Наоми Клейн: Склонные рисковать

Со мной случилось нечто, чего раньше не бывало. Я провела неделю в море на исследовательском судне. Вообще-то я не ученый, я просто была в компании замечательной научной команды из Университета Южной Флориды. Они шли по пути нефтяного пятна из скважины ВР в Мексиканском заливе. Это, кстати, то самое судно. Те ученые, с которыми я была, изучали вовсе не воздействие нефти и дисперсантов на больших животных — птиц, черепах, дельфинов, на этих очаровашек. Они наблюдали за очень мелкой живностью, которых едят животные побольше, которых, в свою очередь, едят большие звери. И они показали, что даже следы нефти и дисперсантов могут быть высокотоксичны для фитопланктона, это очень плохая новость, потому что жизнь многих зависит от фитопланктона.

И это так разнится с тем, что мы слышали несколько месяцев назад, о том, как 75% этой нефти вроде бы магическим образом испарились, и нам было не о чем беспокоиться, однако, беда только начинается. Она все еще идет вверх по пищевой цепочке.

Сейчас это не должно было стать для нас сюрпризом. Рэйчел Карсон – крестная мать современного движения за защиту окружающей среды – предупреждала нас об этом еще в 1962 году. Она показала, что люди у руля – так она их называла – те, кто подвергал города и поля ковровым бомбардировкам токсичными инсектицидами, вроде ДДТ, хотели убить лишь мелких животных – насекомых, не птиц. Но они забыли один факт: птицы едят личинок, малиновки съедают множество червей, напичканных ДДТ. Поэтому птенцы не вылуплялись из яиц, певчие птицы массово погибали, в городах воцарилась тишина. Отсюда и название «Тихая весна».

Я пыталась понять, почему меня снова тянет в Мексиканский залив, поскольку я канадка, родственные узы исключены. И, я думаю, причина в том, что я не считаю, что мы достигли окончательного понимания этой катастрофы, что значит быть свидетелем разверзшейся бездны, что значит в прямом эфире смотреть, как содержимое земных недр выплескивается оттуда, круглые сутки месяцами. После того, как мы так долго убеждали себя в том, что наша техника и технологии могут управлять природой, внезапно мы лицом к лицу столкнулись с нашей слабостью, беспомощностью, так как нефть все продолжала прорываться, несмотря на все попытки заткнуть дыру крышками, завалами, и, наиболее запоминающийся — «мусорный вброс» — блестящая идея завалить зияющую дыру старыми покрышками и мячами для гольфа.

Но еще более поразительным, чем та беспощадная сила, истекавшая из той скважины, было то безрассудство, с которым эта сила была выпущена – небрежность, отсутствие планирования, характерные для этой операции от бурения до очистки. Если и было что-то, что действия ВР сделали очевидным, это то, что мы как культура зашли слишком далеко в нашем безрассудном отношении к очень ценным, незаменимым вещам, без плана «Б», без запасных ходов.

И вряд ли ВР можно назвать первым таким случаем за последние годы. Наши правители ввязываются в войны, рассказывая друг другу сказки о «плевых делах» и приветственных парадах, а потом наступают годы кровавых режимов, Франкенштейнов, осад и восстаний, контрреволюций, и снова — никаких резервных планов.

Наши финансисты-волшебники пали жертвой такой же самоуверенности, убеждая себя, что вот этот пузырь — это новый вид рынка, такой, который никогда не лопнет. А когда он неминуемо лопается, лучшее и очевидное достижение — финансовый эквивалент «мусорного вброса», в этом случае — вброс огромных объемов столь нужных общественных денег в дыру совсем иного рода. В случае с ВР дыру заткнули, хотя бы временно, но не раньше, чем была заплачена чудовищная цена. Нам нужно понять, почему мы продолжаем допускать такое, потому что мы на распутье того, что может стать нашей окончательной ставкой: решаем, что делать, а чего не делать с изменением климата.

