впервые задокументировано. Это первый пример использования технологии в современном смысле, который я смог найти. Это была учебная программа, которая предлагалась для изучения прикладных искусств и наук в Кембриджском университете в 1829 году.

До этого, очевидно, технология не существовала. Но, очевидно это не так. Мне нравится одно из определений, которое дает Алан Кэй для технологии. Он говорит, что технология — это все, что было изобретено до того, как вы родились.

Таким образом, это подытоживает многое из того, что мы обсуждаем. Дэнни Хиллис теперь предлагает усовершенствованый вариант — он говорит, что технология — это все, что еще не совсем правильно работает.

Что также, как мне кажется, охватывает некоторую часть текущего понимания. Но меня интересовало другое определение технологии. Что-то, опять же, что берет начало из чего-то более фундаментального. Что-то, что имело более глубокий смысл. И стараясь понять это, я пришел к одной формулировке вопроса, которая, как казалось, подходила мне в моих исследованиях. И я, в это утро, собираюсь обсудить это впервые. Поэтому это очень грубая попытка размышлять вслух.

Постановка вопроса, к которой я пришел, была следующей: чего хочет технология? И под этим я не имею в виду, хочет ли она шоколад или ванильное мороженное? Спрашивая, чего она хочет, я имею в виду, какие ей свойственны тенденции и пристрастия? Какими будут ее тенденции по прошествии длительного времени? Это можно вообразить, например, представляя себе биологические организмы, о которых мы многое слышали. И здесь уловка, которой пользуется Ричард Докинз – попросту говоря, смотреть на них только как на гены, на средства для транспортировки генов. Таким образом, он говорит: чего хотят гены?

Эгоистичный ген. И я использую подобный трюк, и говорю, что если бы мы посмотрели на нашу всеобъемлющую культуру глазами технологии? Чего хочет технология? Понятно, что это неполная постановка вопроса, так же, как рассматривать организм как один единственный ген — не всесторонний взгляд. Но так или иначе, это очень, очень плодотворно. Итак я пытаюсь сказать, что если мы примем технологический взгляд на мир, то чего она хочет? И, я думаю, как только мы задали этот вопрос, мы должны вернуться, как ни странно, обратно к жизни. Потому что ясно, что если мы будем продолжать отодвигать истоки технологии, я думаю, мы придем в определенный момент обратно к жизни.

Итак, именно отсюда я и хочу начать свое маленькое исследование – с жизни. И как вы уже слышали от других докладчиков, мы не совсем понимаем, что за жизнь сейчас на Земле. Мы на самом деле не имеем никакого представления. Потрясающая и выдающаяся попытка Крейга Вентера получить ДНК-последовательности обитателей океана замечательна. Работа Брайана Фаррелла — часть этих мероприятий в стремлении фактически открыть все биологические виды на Земле. И из того, что мы должны сделать, одна вещь — это наложить на глобус сетку и случайным образом взять и обследовать все места, находящиеся в точках пересечения сетки лишь для того, чтобы понять, что включает в себя жизнь. И если бы мы сделали это с помощью нашего маленького марсианского зонда, и чего мы не сделали на Земле, мы бы начали находить некоторые невероятные виды.

Не на другой планете. Это существа, которые спрятаны на нашей планете. Это муравей, который хранит мед своих коллег у себя в животе. Каждый из этих организмов, которые мы описали – которые вы видели у Джейми и у других, эти невероятные вещи – что они делают, каждый из них, так это то, что они взламывают правила жизни. Я не могу вспомнить такого общего принципа биологии, у которого бы не было исключений в виде какого-то организма. Каждое без исключения существо, о котором мы можем подумать – и если вы слышали лекцию Оливии о сексуальных привычках, вы поймете, что нельзя ничего утверждать такого, что выполняется для всей живых организмов, поскольку каждый из них будет взламывать какой-то аспект. Это морской слизень, который живет на солнечной энергии. Это голожаберный моллюск, который образовал внутри себя хлоропласты и использует их как источник энергии. Вот еще одна вариация этого. Это морской дракон, а тот, что внизу, синий, это детеныш, который еще не проглотил кислоту, не принял внутрь своего тела коричнево-зеленую тину, которая будет давать ему энергию.

Это все проявления взлома, и если мы рассмотрим в общем виде подходы к взлому жизни, то обнаружим, согласно принятому сейчас общему взгляду, шесть царств. Шесть различных широких подходов: растения, животные, грибы, протисты – маленькие существа – бактерии, и бактерии, входящие в царство Архей. Археи. Это общие подходы к жизни. Это один из способов взглянуть на жизнь на Земле сегодня.

