Джей Ди Ванс: Забытый рабочий класс Америки

Помню, как первый раз в жизни оказался в хорошем ресторане, в очень хорошем ресторане. Это был банкет для юристов. К нам сразу же подошла официантка и спросила, не желаем ли мы вина. Я говорю: «Да, конечно. Я возьму белое».

И она тут же спросила: «Вы бы хотели совиньон-блан или шардоне?»

Помню, как подумал: «Да ладно вам, милочка, заканчивайте со своим французским и просто налейте мне белого вина». Однако, применив дедукцию, я сообразил, что шардоне и совиньон-блан — это две разновидности белого вина, и заказал шардоне, так как, честно говоря, это слово было легче произнести.

Со мной произошло немало подобных историй в первые годы учебы на юридическом факультете в Йеле, потому что, несмотря на видимость, я культурный аутсайдер. По происхождению я далек от элит. Я не с северо-востока США и не из Сан-Франциско. Я родился на юге Огайо, в городе сталеваров, в котором не все гладко во многих аспектах жизни, и подобные проблемы характерны для всего рабочего класса Америки. Здесь употребляют героин, от этого умерли многие мои знакомые. Жестокость, бытовое насилие и разводы разбивают семьи. А еще здесь ощущается особый пессимизм. Подумайте о росте смертности в этих местах и поймите, что для многих этих людей проблемы, с которыми они сталкиваются, действительно приводят к росту смертности в местных общинах, и их жизнь — это настоящая борьба.

Я своими глазами видел эту борьбу. Моя семья очень долго испытывала схожие трудности. У нас никогда не было лишних денег. Пагубные привычки, поразившие сообщество, преследовали и мою семью, к несчастью, даже мою маму. Я был свидетелем множества проблем в моей собственной семье. Порой причины крылись в отсутствии денег, а порой — в отсутствии доступа к ресурсам и общественному капиталу, и все это сильно повлияло на мою жизнь.

Если бы вы увидели, как я жил в свои 14 лет, и подумали: «Что ждет этого ребенка?», то решили бы, что меня ждет борьба за то, что ученые называют вертикальной мобильностью. Вертикальная мобильность — абстракция, но это понятие лежит в самом сердце американской мечты. В этом весь смысл, она определяет, будут ли дети, родившиеся, как и я, в бедных районах, жить лучшей жизнью, добьются ли они материального благосостояния или увязнут в той среде, откуда вышли. К сожалению, выяснилось, что вертикальная мобильность в нашей стране недостаточно сильна и, что интересно, обусловлена географией. Взять, к примеру, Юту: бедные дети из Юты устраиваются в целом неплохо и вполне вероятно смогут осуществить свою американскую мечту. Но если рассмотреть мои родные края, Юг США, район Аппалачи, юг штата Огайо, то там у детей из бедных семей шансы на успех в жизни невелики. В этих частях страны американская мечта остается всего лишь мечтой.

Почему так происходит? Очевидно, что одна из причин экономическая или структурная. Эти регионы страдают из-за ужасных экономических тенденций, возникших в угольной промышленности и металлургии, из которых людям сложно вырваться. Безусловно, это проблема. Другая проблема — «утечка мозгов», когда по-настоящему талантливые люди, не находя достойной работы дома, переезжают и строят свой бизнес или создают НКО где-то еще, а с их переездом родной край многого лишается. Во многих бедных регионах разваливаются школы, дети не получают должного образования, отчего уменьшаются их шансы преуспеть во взрослой жизни. Все это важно. Да, эти структурные барьеры существуют, но оглядываясь на свою жизнь, родной город, я понимаю, что там имело место что-то еще. Это сложно описать и измерить, но оно было реально.