Сейчас, как вы знаете, в нашей стране и во всем мире уделяется много времени спорам о климате, обсуждению вопроса «Что, если ученые вовсе не правы?» Но куда более актуален вопрос, который ставит Эвелин Фокс Келлер, физик МТИ, «Что, если ученые правы?» Учитывая риск, климатический кризис, очевидно, заставляет нас действовать исходя из принципа предосторожности, состоящего в том, что, когда здоровье человека и окружающая среда находятся под серьезной угрозой, и когда потенциальный ущерб необратим, мы не можем позволить себе ждать четкого научного обоснования. Лучше ошибаться, будучи осторожным.

Выражаясь яснее, тяжесть доказательства безопасности такой стратегии должна ложиться не на незащищенное население, а на индустрию, заинтересованную в прибыли. Но климатическая политика в обеспеченном мире — в той степени, в которой таковая существует — не основывается на предосторожности, а наоборот, на анализе прибыльности, находя такие пути развития, которые экономисты считают наименее влияющими на ВВП. Поэтому вместо диктуемых предосторожностью вопросов о том, что мы можем сделать как можно быстрее, чтобы избежать потенциальной катастрофы, мы задаем странные вопросы вроде: «До каких пор мы можем ждать, прежде чем начать снижать выбросы?» «Можем мы отложить это до 2020, 2030, 2050?» Или, к примеру, «На сколько мы можем позволить планете нагреться и все еще остаться в живых? На два, на три градуса, или, как это происходит сейчас, на четыре градуса Цельсия?» И, кстати, предположение, что мы можем безопасно управлять фантастически сложной климатической системой Земли, как если бы у нее был термостат, чтобы сделать планету не слишком горячей, и не слишком холодной, а такой, как надо — как каша в сказке «Маша и медведи», — это чистая выдумка, и она исходит не от ученых-климатологов, а исходит от экономистов, навязывающих свое механистичное мышление науке. На самом деле мы просто не знаем, когда именно потепление, созданное нами, будет полностью устранено природными механизмами.

Еще раз, почему мы так безумно рискуем бесценным? Ряд объяснений, возможно, возникает сейчас в вашем сознании, например, жадность. Это распространенная точка зрения, и она весьма обоснована. Потому что большие риски, как мы знаем, приносят много денег. Другое распространенное объяснение этому безрассудству — высокомерие. И жадность, и высокомерие тесно переплетаются, приводя к безрассудству. Если вы, к примеру, 35-летний банкир, зарабатывающий в 100 раз больше нейрохирурга, то вам нужно обоснование, легенда, оправдывающая эту разницу. И на самом деле у вас не так много вариантов. Вы либо отличнейший мошенник, и тогда вы просто испаряетесь — вы переиграли систему — либо вы что-то вроде гения, доселе невиданного. Эти два варианта — гений и мошенник — делают вас весьма самоуверенным и поэтому склонным ко все большим рискам в будущем.

Кстати, у Тони Хэйварда, бывшего гендира BP, на столе была табличка со вдохновляющей надписью: «Что бы ты предпринял, зная, что никогда не проиграешь?» Сейчас это довольно популярная табличка, и поскольку вы — люди, привыкшие перевыполнять поставленные задачи, держу пари, что у некоторых из вас она есть. Не смущайтесь. Изгнание из сознания страха неудачи — вещь очень хорошая, когда вы тренируетесь в триатлоне, или готовитесь к выступлению в TED, но лично я считаю, что люди, способные взорвать экономику или разрушить экологию, должны бы лучше смотреть на картину Икара, висящую на стене, потому что, может, не в этом конкретном случае, но я хочу, чтобы они имели в виду возможность неудачи всегда.

Итак, у нас есть жадность, есть самоуверенность/высокомерие, но поскольку уж мы здесь, на TEDWomen, давайте рассмотрим некий фактор, влияющий, возможно, на общественное безрассудство.

Я не собираюсь осуждать эту точку зрения, но исследования показывают, что женщины как инвесторы намного менее склонны к бездумным рискам, нежели мужчины, именно потому, что, как мы уже слышали, женщины меньше страдают от самоуверенности, нежели мужчины. Это приводит к тому, что маленькая зарплата и меньшее признание имеют свои преимущества, для общества по крайней мере. И наоборот, постоянное убеждение вас в том, что вы одаренный, избранный и рождены править, имеет определенные социальные недостатки. И эта проблема — назовем ее «опасности привилегий» — вплотную, я считаю, подводит нас к источнику нашего коллективного безрассудства.

