Я всегда писал главным образом об архитектуре, о зданиях; надо сказать, что когда пишешь об архитектуре, опираешься на определенные предпосылки. Архитектор проектирует здание — и проект превращается в реальное место, или несколько архитекторов проектируют несколько зданий и появляется город, и независимо от сложной комбинации факторов — политических, культурных и экономических, которые формируют эти места, мы можем в любое время посетить их. Мы можем прогуляться между ними. Мы можем вдохнуть их запах. Мы можем прочувствовать их. Мы осознаем их физическое присутствие.
Но, что удивляло меня в течение последних нескольких лет так это то, что я все меньше и меньше выходил из дома, и все больше и больше сидел перед монитором компьютера. А с 2007 года, когда я приобрел iPhone, я не только сидел за компьютером весь день, но и в конце дня я поднимался и смотрел на этот маленький экран, который я таскал в кармане. И поразительным было то, насколько быстро изменилось мое восприятие физического мира. За этот маленький промежуток времени – считаете ли вы последние 15 лет нашего присутствия онлайн, или же последние четыре-пять лет постоянного присутствия онлайн – наше восприятие окружающей действительности изменилось из-за того, что наше внимание постоянно раздваивается. Мы одновременно смотрим и на экраны, и на мир вокруг нас.
И, что было для меня еще более поразительно, над чем я действительно задумался, так это то, что мир внутри экрана вроде как не имел собственной физической реальности. Если бы вы захотели найти визуальное изображение интернета, то единственное, что вы бы нашли, этот знаменитый образ Опти, изображающий интернет как Млечный путь, такой бесконечный простор, где нас вообще и не видно. Мы никогда полностью не сможем осознать его. Это всегда напоминало мне изображение Земли с Аполлона, картинку с синим мраморным шариком, которая говорит нам, что мы действительно не сможем осознать его целиком. Мы всегда будем малы на фоне его просторов.
Так что, существовал этот мир и этот экран, а так же физический мир вокруг меня, но я никак не мог объединить их в одном месте.
А потом случилось вот что. Как это иногда случается, мой интернет как-то перестал работать. Когда мастер пришел чинить его, он начал с пыльной горы кабелей за диваном. Он проследил кабель к выходу из здания, через подвал и на задний двор, где было огромное нагромождение кабелей у стены. И тогда он обнаружил белку, бегающую по кабелям, и он сказал: «Вот ваша проблема. Белка жует ваш интернет». И это меня поразило. Интернет — волшебная идея. Это набор протоколов, которые изменили все, от того как мы делаем покупки до способа знакомств и проведения революции. Это однозначно не было чем-то, что белка могла бы прожевать. Но на самом деле в этом-то и была проблема. Белка сжевала мой интернет… Тут у меня в голове возник образ того, что произойдет, если выдернуть кабель из стены и последовать за ним. Куда он приведет? Интернет — это настоящее ли место, которое можно посетить? Могу ли я туда попасть? Кого я встречу там? Есть ли там вообще что-нибудь?
И ответ, судя по всему, — нет. Вот чем был интернет, вот этот черный ящик с красной лампочкой, как показывали в сериале «Компьютерщики». Обычно он жил на вершине Биг Бена, потому что там лучше всего ловится сигнал, но один раз, они договорились, что их коллега одолжит его на вторую половину дня для презентации на работе. Старейшины интернета были готовы расстаться с ним на короткое время, и вот она смотрит на него и говорит: «Это и есть интернет? Настоящий интернет? А он тяжелый?» Они отвечают: «Конечно нет, интернет ничего не весит».
И тут я смутился. Я искал то, что пытаются найти только глупцы. Интернет был чем-то вроде бесформенного пузыря, или простого черного ящика с мерцающей красной лампочкой. Это не реальный мир.
