Мариано Сигман: Ваша речь может предсказать будущее вашего психического здоровья

В нашем распоряжении имеются исторические свидетельства о том, как древние греки жили, одевались, сражались… Но как они думали?

Естественно предположить, что глубинные аспекты человеческой способности мыслить или воображать, сознавать, мечтать всегда оставались неизменными. Но возможен и другой вариант: социальные преобразования, сформировавшие нашу культуру, могли изменить и сами основы человеческого мышления.

Можно придерживаться разных мнений на этот счет. На самом деле это давний философский вопрос. Но научен ли этот вопрос?

Осмелюсь предположить, что так же, как мы реконструируем древнегреческие города, имея только пару кирпичей, можно рассматривать письменные памятники как археологические находки, ископаемые следы человеческой мысли.

На самом деле, проведя психологический анализ некоторых древнейших книг в истории культуры, Джулиан Джейнс в 1970-х годах пришел к радикальной гипотезе, что еще каких-то три тысячи лет назад люди были шизофрениками, как мы называем эту болезнь сегодня. Он основывал свое утверждение на том, что первые люди, описанные в этих книгах, стабильно вели себя в разных культурах и в разных концах света, будто слышали голоса и подчинялись им, думая, что голоса исходят от богов или муз… Сегодня мы называем это галлюцинациями. Только со временем люди стали понимать, что те голоса принадлежали им самим. Так люди научились интроспекции — умению думать о собственных мыслях.

Итак, теория Джейнса заключается в том, что сознание, по крайней мере в нашем сегодняшнем его понимании как осознание своей ведущей роли в собственной жизни, — это относительно недавний культурный феномен. Эта теория поразительна, но есть очевидная загвоздка: теория построена всего на нескольких специфических примерах. Отсюда вопрос: может ли теория о том, что самосознание развилось у людей только 3 000 лет назад, быть проверена количественно и объективно?

Безусловно, метод исследования представляет еще одну сложность. Не было такого, что Платон проснулся однажды и написал «Привет, я Платон! С сегодняшнего дня я обладаю интроспективным сознанием».

В этом и заключается суть проблемы. Нужно отследить появление феномена, о котором не говорится напрямую. Слово «интроспекция» ни разу не встречается в анализируемой литературе.

Наше решение — построить словарное пространство, содержащее все слова и организованное так, чтобы расстояние между любыми двумя словами отражало бы их смысловую близость друг к другу. Например, слова «кошка» и «собака» расположатся неподалеку, а слова «грейпфрут» и «логарифм» будут очень далеко друг от друга. То же касается любой пары слов в этом пространстве.

Это словарное пространство можно построить по-разному. Можно опросить экспертов, что-то похожее делают авторы словарей. Также можно руководствоваться простым предположением, что близкие по смыслу слова часто встречаются в одних предложениях, абзацах или документах. Слишком часто, чтобы быть случайностью. Эта простая гипотеза, простой метод, хотя и с непростыми вычислениями, поскольку мы имеем дело со сложным, многомерным пространством, оказался очень эффективным.

Чтобы вы поняли, насколько хорош этот метод, вот результат, полученный при анализе некоторых знакомых слов. Во-первых, вы видите, что слова автоматически организуются по семантическому соседству. Вот фрукты, вот части тела, элементы компьютера, научные термины и так далее.

По этому алгоритму концепты образуют иерархию. Например, научные термины подразделяются на астрономические и физические термины. Здесь встречаются очень тонкие моменты. К примеру, слово «астрономия» кажется не на месте, но на самом деле тут оно и должно быть, между тем, что это — наука, и что она описывает — астрономические понятия.

Продолжать можно бесконечно. Если вы посмотрите внимательно и построите случайные траектории, то увидите, что в этом процессе есть что-то сродни поэзии. Так происходит из-за схожести организации этого пространства с организацией мышления.

И последнее: этот алгоритм определяет наши интуитивные основания для отнесения тех или иных слов к смысловому полю интроспекции. Например, слова «себя», «вина», «причина», «эмоция» очень близки к интроспекции, а другие слова, например: «красный», «футбол», «свеча», «банан», очень от нее далеки.

Итак, когда мы построили это пространство, вопросы, касающиеся истории интроспекции или истории любого другого понятия, казавшиеся раньше абстрактными и беспредметными, стали конкретными и подвластными количественному анализу.

Все, что нам нужно, — это взять книги, оцифровать их, выбрать этот поток слов в качестве траектории, спроецировать их в таком пространстве и определить, насколько существенно эта траектория пересекается с семантическим полем концепта «интроспекция».