Поскольку никто из нас — по крайней мере в развитых странах — ни мужчины, ни женщины, полностью не свободен от этого. Вот что я имею в виду. Верим ли мы сознательно или сознательно отрицаем их, но наша цивилизация остается в определенных архетипичных мифах о нашем превосходстве над другими и над природой. Истории о новых найденных землях, о героях-завоевателях, истории о предопределенности судьбы, истории о конце света и спасении. И когда вы думаете, что эти истории канули в лету, и мы стали выше них, они вновь возникают в самых неожиданных местах. К примеру, я обнаружила вот такой рекламный щит возле дамской комнаты в аэропорту Канзаса. Он о новом «прочном» телефоне Motorola, и действительно, на нем написано «Дай матери-природе пощечину.» Я показываю его не для рекламы Motorola — это лишь бонус. Я показываю его потому — ну, они не спонсоры, так? — потому, что это своеобразная грубая версия нашей искомой истории. Мы надавали пощечин матери-природе и победили. И мы всегда побеждаем, потому как повелевать природой — наше предназначение.

Но это не единственная сказка о природе, которую мы рассказываем себе. Есть другая, столь же важная, о том, как та самая мать-природа столь богата и жизнеспособна, что мы никогда не сможем исчерпать ее изобилия. Давайте снова послушаем Тони Хэйварда. «Мексиканский залив — это очень большой океан. Объем нефти и дисперсантов, выбрасываемых в него из нашей скважины, очень мал в сравнении с общим объемом воды.» Другими словами, океан большой, он выдержит. В этом скрыто предположение безграничности, которая делает возможным безрассудно рисковать, что мы и делаем. Потому что это наша главная история: сколько бы мы ни испортили, всегда будет еще больше — больше воды, больше земли, больше неосвоенных ресурсов. Новый пузырь будет заменой старому. Новая технология справится с ущербом, причиненным предыдущей. В этом смысле, это история заселения Америк, предположительно неисчерпаемых земель, в которые бежали европейцы. И это также история современного капитализма. Потому что в этих землях было богатство, дававшее жизнь нашей экономике, которая не могла выжить без постоянного роста, без постоянной поддержки новых земель.

Проблема в том, что эта история всегда была ложью. У Земли всегда были пределы, они были лишь вне нашей видимости. И теперь мы подобрались к этим пределам со многих сторон. Я думаю, что мы знаем это, иначе мы снова обнаружим себя в сказочной ловушке. И мы не только продолжаем рассказывать и пересказывать уже надоевшие сказки, но мы делаем это неистово, яростно, что, откровенно говоря, граничит с безумием. Как еще можно объяснить культурный пласт, занятый Сарой Пэйлин.

Итак, с одной стороны, нас призывают «копай, детка, копай», потому что Бог поместил эти ресурсы в недра, чтобы мы смогли использовать их, с другой стороны, восхваляют дикую, нетронутую красоту Аляски во время ее популярного реалити-шоу. Этот двойной посыл столь же утешителен, сколь и безумен: «Не обращайте внимания на эти страхи, что мы окончательно перешли грань. Граней по-прежнему не существует. Всегда будет, куда уйти. Поэтому перестаньте волноваться и покупайте».

И если бы это было только в реалити-шоу Сары Пэйлин. В кругах экологов мы часто слышим, что вместо перехода на возобновляемые источники мы продолжаем иметь дело с привычными. Эти оценки, к несчастью, слишком оптимистичны. Правда в том, что мы уже исчерпали такой запас легкодоступных полезных ископаемых, что для нас наступила эра еще больших деловых рисков, эра сверхэнергий. Это означает бурение нефтяных скважин на больших глубинах, в том числе в арктических льдах, где ликвидация возможных катастроф просто невозможна. Это означает огромные гидравлические ректификаторы газа, и широкомасштабные операции добычи угля, подобных которым не было. И, что наиболее спорно, это значит — смоляные пески. Меня всегда удивляло то, как мало людей не из Канады знают о смоляных песках Альберты, которые в этом году претендуют на первое место среди источников импортируемой в США нефти.