Но, на самом деле, он все-таки реален. Существует целый мир интернета, и его-то я и посещал на протяжении двух лет. Я путешествовал по просторам интернета. Я побывал в гигантских серверных центрах, на которые уходит столько же энергии, сколько и на города, в которых они находятся. Я посетил, например, Гудзон-стрит, 60 в Нью-Йорке — одно из зданий в очень коротком списке из примерно двенадцати зданий, где друг к другу подключаются больше интернет-сетей, чем где-либо еще. И вот эта связь – несомненно физический феномен. Маршрутизатор одной сети — Facebook или Google, B.T. или Comcast, Time Warner, или любой другой — соединяется обычно желтым волоконно-оптическим кабелем через потолок и вниз, в маршрутизатор другой сети. И эта связь однозначно реальна и на удивление тесна. Здание №60 на Гудзон-стрит и двенадцать или около того других содержит в 10 раз больше сетей, соединяющихся внутри него, чем следующий уровень зданий. Существует очень короткий список этих мест. И Гудзон-стрит, 60, в частности, интересно тем, что здесь расположено полдюжины очень важных сетей. Это сети, которые обслуживают подводные кабели, проложенные под океаном и соединяющие Европу с Америкой и всех нас друг с другом. Вот об этих проводах я и хочу поговорить.
Если интернет – это глобальное явление, если мы живем в глобальной деревне, то это благодаря тому, что под океаном проложены кабели – такие, как вот этот. И в этом измерении они невероятно малы. Вы можете взять их в руки. Они, как садовый шланг. Но в другом измерении они настолько вместительны, что трудно вообразить. Они протянулись через океан. Они три или пять или восемь тысяч миль в длину. И если материаловедение и вычислительные технологии – это нечто невероятно сложное, то основной физический процесс здесь поразительно прост. Свет входит на одном конце океана и выходит на другом. Он обычно поступает из здания посадочной станции, которая часто запрятана где-то в сторонке, в небольшом приморском районе. Так же еще существуют усилители, установленные на дне океана. Они немного похожи на голубого тунца, и каждые 50 миль усиливают сигнал, a так как скорость передачи невероятно быстра, то единица измерения – 10 гб в секунду на длину волны света. Это может быть в тысячу раз быстрее вашего собственного подключения, и может проводить 10 тысяч видеопотоков, но это еще не все. Можно вложить не только одну единицу волны света в каждый из волокон, можно вложить 50, 60 или 70 различных единиц волн или цветов в одно волокно и тогда у вас получится восемь волокон в кабеле, по четыре в каждом направлении. Они крошечные. Толщиной с волос.
Затем они где-то подключаются к континенту. Они соединяются вот в таком люке. Буквально, вот тут подключается кабель в 5 тысяч миль. Это в Галифаксе, кабель, который простирается от Галифакса в Ирландию. И ландшафт меняется. Три года назад, когда я начал думать об этом, там был один кабель, который спускался вдоль Западного побережья Африки, изображенный на карте Стива Сонга тонкой черной линией. Сейчас проложено уже шесть кабелей, и планируется еще больше, по три вдоль каждого побережья. Потому что, как только страна подключается к одному кабелю, они тут же понимают, что этого не достаточно. Если они будут строить индустрию на его базе, им необходимо быть уверенными в том, что связь не будет прерываться, a будет постоянной, потому что если вдруг кабель рвется, то надо отправлять корабль в плавание, становиться на якорь подбирать кабель, искать другой его конец, затем соединять концы и забрасывать его обратно. Это очень и очень тяжелый процесс.
Это мой друг Саймон Купер, который до недавнего времени работал в коммуникационном крыле Tata Communications — большом индийском промышленном конгломерате. Я никогда в жизни не встречал его. Мы общались только через систему теле-связи, из-за чего я всегда думал о нем как о человеке из интернета. Он англичанин. В подводной кабельной промышленности доминируют англичане, и такое ощущение, что им всем по 42 года. Потому что они все начали работать в одно и то же время, во время бума, около 20 лет назад. Tata зародилась как коммуникационная компания, когда они купили два кабеля, один через Атлантику и один через Тихий океан, и стали потихоньку увеличивать их, пока не получился пояс, идущий вокруг всего мира, что значит, что они могут переправлять ваши биты и на восток и на запад. У них есть, буквально, луч света, который посылается вокруг мира, и если кабель рвется в Тихом океане, луч будет послан в другую сторону. Закончив с этим, они начали искать другие места, которые можно было подключить к сети. Они стали искать места, еще не подключенные к сети, и это означало север и юг, прежде всего эти кабели для Африки. Что меня поражает, так это невероятное географическое видение Саймона. Он рассматривает мир с точки зрения постоянного роста.