Таким образом можно проанализировать историю интроспекции в древнегреческой традиции, чьи памятники письменности сохранились лучше всего. Итак, мы взяли все эти писания, расположили их в хронологическом порядке, взяли из каждого произведения слова, спроецировали их в этом пространстве, проверили, насколько каждое из слов близко к «интроспекции», и вывели средний показатель. Затем мы поставили вопрос, насколько с течением времени литературные произведения приближались к концепту интроспекции.

В древнегреческой традиции происходило именно это. Вы видите, что для древнейших произведений гомеровской эпохи справедливо небольшое повышение уровня интроспекции. Но примерно в IV веке до н.э. этот показатель начинает резко карабкаться вверх, приближаясь к интроспекции и повышаясь почти в пять раз. Хорошо, что сейчас мы можем узнать, происходило ли подобное в других, независимых традициях.

Мы провели такой же анализ для книг иудео-христианской традиции и получили ту же картину. Опять же, вы видите небольшой рост в древнейших писаниях Ветхого Завета, затем начинается резкий рост в текстах Нового Завета. Интроспекция достигает своего пика в «Исповеди» Августина Блаженного, написанной в IV веке нашей эры. Это очень важно, потому что ученые, филологи и историки, признают Августина одним из первопроходцев интроспекции. Некоторые считают его отцом современной психологии.

Итак, наш алгоритм количественного анализа, объективный и очень быстрый — анализ занимает только доли секунды — может привести эту долгую исследовательскую традицию к очень важным выводам. По-своему, прелесть науки состоит в том, что сейчас эту идею можно обобщить и применить ее в любых других областях.

Так же, как мы задавались вопросом о прошлом человеческого сознания, мы можем задать себе и другой, возможно, самый сложный вопрос: что можно выяснить о будущем нашего сознания? Точнее, могут ли слова, сказанные сегодня, рассказать, каким будет наш разум через несколько дней, месяцев или лет.

Сегодня многие носят датчики, отслеживающие сердцебиение, дыхание, гены. Люди надеются, что этим смогут предотвратить болезни. Спросим себя, может ли отслеживание и анализ слов, которые мы произносим или пишем в твитах и имейлах, помочь нам заранее узнать, будут ли у нас психические проблемы. С Гильермо Сеччи, который был моим соратником в этом приключении, мы поставили перед собой задачу и решили ее, проанализировав аудиозаписи речи 34-х молодых людей, у кого с высокой вероятностью могла развиться шизофрения.

Мы количественно оценили речь в первый день исследования и попытались узнать, могут ли характеристики речи предсказать в трехлетнем интервале будущее развитие шизофрении. Наши надежды не оправдывались, и мы терпели неудачу за неудачей. Для того, чтобы предсказать, что произойдет с разумом в будущем, одной семантической информации было мало. Ее хватало, чтобы отличить группу шизофреников от контрольной группы, примерно то же мы сделали с древними текстами, но предсказать начало развития психоза не получалось.

Но затем мы поняли, что, возможно, важно было не столько то, что они говорят, сколько то, как они это говорят. Если точнее, дело не в семантическом соседстве слов, а в амплитуде скачков между различными семантическими областями. Мы ввели критерий, который назвали семантической согласованностью. Этот критерий помогает оценить семантическое постоянство речи в рамках одной семантической категории.

Оказалось, что в этой группе из 34-х человек алгоритм, основанный на выявлении семантической согласованности, со 100%-ной точностью предсказывал, у кого разовьется психоз, а у кого — нет. Ничего подобного невозможно было достичь — даже близко, — используя любые другие клинические показатели.

Хорошо помню, что когда я над этим работал, то однажды сидел за компьютером и увидел последние твиты Поло — когда-то в Буэнос-Айресе Поло был моим первым учеником, а на тот момент он жил в Нью-Йорке. В этих твитах было что-то — я не мог это точно описать, так как напрямую ни о чем не говорилось, — но у меня возникло твердое ощущение, интуиция, острое осознание, что что-то было не так. Я взял телефон и позвонил Поло. С ним действительно не все было в порядке. И тот простой факт, что, прочитав между строк, я смог в его словах уловить его истинные чувства, очень сильно помог.

Сегодня я хотел вам рассказать, что мы приближаемся к пониманию того, как превратить интуицию, которой все мы обладаем, в алгоритм. Если это произойдет, в будущем, возможно, нас ждет совсем другая форма психического здоровья, основанная на объективном, количественном и автоматизированном анализе письменной или устной речи.

Перевод: Наталия Ост 
Редактор: Юлия Каллистратова 

Источник