Сейчас стоит уделить время пониманию такой нефтедобычи, потому что, я уверена, она, как ничто иное, показывает безрассудство выбранного нами пути. Итак, это место, где залегают смоляные пески, под одним из последних великих северных лесов. Эта нефть не жидкая; нельзя просто пробурить дыру и выкачать ее. Смоляной песок — твердый, смешанный с грунтом. Чтобы добыть его, нужно сперва избавиться от деревьев. Затем срезать верхний слой почвы, и только потом добраться до нефтяного песка. Процесс требует огромного количества воды, которая затем останется в больших шлаковых водоемах. А это очень плохо для местных аборигенов, живущих вниз по течению, у которых выявляется критически высокий уровень раковых заболеваний.

Глядя на эти картинки, трудно вообразить масштаб этой операции, но он хорошо виден из космоса, размером приблизительно с Англию. Я нахожу полезным взглянуть на карьерные самосвалы, вращающие землю, они огромны. Вот там человек рядом с колесом. Я думаю, что это не бурение скважин, даже не добыча ископаемых. Это скальпирование земли. Обширные, живые пейзажи опустошаются, становясь серыми. Я, признаться, считаю, что это было бы отвратительно, если только это не цвет углерода. Но правда в том, что в среднем переработка этого материала в сырую нефть производит втрое больше парниковых газов, чем производство обычной нефти в Канаде. Как иначе назвать это, кроме как массовым безумием? Когда мы знаем, что должны научиться жить на поверхности планеты с даровой энергией солнца, ветра и воды, мы продолжаем фанатично рыться в поисках грязных, высокотоксичных ископаемых. Вот куда привела нас сказка о бесконечном росте: в эту черную дыру в сердце моей страны — в место такой планетарной боли, на которое, как и на нефтяной фонтан ВР, можно лишь стоять и смотреть долго-долго.

Как показали нам Джаред Даймонд и другие, так цивилизации приходят к самоуничтожению, давя на газ в тот самый момент, когда следовало бы притормозить. Проблема в том, что наша главная сказка содержит ответ и на это. В самый распоследний момент мы чудом будем спасены, прямо как в каждом голливудском фильме, как на Вознесение. Но, разумеется, наша секулярная религия — технология. Вы могли заметить все большее число заголовков, подобных этому. За этой формой так называемой геоинженерии стоит идея о том, что, поскольку планета нагревается, мы могли бы выбросить сульфаты и алюминиевую пыль в стратосферу, чтобы отразить часть солнечных лучей обратно в космос, остужая таким образом планету.

Самый идиотский план — я не преувеличиваю — состоит в том, чтобы поднять нечто вроде садового шланга на 18 с половиной миль в небо на воздушных шарах и распылить сернистый газ. Так, проблему загрязнения мы решаем еще большим загрязнением. Представьте это как абсолютный мусорный вброс. Серьезные ученые, проводящие эти исследования, в один голос заявляют, что эти приемы совсем не исследованы. Ученые не знают, сработают ли они, и совсем не представляют, к каким ужасающим побочным эффектам они могут привести. Тем не менее, простое упоминание о геоинженерии с теплотой встречается в некоторых кругах — в частности, в СМИ — даже с оттенком эйфории. Аварийный выход найден. Новая земля открыта. Наиболее важно, что нам совсем не придется менять стиль нашей жизни. Видите ли, для некоторых людей их спаситель — парень в развевающейся робе. Для других — парень с садовым шлангом. Нам крайне нужны новые сказки. Сказки, в которых герои другие, и они рискуют иначе, давая бой безрассудству, реализуя на практике принцип предосторожности, даже если придется, собственно, действовать — как те сотни молодых людей предпочтут быть арестованными за то, что они пикетируют «грязные» энергостанции, или за их борьбу с угольными разработками. Нам нужны истории, которые заменят эту линейную идею бесконечного роста идеей замкнутой, напоминающей нам, что все возвращается, что это наш единственный дом, нет никакого аварийного выхода. Называйте это кармой, физикой, действием, реакцией, осторожностью: принцип, напоминающий нам о том, что жизнь слишком ценна, чтобы рисковать ей ради чего бы то ни было.

Перевод:  Seven DVM
Редактор: Мария Полищук

Источник