Но более интересный способ, современный способ предвосхищать – это смотреть на нее в эволюционной перспективе. И вот одно представление эволюции, когда вместо того, чтобы эволюция шла на протяжении линейного времени, у нас она выходит из центра. Так, в центре размещены наиболее примитивные виды, и это генеалогическое древо всех живых организмов на Земле. Это все те же шесть царств. Вы видите 4 тысячи репрезентативных видов, и вы можете видеть, где находимся мы. Но что мне нравится в этом, так это то, что здесь показано, что каждый живой организм на Земле сегодня одинаково развит. Эти водоросли и бактерии так же высокоразвиты, как и люди. Они существовали так же долго, и прошли через тот же самый процесс проб и ошибок, чтобы оказаться на текущем этапе. Но мы видим, что каждый из них на самом деле взламывает природу, и имеет собственное представление о том, как искать способы жить.

И если мы рассмотрим долгосрочные тенденции жизни, если мы начнем спрашивать, чего хочет эволюция? Мы видим несколько вещей. Один из аспектов эволюции — это то, что нет такого места на Земле, где мы побывали, чтобы там нельзя было найти жизнь. Мы находим жизнь на конце каждого древнего взятого после бурения на большой глубине из скальной породы керна, который мы поднимаем на поверхность – и там обнаруживаются бактерии в порах этой скальной породы. И где бы ни существовала жизнь, она никогда не отступает. Она вездесуща и хочет стать чем-то большим. Все больше и больше инертной массы Земли затрагивается жизнью и оживает.

Второй аспект – это наблюдаемое нами разнообразие. Также мы видим специализацию. Мы видим переход от клетки общего назначения к более специфичной и специализированной. И мы видим движение в сторону сложности, которое очень интуитивно. И на самом деле, мы располагаем актуальными данными, которые вправду показывают, что смещение в сторону сложности действительно проявляется со временем. И, напоследок, я возвращаюсь к голожаберному моллюску. Одно из обстоятельств, свойственное жизни – это то, что она движется изнутри на наращивание взаимодествия. Под этим понимается, что появляется все больше и больше живых организмов, чья среда обитания – полностью другой организм. Как те клетки хлоропласт – они полностью окружены другим живым организмом. Они никогда не затрагивают внутреннюю материю. Происходит все больше и больше коэволюции. И таким образом главные долгосрочные тенденции эволюции, грубо говоря, следующие пять: вездесущность, разнообразие, специализация, сложность и социализация. Теперь, я учел это и спросил, хорошо, а каковы долгосрочные тенденции в технологии?

И снова, мой вопрос – чего хочет технология? И затем, что удивительно, я обнаружил, что здесь также существует смещение в сторону специализации. То, что мы видим здесь – это обыкновенный молоток, и молотки становятся все более и более специфичными со временем. Присутствует, очевидно, разнообразие. Огромное количество вещей. Все это находится в японском жилище. Я по правде говоря поручил своей дочери – вручил ей линейный счетчик, и дал ей задание прошлым летом пройтись вокруг и сосчитать количество видов технологий в нашем доме. И таким образом получилось 6 тысяч разных видов изделий. Я провел некоторые изыскания и узнал, что король Англии, Генрих VIII имел только около 7 тысяч предметов при своем дворе. И он был королем Англии, и это было все богатство Англии в те времена. Итак, мы видим огромное разнообразие видов вещей.

Это сцена из Звездных войн, когда 3PO выходит и видит, как машины производят машины. Какой разврат! Ну, на самом деле это то, к чему мы движемся: мировые машины. И технологии вытесняются только другими технологиями. Большинство машин будут взаимодействовать только с другой технологией, а не с нетехнологией, тем более с живыми организмами.

И в третьих, идея о том, что машины становятся биологическими и сложными на этом этапе — клише. Я счастлив говорить, что я отчасти ответственен за это клише о том, что машины становятся биологическими, но это достаточно очевидно. Таким образом, важнейшие тенденции в технологической эволюции, на самом деле такие же, как и в биологической эволюции. Те же самые стремления, которые мы наблюдаем, в сторону повсеместности, в сторону разнообразия, в сторону социализации, в сторону сложности. Это может быть не такая большая неожиданность, потому что, если мы составим, скажем, эволюцию брони, вы сможете в действительности в некоторой степени проследовать по кладистическому древу эволюционного типа. Я предполагаю, что, фактически, технология — это седьмое царство живых организмов. Что ее функционирование и то, как она работает, так похоже, что мы можем считать ее седьмым царством. И, таким образом, оно было бы приблизительно вон там, выходящим из животного царства. И если бы мы так сделали, то мы бы поняли – на самом деле мы могли бы постичь технологию таким образом.

