Всё по-честному: почему зумеры открыто говорят о внешности

Вероятно, многие вспомнят еще недавно столь популярные рецепты красоты, где неувядающие дивы свою фантастическую победу над временем кокетливо объясняли исключительно генами и «масками с огурцом». И если при этом у них сохранялась минимальная мимика, то лишних вопросов поклонники обычно не задавали. Однако в отличие от вечно молодых современные молодые не стесняются делиться собственным опытом пластических операций. О мотивах и цене подобной честности рассказывает в своей статье журналист The Washington Post Мадлен Эгелер.

TikTok полон контента, где его «молодые и веселые» создатели без всякого стеснения показывают подписчикам свои косметические трансформации – увеличение и уменьшение груди, изменение формы носа и подбородка, откачивание жира и т.д. и т. п. – и набирают на этом миллионы просмотров. До сих пор весьма популярный жанр «было/стало», где специалисты и любители отгадывают, какие операции сделали себе звезды, а звезды в привычной манере игривой загадочности всё отрицают, получил новое дыхание – теперь повествование ведется от первого лица и с бескомпромиссной честностью «я сделала себе грудь 275 куб. см, не буду врать, хотела бы немного больше».

Пластическая хирургия, возникнув как реконструктивная и призванная в первую очередь восстанавливать, а не улучшать, чем больше сдвигалась в сторону последнего, тем более таинственной становилась. Публично обсуждать искусственное изменение внешности, ставя тем самым под сомнение «натуральность» собственной красоты, было не принято. И хотя в конце 2000-х пластика пережила серьезный всплеск – количество операций увеличилось на порядок, что объяснялось стремлением постаревших, но состоятельных бэби-бумеров «освежить свою внешность» – ореол таинственности никуда не исчез.

Так, Меган Фокс в ответ на слухи о ботоксе подчеркнуто гримасничает. Мадонна после волны обсуждений ее совершенно нового лица обвиняет поклонников в женоненавистничестве и эйджизме. Оливия Манн ссылается на употребление японского картофеля. Сестры Кардашьян – лидеры впечатляющего во всех смыслах тюнинга – предпочитают хранить молчание.

И подобное характерно не только для звезд, представители старшего поколения выбирают похожую тактику. Они, по словам Теды Контис, президента Американской академии лицевой пластической и реконструктивной хирургии, на просьбу разрешить размещение в сети фотографии «после» обычно мнутся. При этом молодые ведут себя совершенно иначе: они готовы сами размещать подобные снимки. «Цель молодых – демонстрация, – объясняет она. – Они хотят, чтобы люди говорили: “О, ты сделала губы!”».

И это не единственное их отличие. Несмотря на то, что пациенты моложе 30 лет по-прежнему составляют меньшинство (хотя специалисты отмечают значительный рост этой группы), разница заключается и в том, что они точно знают, чего хотят и что для чего нужно. По словам Контис, пациенты старшего возраста нерешительны и в своих запросах, ограничиваясь общей формулировкой «хочу выглядеть лучше». Молодые же напротив приходят с точными указаниями – «я хочу филлеры в щеки, а сюда ботокс, потому что не хочу гусиных лапок».

Причем в списке их запросов не только меры «превентивного омоложения». Эгелер указывает на определенное влияние пандемии: «Американцы, молодые и не очень, вышли из нее, как недовольные нарциссы, полные решимости исправить любые недостатки, которые они заметили в глубинах своих zoom-окон». Это в качестве одного из основных запросов отмечает и отчет Американского общества пластических хирургов за 2022 год наряду с желанием «почувствовать себя обновленным» или «выглядеть моложе после вызванного пандемией стресса».

Примечательно, что с ростом востребованности пластики у молодых изменился и характер ее обсуждения. По словам 26-летней Джазмин Смит, сделавшей в 19 лет ботокс, а в 23 пластику носа и активно транслирующей свои бьюти-трансформации в TikTok-аккаунте с миллионами просмотров, если раньше реакция была в духе «тебе это не нужно», то сейчас «если это позволит тебе чувствовать себя лучше, я полностью поддерживаю». «Это стал просто более поддерживающий разговор, а не выяснение, нужно ли кому-то что-то или нет», – говорит она.

Эгелер отмечает, что, обсуждая тему пластики с более взрослыми собеседниками, она увидела то же признание ее ценности и ту же поддерживающую тональность. «Ни разу в этих разговорах никто не сказал, что мы хороши такие, какие есть, или что старение – привилегия, а не унизительный процесс деградации, которому нужно сопротивляться любой ценой, – говорит она. – Это были «поддерживающие» разговоры: мы поддерживаем эстетические устремления друг друга. Поддерживаем нашу телесную автономию. Наше право использовать свое время и деньги, чтобы подчинить реальность своей воле».

Однако проблема, как обсуждать это на публике, остается. С одной стороны, есть возможность делать со своим телом всё что угодно, с другой – как при этом чувствовать, что не перекраиваешь себя в угоду общепринятым стандартам. И хотя никто не обязан делать публичной информацию о манипуляциях с собственным телом, как не лгать, если они всё-таки были. Или как полюбить себя таким, какой есть, и как переделывать себя, если всё-таки не любишь.

