В последние десять лет психологи, занимающиеся вопросами возрастного развития, были поражены юным возрастом, в котором дети осознают моральные качества чужих поступков. Уже в четыре месяца младенцы способны реагировать на неравномерное распределение угощений и ресурсов. К 24 месяцам они с пренебрежением относятся к несправедливым людям при социальных взаимодействиях и ждут, что другие будут вести себя так же. Иные формы морального суждения появляются еще раньше: уже в 3-месячном возрасте младенцы явно отдают предпочтение тем людям, кто помогает, а не мешает другим.
Размышляя об этих зарождающихся моральных суждениях, исследователи заинтересовались лежащей в их основе ментальной «структурой». Работают ли детские нравственные правила как свободная «антология», в которой суждения, вынесенные на основе одного принципа, мало влияют на суждения, основанные на другом? Или же существует более глубокая ментальная структура, которая порождает множество взаимосвязанных моральных ожиданий?
Недавнее исследование, опубликованное в PNAS, открывает новые горизонты в этом увлекательном вопросе. По его результатам, дети руководствуются базовым мысленным представлением о том, что значит быть нравственным человеком (хотя и с некоторыми оговорками, которые вызывают беспокойство). В этих моральных рамках один неправильный поступок может полностью вычеркнуть человека из добрых детских книг.
В ряде экспериментов исследователи изучили, как 25-месячные дети реагируют на серию социальных взаимодействий с моральной нагрузкой, устроенных во время кукольного представления. Сначала малышей познакомили с двумя игрушечными собаками, а затем одна из собачек стала вредить другой — то сминала рисунок, то ломала игрушечную башню, которую они построили.
Ключевым был вопрос, удивятся ли дети, если проказник совершит иной с нравственной точки зрения проступок в другой обстановке? Чтобы проверить это, исследователи разыграли сценарий, в котором собачка обнаружила две игрушки и раздумывала, как разделить эту удачную находку между двумя куклами. Детей случайным образом разделили на две группы: одна из них увидела, что каждая кукла получила по игрушке, а другая — что собачка по необъяснимым причинам пренебрегла одной из марионеток и отдала обе игрушки другой.
Исследователи обнаружили, что дети, которым продемонстрировали справедливый сценарий, значительно больше времени наблюдали за взаимодействием. Это наблюдение — которое психологи принимают за свидетельство удивления — предполагает, что дети не ожидали, что хулиган поступит справедливо в другом контексте. То есть у детей есть целостное представление о том, что значит быть нравственным. И, по их мнению, единичный поступок, который противоречит одному аспекту «хорошего» поведения, подразумевает, что от человека следует ожидать нарушения других моральных принципов.
Но есть одна загвоздка: оказывается, дети не всегда ожидают аморального поведения от того, кто плохо обращается с другими. Исследователи увидели это, повторив эксперимент, только на этот раз малышам сначала показали, как собачка плохо обращалась с кроликом (а не с другой собачкой).
В этом сценарии дети дольше наблюдали за собачкой, которая не поровну поделила игрушки — будто бы ждали, что она все-таки поступит справедливо. И только когда собачка трижды обидела кролика, дети перестали ожидать от нее положительных поступков.
Хотя этот результат не совсем удивителен (другие исследования документально подтвердили, что дети ожидают от людей особого отношения к членам своей группы), этот эксперимент — первый, открывающий нечто глубокое о том, как дети выносят свои моральные суждения, какими бы ошибочными они ни были. То есть моральные принципы, которые используют дети, не произвольны. Они проистекают из базового ментального представления о том, что делает человека нравственным. А вот «запрограммировано» ли это представление или оно изменяется в силу развития, опыта и возраста — это захватывающий вопрос, который предстоит решить в будущих исследованиях.