Во-первых, в городе, где я вырос, витало неподдельное чувство обреченности. У детей было ощущение, что у них нет выбора. Не важно, чтó происходило и сколько бы они ни трудились, сколько бы ни прикладывали усилий, чтобы преуспеть, ничего бы не вышло. Трудно расти в такой атмосфере. Это мироощущение сложно понять, оно порой доходит до конспирологических теорий. Возьмем всего один актуальный вопрос — политику равных возможностей. В зависимости от политических взглядов вы можете соглашаться или нет с таким способом борьбы с дискриминацией на работе или в учебном заведении. Но если бы вы родились в подобном городе, то политика равных возможностей казалась бы вам механизмом сдерживания. Для рабочего класса это особенно справедливо. Для них дело не только в хорошей или плохой политике. Им кажется, как будто происходит заговор: богатые и властьимущие работают против них. Они видят проявления этого заговора повсюду, для них он реален, поэтому они не ждут ничего хорошего.

Поэтому на вопрос о том, как жить, если растешь в такой среде, можно ответить по-разному. Можно сказать: «Я не буду особо стараться, ведь от этого ничего не зависит». А можно ответить так: «Я не буду гнаться за тем, что принято считать успехом — за высшим образованием и престижной должностью. Для тех, кому это важно, я все равно не стану своим». Когда я поступил в Йель, дома меня спросили, пришлось ли мне притворяться либералом, чтобы меня приняли. Серьезно. Очевидно, что в анкете абитуриента нет пункта «политические взгляды», но из этой истории видно, что люди из бедных районов чувствуют, что им нужно притворяться, чтобы преодолеть социальные барьеры. Это очень серьезная проблема.

Даже если не поддаваться этому чувству обреченности и думать, что от твоего выбора что-то зависит, стараться поступать правильно, чтобы улучшить свою жизнь и жизнь своей семьи, порой сложно понять, какой выбор правильный, если вырос в такой среде, в какой рос я. К примеру, я не знал, что нужно пойти на юрфак, чтобы стать юристом. Я не знал того факта, что учеба в лучших вузах детям из небогатых семей обходится дешевле, потому что университеты выплачивают им бóльшую стипендию, оказывают материальную помощь. Помню, что узнал об этом, когда сам получил письмо из Йеля о материальной помощи в размере десятков тысяч долларов, выплачиваемых нуждающимся. Термин «нуждающиеся» я тоже до того не знал. Когда я получил письмо, то сказал своей тете: «Пожалуй, впервые в жизни то, что я беден, сделало меня богаче».

Я не располагал этой информацией, потому что ей не располагали в моем кругу общения. Меня научили хорошо стрелять из ружья, печь вкуснейшее печенье — секрет в том, чтобы предварительно заморозить масло — но мне не объяснили, как преуспеть. Меня не научили принимать правильные решения об образовании и возможностях, которые нужно принимать, чтобы преуспеть в XXI веке в условиях экономики знаний. Экономисты называют ценные сведения, почерпнутые из неформальных источников, от друзей и родственников, «социальным капиталом». Накопленный мной социальный капитал не был предназначен для Америки XXI века, как оказалось.

Есть еще кое-что важное, что действительно происходит в нашем обществе, но о чем не принято говорить. Зачастую дети из семей рабочих рано приобретают так называемый отрицательный опыт, а точнее — переживают травму: их бьют и подавляют родители, на них кричат, или они видят, как избивают их родителей, видят наркоманов и пьяниц. Все это проявления детских травм, в моей семье таким никого не удивить. Важно, что это не особенность моей семьи в настоящий момент — это происходило не одно поколение. Мои дедушка и бабушка с того момента, когда у них появились дети, хотели воспитать их чрезвычайно хорошо. Они принадлежали к среднему классу, неплохо зарабатывали на сталелитейном заводе. Но в итоге вышло так, что дети пережили много травм, которые повторялись из поколения в поколение. Когда моей маме было 12 лет, она видела, как моя бабушка подожгла дедушку. Он провинился тем, что напился, хотя она его предупредила, что убьет, если он напьется. Это она и попыталась сделать. Подумайте, как такое повлияет на неокрепший ум.

Нам такое кажется из ряда вон выходящим, но исследование Wisconsin Children’s Trust Fund выявило, что 40% детей из бедных семей многократно испытывают травмы. В состоятельных семьях этот показатель равен 29%. Подумайте о том, что это значит. Почти каждый второй ребенок из бедных семей многократно переживает травмы. Это не единичный случай, а очень серьезная проблема.