Это Найлз Элдридж. Он совместно с Стивеном Джеем Гулдом разработал теорию периодически нарушаемого равновесия. Но в качестве второго занятия, он, оказывается, коллекционирует корнеты. У него одна из самых больших в мире коллеций – у него их около 500. И он решил рассматривать их как если бы они были трилобитами, или улитками, и провести морфологический анализ, и попытаться вывести их генеалогическую историю за длительный период времени. Это его диаграмма, которая пока не была опубликована. Но самый интересный аспект в этом: если вы посмотрите на те красные линии внизу, которые обозначают, по существу, родственную связь с корнетом, который перестал производиться. Такого не происходит в биологии. Когда что-то вымирает, оно не может стать вашим родителем. Но такое происходит в технологии. И оказывается, что это настолько серьезное отличие, что вы можете фактически взглянуть на это дерево, и вы можете, используя его, понять, что это технологическая система в противовес биологической системе.

По сути, эта идея о воскрешении, вся эта идея так важна, что я начал задумываться о том, что происходит со старой технологией. И оказывается, что в сущности технологии не умирают. Потом я навел на эту мысль одного историка науки, и он сказал: «А как насчет, ну да ладно, как насчет паровых машин? Их больше нигде нет.» Ну, на самом деле, они есть. Фактически, они настолько распространены, что вы можете купить новые детали для парового автомобиля фирмы Stanley. И это веб-сайт парня, который продает совершенно новые детали для автомобиля фирмы Stanley. И что мне понравилось, так это вот это некое подобие кнопки для добавления в корзину, на которую достаточно нажать один раз для покупки паровых вентилей. Я хочу сказать, это было просто – это было на самом деле. И тогда я начал думать, что, ну, может быть, это было просто случайностью. Может быть я должен делать это как-то более консервативным способом.

Тогда я взял замечательный большой каталог Montgomery Ward за 1895 год и случайным образом пробежался по нему. Я выбрал страницу – не совсем случайную страницу – я выбрал страницу, которая была в действительности вариантом посложнее остальных, потому что многие страницы были заполнены вещами, которые все еще производятся. Но я выбрал эту страницу, и я спросил, как много из этих вещей все еще производятся? И я имею в виду не антиквариат. Я хочу знать, как много из этих вещей все еще производятся. И ответ таков: все. Все эти вещи все еще производятся. Значит, возьмите кукурузные молотилки. Я не знаю кому нужна кукурузная молотилка. Кукурузные молотилки мы взяли к примеру – возьмем плуги, возьмем веялки, все эти вещи — и это, повторюсь, не антиквариат. Вы можете заказать их. Вы можете зайти в интернет и купить их прямо сейчас, совершенно новые. Поэтому в некотором смысле, технологии не умирают. На самом деле, вы можете купить, за $50, нож каменного века, сделанный в точности таким же способом, как его делали люди 10 тысяч лет назад. Он короткий, с костяной ручкой, $50. И по сути, что важно, так это что информация в действительности никогда не отмирала. Это не так, что ее просто восстановили. Она была все время. И в Папуа-Новой Гвинее делали каменные топоры еще два десятилетия назад, просто с практической точки зрения.

Даже когда мы пытаемся избавиться от технологии, это, надо сказать, очень сложно. Так, все мы слышали о том, что амиши отказываются от автомобилей. Мы слышали о том, что японцы отказываются от огнестрельного оружия. Мы слышали то и это. Но на самом деле я оглянулся назад и взял то, что смог найти, примеры из истории, когда имели место запреты технологий, и тогда я попытался узнать, когда они вернулись, потому что они всегда возвращались. И оказывается, что время, продолжительность периодов, когда они были незаконны и запрещались, со временем сокращается. И что, по существу, вы можете задержать технологию, но вы не можете ее убить. Таким образом, в этом есть смысл, поскольку в некотором смысле культура – это не что иное, как груда идей. Для этого она и нужна. Для того, чтобы идеи не отмирали. И когда мы соглашаемся с этим, принимаем идею о том, что культура делает, и прибавляем это к траектории за длительный период – опять таки, в эволюции живых организмов – мы обнаруживаем в каждом случае – для каждого значимого переходного периода в жизни – что, на самом деле, их суть в том, чтобы ускорять и изменять характер осуществления эволюции. Они в действительности изменяют процесс создания новых идей.