Мне это все было особенно интересно, потому что я хотел увидеть постройку одного из этих кабелей. Знаете, часто онлайн у нас случаются мимолетные связи, своего рода неожиданные совпадения, в твите или в Facebook, или через электронную почту, а тут показалось, что у этого существует параллельное физическое измерение. Мне казалось, что есть момент, когда континент впервые подключается в сеть, и мне хотелось увидеть это. Саймон как раз работал над новым кабелем — Кабельная Система Западной Африки, которая тянется от Лиссабона, вниз вдоль западного побережья Африки, в Кот-д ‘Ивуар, Гану, Нигерию, Камерун. И он сказал, что уже скоро, в зависимости от погоды, но он даст мне знать, когда точно. Где-то за четыре дня он сказал, чтобы я поехал на пляж к югу от Лиссабона, и чуть позже 9 я увижу какого-то парня, выходящего из воды. И он будет нести зеленый нейлоновый провод, тонкий проводок, который называется провод-посредник, и вот это и будет первым звеном между морем и сушей, и вот это звено затем будет использовано при путешествии света длиной в 9 тысяч миль. Затем бульдозер начал тянуть кабель от специализированного корабля для посадки кабеля, и он был проведен через эти буи, пока он не оказался в нужном месте. Затем вы можете увидеть наблюдающих английских инженеров. А затем, когда кабель дошел до нужного места, он вернулся в воду, держа в руке большой нож и отрезал поочередно каждый из буйков. Отрезанный буй взлетал в воздух, а кабель падал на морское дно. И так он делал вдоль всего кабеля, пока не дошел до корабля, и когда он дошел туда, ему дали стакан сока и печенье, Потом он прыгнул обратно в воду, и поплыл обратно к берегу, a затем закурил сигарету.
После того как кабель достиг берега, они стали готовиться подсоединить его к другой стороне, к кабелю, который принесли со станции посадки. Они начали работать с ножовкой, потом они стали состругивать с него пластик работая примерно как повара, а затем, наконец, они превратились в ювелиров, пытающихся выставить тончайшие волокна по толщине вровень с кабелем, который принесли с корабля, и с помощью дырокола они спаяли их. И когда вы видите этих ребят, пилящих кабель ножовкой, вы перестаете думать об интернете как об облаке. Он начинает казаться чем-то невероятно реальным. И что меня так же удивило, при том насколько это основано на самых современных технологиях, насколько это невероятно новый феномен, настолько сам физический процесс существует уже на протяжении долгих лет, и культура работы осталась той же самой. Вы видите местных рабочих. Вы видите английского инженера, дающего указания на заднем плане. И что еще более важно, города остались те же самые. Эти кабели продолжают соединять классические портовые города, такие как Лиссабон, Момбаса, Мумбаи, Сингапур, Нью-Йорк.
Процесс на берегу занимает где-то около трех или четырех дней, а когда все будет закончено, крышку люка закроют, накидают сверху песка, и мы все забудем об этом.
И кажется мне, что мы много говорим об облаке, но каждый раз, когда мы отправляем что-либо на облако, мы отказываемся от некоей доли ответственности за него. Мы менее тесно связны с ним. Мы позволяем другим волноваться о нем. Мне кажется это неправильно. Существует замечательная фраза Нила Стивенсона, где он говорит, что сетевые люди должны знать что-то о сети. Я думаю, мы должны знать, откуда берется наш интернет, и мы должны знать что это, что физически соединяет нас всех.
Перевод: Алина Шейман
Редактор: Екатерина Юссупова