Известно, чтó происходит с детьми, пережившими такое: они чаще, чем другие, попадают в тюрьмы, начинают принимать наркотики, чаще не заканчивают школу и, что более важно, вероятно, что они будут поступать со своими детьми так же, как поступали с ними. Детская травма и неприятности в семье — вот чем наше общество одаряет детей, и этот «подарок» передается из поколения в поколение.

Учтите все это: безнадежность, отчаянье, циничное отношение к будущему, детская травма, малый социальный капитал, и поймете, почему я в возрасте 14 лет был готов стать еще одним статистом, еще одним неудачником.

Но случилось неожиданное: я сделал невозможное. Все сложилось удачно для меня. Я закончил школу, колледж, поступил на юридический факультет, сейчас у меня отличная работа. Что произошло?

Во-первых, мои бабушка и дедушка, те самые из истории про поджог, к моменту моего рождения очень изменились. Они дали мне стабильные дом и семью. Когда мои родители не справлялись со своей ролью, ее выполняли они, они очень старались. Моя бабушка сделала две особенно важные вещи: в доме царил мир, и я мог спокойно заниматься учебой и тем, чем положено заниматься детям. А еще она была невероятно проницательной, хотя даже не окончила школу. Она поняла, что в моем окружении мне внушали, что от меня ничего не зависит, что судьба сдала мне плохие карты. Она сказала мне однажды: «Джей Ди, не будь неудачником, считающим, что весь мир против тебя. Ты можешь добиться всего, чего захочешь».

Тем не менее, она понимала, что жизнь несправедлива. Сложно добиться баланса, объясняя ребенку, что жизнь несправедлива, и при этом убеждая, что все зависит от него. Ей же это удалось.

Еще мне помогла служба в Корпусе морской пехоты США. Мы привыкли думать, что это просто военная служба, но для меня это был четырехлетний интенсивный курс по закаливанию характера. Там я научился стирать, заправлять кровать, рано просыпаться и следить за своими финансами. Там, где я вырос, меня этому не научили. Помню, как впервые покупал себе машину. Мне предложили минимальную ставку 21,9%, и я уже готов был подписать договор, но сделка не состоялась, потому что я рассказал о ней командиру, а тот ответил: «Не будь идиотом, в кооперативном банке ставка намного лучше». Так я и поступил. Если бы не морская пехота, я бы о таком никогда не узнал. Я бы разорился.

Напоследок хочу сказать, что мне очень повезло с учителями и людьми, которые сыграли важную роль в моей жизни. Люди из морской пехоты, из Огайо, из Йеля — отовсюду, они действительно помогли мне и восполнили нехватку социального капитала, которую я, безусловно, испытывал. Мне повезло, но так везет далеко не всем детям. Отсюда возникает очень важный для нас всех вопрос: как это изменить? Как дать детям из бедных, неблагополучных семей дом, где они были бы любимы? Нужно спросить себя: как научить родителей в этих неблагополучных семьях правильно вести себя со своими детьми и супругами. Как наставлять детей из бедных семей, передавать им социальный капитал, которого у них нет. Нужно придумать, как обучать детей из рабочего класса не только профессиональным навыкам, чтению и математике, но и социальным навыкам, например, разрешению конфликтов и управлению финансами.

У меня нет ответов на все вопросы и правильных решений всех этих проблем, но я знаю, что прямо сейчас на юге Огайо какой-то ребенок ждет отца и гадает, переступит ли он через порог трезвым или пьяным. Мама другого втыкает в руку иголку и отключается, а ребенок не понимает, почему она его не кормит, и ложится спать голодным. Еще один мечтает жить лучше, но не питает никаких надежд на будущее. Нужно, чтобы кто-то дал им надежду. У меня нет всех ответов, но я знаю, что пока наше общество не задаст себе правильные вопросы, например, почему мне повезло, и как сделать так, чтобы повезло и другим детям в нашей стране, очень серьезная проблема так и не разрешится.

Перевод: Наталия Ост
Редактор: Питер Паллос

Источник