Таким образом, все эти этапы в эволюции повышают, по существу, развитость эволюционируемости. Значит то, что происходит со временем в жизни, – это что количество способов порождать эти новые идеи, эти новые проявления взлома, возрастает. И настоящие трюки — это способы, по которым вы в некотором роде изучаете способы изучения. И потом, что мы видим в этой сингулярности, которая была предсказана Курцвейлом и остальными — его идею о том, что технология ускоряет эволюцию. Она ускоряет те способы, с помощью которых мы ищем новые идеи. Значит, если рассмотреть взлом жизни – жизнь означает взлом, игру на выживание – тогда эволюция в некотором понимании расширяет игру, изменяя правила этой игры. И суть технологии – в лучших направлениях развития. Это то, что мы называм «бесконечной игрой». Это определение «бесконечной игры». В игру, имеющую конец, играют, чтобы выиграть, а в бесконечную игру играют, чтобы продолжать играть. И я полагаю, что технология – это фактически космическая сила.

Истоки технологий лежат не в 1829 году, а в действительности, в начале Большого взрыва, и в тот момент все несчетные миллиарды звезд во Вселенной были сжаты. Вся Вселенная была сжата в маленькую квантовую точку, и там было так тесно, что не находилось места никаким отличиям вообще. Таково определение. Не было температуры. Не было совсем никакого отличия. И в момент Большого взрыва расширился потенциал для отличий. И пока происходит расширение, у нас есть потенциал для отличий, разнообразия, альтернатив, вариантов выбора, перспектив, возможностей и свобод. Все это по существу одно и то же. И это те вещи, которые приносит нам технология. Вот что технология приносит нам: варианты выбора, возможности, свободы. Это в чем ее суть. Это то самое расширение пространства для того, чтобы были различия. И что касается молотка, когда мы хватаем молоток, это именно то, что мы хватаем. И именно поэтому мы продолжаем хвататься за технологию – потому что мы нуждаемся в этих вещах. Эти вещи – благо. Различия, свободы, варианты выбора, возможности. И каждый раз, когда мы создаем место для новой перспективы, мы закладываем основу для создания новых.

И я думаю, это очень важно. Так как если вы можете себе представить Моцарта до того, как технология фортепиано была изобретена – какая бы тогда была потеря для общества. Представьте, что Ван Гог родился до технологий дешевых масляных красок. Представьте Хичкока до технологий кинематографа. Где-то сегодня рождаются миллионы маленьких детей, чьи технологии самовыражения еще не изобретены. Мы несем моральное обязательство изобрести технологию, чтобы каждый человек на планете имел потенциал для реализации своего настоящего отличия. Мы хотим получить триллион зиллионов видов состоящих из отдельных личностей. Это то, чего по-настоящему хочет технология.

Я собираюсь коротко затронуть некоторые возражения, потому что у меня нет ответов на то, почему происходит уничтожение лесов. У меня нет ответа на тот факт, что, по-видимому, существуют плохие технологии. У меня нет ответа на то, как это влияет на нашу гордость, я могу лишь навести на мысль, что, возможно, седьмое царство, из-за его близости к сути жизни, может быть, мы сможем призвать его помогать нам наблюдать за жизнью. Может быть, в некотором смысле, то, что мы пытаемся делать с технологией — это найти для нее хороший дом. Это ужасно распылять инсектицид ДДТ над полями хлопчатника, но его на деле стоит использовать для избежания миллионов смертельных случаев из-за малярии в маленьких деревнях.

Наше человечество в действительности определяется технологией. Все те вещи, которые нам по-настоящему нравятся в человечестве, побуждаются технологией. Это бесконечная игра. Вот, о чем мы говорим. Понимаете, технология — это способ эволюции самой эволюционировать. Это способ развивать возможности и перспективы и создавать новые. И это, по сути, стратегия отыгрыша игры, отыгрыша всех игр. Это то, чего хочет технология. И теперь, когда я думаю о том, чего хочет технология, я думаю, что это как-то связано с тем фактом, что каждый присутствующий здесь человек – и я правда в это верю – каждый присутствующий здесь человек имеет назначение. И ваше назначение заключается в том, чтобы провести свою жизнь в поисках того, в чем ваше назначение заключается. Эта рекурсивная природа – бесконечная игра. И если вы сыграете ее правильно, вы вовлечете других людей, таким образом даже эта игра расширяется и продолжается, даже когда вас уже не будет. Это бесконечная игра. И технология представляет собой обстановку, в которой мы играем в эту бесконечную игру. И таким образом я считаю, что мы должны принять технологию, потому что она необходимая часть нашего пути в поисках самих себя.

Перевод: Константин Шевченко
Редактор: Инна Пономаренко

Источник