«Когда пересохнет колодец успеха, начнете ли вы копать новый?»

Недавно я наткнулся на эссе Таннера Грира о взлете и падении публичных интеллектуалов. Многие люди какое-то время кажутся гениями, но потом превращаются в объект насмешек. Почему это происходит?

Грир начинает с очевидного объяснения — пиков гениальности. С возрастом наши природные таланты ослабевают, и мы больше не можем поддерживать их сияние. Я бы добавил к этому регрессию к среднему значению. Возможно, какие-то нужные идеи и возникнут в нужное время и будут выглядеть пророческими. Но успех талантливого человека все равно идет на спад.

Однако ближе к концу эссе Грир предлагает другое объяснение. На примере Томаса Фридмана, ветерана New York Times и автора книги «Плоский мир», Грир пишет:

И здесь в игру вступает мое второе, социологическое объяснение. Разум, теряющий эффективность, еще может как-то оптимизировать оставшиеся аналитические и творческие силы. Но как только великий человек достигает своей вершины, у него не остается стимулов двигаться дальше.

Подумайте: Томас Фридман начинал карьеру как репортер в зоне боевых действий. Он проводил время на улицах Ливана, разговаривая с реальными людьми в разгар гражданской войны. Его бросили в пучину и оставили выплывать. Опыт и идеи, которые он получил при этом, напрямую привели ко многим идеям, которые сделают его знаменитым десятилетие спустя.

В каких глубинах плавает Фридман сегодня?

Это совершенно иное объяснение, чем просто упадок способностей или удачи. Творческий успех сродни рытью колодца. Прежде чем выпить каплю, нужно пролить много пота. Но после того, как приходит успех, трудно начать копать снова.

Работа и рытье колодца

Впервые прочитав статью Грира, я не мог не задуматься о своей жизни. Вряд ли я публичный интеллектуал — просто блогер, который любит рисовать. Но я вижу явные параллели со своей карьерой.

Десять лет назад я был на пике рытья колодца. Брался за годичные проекты, не особо рассчитывая на отдачу. Был одинок и бездетен. Единственным моим пределом была личная выдержка и смелость. Я не гнался за деньгами, но именно эти проекты легли в основу моего дальнейшего писательского успеха.

Сейчас у меня есть бизнес, есть жена и сын. И мысль тратить шестьдесят часов в неделю на некий проект, да еще с неопределенной выгодой, выглядит фантастичной.

Я стал мягким. Давно прошли студенческие дни, когда поездка на автобусе была бахвальством (в конце концов, у меня был велосипед). Когда-то я мог позволить себе сокращение доходов во время авантюрных проектов. Но с семьей, которую нужно содержать, я перестал быть таким смелым.

Видя свое отражение в теории Грира, я задаюсь вопросом, когда мой колодец иссякнет (или он уже иссяк) и что нужно делать, чтобы продолжать копать.

Пересох ли колодец?

На ум сразу приходят два возражения. Во-первых, жизнь — это нечто большее, чем стремление быть лучшим. Возможно, Томас Фридман оставался бы лучшим журналистом, если бы продолжал рисковать собой в зонах боевых действий, но его жизнь, вероятно, пострадала бы. Нет ничего плохого в переходе от юношеских амбиций к комфорту среднего возраста.

Во-вторых, мы не можем по-настоящему вернуться назад. Да, комфорт порождает самоуспокоенность. Но он также предлагает ресурсы. Для меня было бы ошибкой повторить прошлые приключения. Попытайся я устроить MIT Challenge сейчас, то, вероятно, выполнил бы его только наполовину с удвоенными усилиями. Вместо того, чтобы копать старый колодец, пора искать новые источники живительной влаги.

Однако ничто из этого не отменяет выводов Грира: для творческих достижений придется копать глубоко. Это не обязательно будет колодец, но от усилий никуда не деться.

Источник