И в этом дискурсе, считает Эгелер, зумеры запутались, вероятно, больше всех, потому что их взросление пришлось одновременно и на превращение пластической хирургии в мейнстрим, и на популяризацию бодипозитива: «Им сказали принять себя такими, какие есть, а затем показали все способы, какими они должны измениться». Причина, по словам Вирджи Товар, занимающейся вопросами дискриминации по весу, в том, что «мы уже живем в культуре, которая поощряет принятие тела, и мы всё еще живем в культуре, которая ранжирует женщин и их ценность на основе того, как они выглядят».

В такой ситуации честность относительно пластики оказывается своего рода лазейкой – «способом соответствовать культурным стандартам красоты и в то же время подрывать их». Инфлюенсеры, по словам Эгелер, умудряются демонстрировать, сколько труда уходит на попытки соответствовать общепринятым стандартам сексуальности, и тем самым показывать их нереалистичность, попутно монетизируя свою приверженность им. «Вероятно, я заключил сделку Фауста, но это добровольно, при этом посмотрите, как сложно работать с демонами. И вообще следите за моей страницей, чтобы узнать больше», – иронично комментирует она подобную стратегию.

Но в этой игре, по словам Товар, тоже есть своя иерархия. «Честность – отличная ценность, – утверждает она. – Но если сделать шаг назад и сказать, что мы привержены стандартам красоты, основанным на превосходстве белой расы, это уже не очень хорошая ценность». При этом, по ее мнению, честность без учета последствий ведет «к нормализации таких вещей, как ненужные операции».

Стоит сказать, что открытость в признании пластики характерна не для всех соцсетей. Эта особенность, по словам 24-летней Эли Ралло, ведущей популярный блог о своих бьюти-трансформациях, стала частью привлекательности TikTok, который дал людям возможность «быть просто самими собой» в противовес ненастоящести типичных инста-инфлюенсеров («самых красивых, самых богатых, самых амбициозных»), от которой многие устали.

Кроме того, подобная открытость – это все-таки часть работы инфлюенсеров, монетизирующих не собственно внешность, а контент. По словам Ралло, если работа заключается в том, чтобы делиться подробностями своей жизни, то подписчики вправе ожидать всех подробностей, а их утаивание может вызвать негодование. «Я всегда довольно откровенно рассказывала об уменьшении груди, потому что знала, люди будут говорить об этом, и хотела быть впереди этих разговоров», – поясняет она.

Об этом же свидетельствует и Смит: «Когда вы являетесь инфлюенсером определенного типа, делящимся многими личными подробностями, люди чувствуют, что имеют право на определенный объем информации». Она признается, что ей трудно провести границу между собой и своими подписчиками, и она даже чувствует вину, если что-то не договаривает. Скрывать информацию о пластике, по ее словам, всё больше привилегия мега-звезд: «Когда ты большая знаменитость, тебе может сойти с рук то, что люди чего-то не знают».

Смит уверена, что честное признание пластики в целом сделало «всё легче и проще»: «Раньше всё было в духе: что можно сделать, что нельзя сделать, ты не знаешь. Люди, подтверждающие, что они что-то сделали, и открыто рассказывающие об этом, меняют ситуацию. Здесь не должно быть всей этой секретности и догадок». К тому же, по словам Товар, в открытом признании пластики есть положительный потенциал начать честный разговор о том, почему мы это делаем, и он, возможно, приведет к расширению узких эстетических норм, которым привержено общество.

Однако контент, открыто признающий пластику, не исключает и того, что она делается ради контента. Хотя инфлюенсеры в один голос повторяют, что это их личный выбор, и делают они это только для себя, в этом выборе есть давление со стороны подписчиков. Так, Ралло рассказывает, что в решении о пластике губ свою роль сыграла критика аудитории. И хотя новой улыбкой она довольна, но при этом отмечает: «Мне грустно, что меня подтолкнули к этому комментарии в TikTok».

Еще одна возможная проблема такого контента заключается в том, что пластические хирурги отмечают у зумеров «ужасную склонность к риску» – они легко соглашаются на серьезные операции и при этом слабо представляют себе их возможные последствия. И, действительно, с чего бы им беспокоиться, если, по словам Эгелер, сложные и потенциально опасные процедуры «свернуты в легкие и непринужденные ролики»?

Честное признание, что, да, манипуляции были, совсем не означает честного рассказа о том, что их сопровождало. Как заметила звезда TikTok Аликс Эрл в своем видео к годовщине новой груди: «Никто не говорит, что тебя заведут в холодную комнату, где будет стол и поднос с ножами. А ты будешь сидеть и думать: “О боже, меня вот-вот разрежут”». И при этом она, как и другие инфлюенсеры, настаивает, что никого и ни к чему не призывает, что надо любить себя, но «если есть что-то, что вы хотите в себе изменить, делайте это».

Драматизм ситуации заключается в том, что зумерам комфортно демонстрировать свою пластику, поскольку она становится всё более распространенной – по замечанию Контис, «натуральной красоты больше нет», – и им хочется быть как все. О том, что пластическая хирургия «становится нормой», еще в 1991 году написала философ Кэтрин Поли Морган в своей статье «Женщины и нож: косметическая хирургия и освоение женского тела», и в этой связи ее прогноз звучит удручающе – женщины, которые предпочтут не ложиться под нож, будут «всё чаще подвергаться стигматизации и восприниматься как не соответствующие норме».

Источник