Жаклин Новограц: вдохновляющая жизнь соучастия

В последнее время я проводила много времени, путешествуя по миру, разговаривая с группами студентов и профессионалов. И я заметила, что всюду слышу похожие разговоры. Одни говорят: «Время для перемен наступило». Они хотят быть частью этого. Они говорят о желании прожить жизнь, наполненную смыслом и имеющую цель. Но с другой стороны, я слышу людей, говорящих о страхе, о нежелании рисковать. Они говорят: «Я действительно хочу иметь цель в жизни, но я не знаю откуда начать. Я не хочу разочаровать свою семью или друзей». Я работаю в организации по борьбе со всемирной нищетой. И они говорят: «Я хочу бороться со всемирной нищетой, но что будет с моей карьерой? Буду ли я ограничен? Буду ли я зарабатывать достаточно денег? Смогу ли я жениться и иметь детей?» И как женщина, которая не вышла замуж, пока не стала намного старше – я рада, что подождала – и не имеющая детей, я смотрю на этих молодых людей и говорю: «Ваша работа не должна быть безупречной. Ваша работа — быть человеком. И ничто важное не происходит в жизни без затрат.» Эти разговоры действительно отражают происходящее на национальном и международном уровнях. Наши лидеры и мы сами хотим всего, но мы не говорим о стоимости, мы не говорим о жертве.

Одна из моих самых любимых литературных цитат была написана Тилли Олсен, замечательной американской писательницей с юга. В рассказе под названием «О Да» она повествует о белой женщине, живущей в 1950-е. У нее есть дочь, которая дружит с маленькой афроамериканской девочкой. Она смотрит на свое дитя с чувством гордости, но задается вопросом, какую цену та заплатит? «Лучше быть во что-то вовлеченным, чем если бы это что-то тебя не касалось». Но настоящий вопрос – чего стоит не отважиться? Чего стоит не пытаться?

Мне посчастливилось познакомиться с выдающимися лидерами, которые избрали прожить посвященную чему-либо жизнь. Одна моя знакомая была коллегой по программе, которую я вела в Фонде Рокфеллера, ее звали Ингрид Вашинаваток. Она была лидером племени Меномини, коренного населения Америки. И когда мы собирались вместе, она предлагала нам подумать о том, как старшие люди в культуре коренного населения Америки принимают решения. Она рассказывала, как они буквально представляют лица детей, которые будут жить через семь поколений и смотреть на них с Земли. Они посмотрят на них, считая их ответственными за будущее. Ингрид понимала, что мы связаны друг с другом – не только с людьми, но и со всеми живыми существами на планете.

К большому сожалению в 1999 году, когда она была в Колумбии, работая с людьми У’ва, сосредоточенная на сохранении их культуры и языка, она и двое ее коллег были похищены, подвергнуты пыткам и убиты Революционными вооруженными силами Колумбии. И всякий раз, когда мы собираем коллег после этого, мы оставляем пустой стул для ее духа. И спустя более, чем десятилетие, когда я говорю с членами неправительственных организаций, будь то в Трентоне, Нью-Джерси или в офисе в Белом доме, и мы говорим об Ингрид, все они говорят, что пытаются объединять ее мудрость, ее дух и действительно закончить невыполненную работу ее жизненной миссии. И когда мы думаем о наследии, я не могу представить более убедительного, несмотря на то, как коротка была ее жизнь.

И я была тронута камбоджийскими женщинами, красивыми женщинами, женщинами, которые хранили традицию классического танца Камбоджи. Я встретила их в ранние 90-е. В 1970-е, под режимом Пола Пота (премьер-министр Камбоджи, который был одним из лидеров крайне левого режима «красных кхмеров», проводившего геноцид своего народа – прим. переводчика). «Красные кхмеры» убили более миллиона человек. Они выбирали мишенями элиту и интеллигентов, артистов, танцоров. И в конце войны в живых осталось лишь 30 исполнителей классического танца. И женщины, которых я имела честь встретить, рассказывали истории о том, как среди выживших их осталось только трое, и они лежали в койках в лагерях для беженцев. Они говорили, что они очень старались запомнить фрагменты танца, надеясь, что остальные были живы и делали то же самое.

И одна женщина стояла с безупречной осанкой, ее руки по швам, и говорила о воссоединении 30-ти после войны, и как замечательно это было. Крупные слезы стекали по ее лицу, но она не поднимала рук, чтобы вытереть их. И женщины решили, что они будут обучать не следующеее поколении девочек, потому что те уже слишком взрослые, а поколение, следующее за ним. И я сидела в студии, смотря на этих женщин, хлопающих в ладоши – красивые ритмы – пока эти маленькие сказочные феи транцевали вокруг них, одетые в красивые цветные шелковые наряды. И я думала, вот как люди действительно молятся, что перенеся все эти злодеяния. Потому что они были сосредоточены чтить только самое красивое из нашего прошлого и выстроить из него надежду нашего будущего. И эти женщины поняли, что иногда самые важные вещи, которые мы делаем и на которые тратим наше время – это те вещи, которые мы не можем измерить.

Меня также задела темная сторона власти и лидерства. Я поняла, что власть, особенно в ее абсолютной форме, равна поставщику любых возможностей. В 1986 я поехала в Руанду и работала с очень маленькой группой руандских женщин, чтобы организовать микрофинансовый банк. И одной из женщин была Агнес – крайняя слева от вас – она была одной из первых трех женщин-парламентариев в Руанде, и ее наследие — стать одной из матерей Руанды. Мы строили этот институт, основанный на социальной справедливости, половом равенстве, идее наделения правами женщин.

Но Агнес больше переживала о внешних атрибутах власти, чем о принципах ее устройства. И хотя она была частью либеральной партии, политической партии, которая была сфокусирована на многообразии и толерантности, примерно за три месяца геноцида она переменила стороны и присоединилась к эстремистской партии, Власть Хуту, и стала министром юстиции при режиме геноцида. Она была известна за подстрекательства убивать быстрее и перестала вести себя, как женщина. Она была осуждена по первой категории преступлений геноцида. И я посещала ее в тюрьмах, сидела с ней бок о бок, касаясь коленями, и я призналась самой себе, что монстры существуют во всех нас, но, возможно, это не столько монстры, сколько сломанные части нас самих, грусть, скрытый стыд, и в конечном счете это помогает демагогам сыграть на этих деталях, этих фрагментах, если хотите, и заставить нас посмотреть на других людей как на менее значимых, чем мы сами, – и в итоге делать ужасные вещи.

И нет группы более уязвимой для таких манипуляций, чем молодые люди. Я слышала, как говорят, что наиболее опасное животное на планете – это молодой мужчина. Поэтому на этом собрании, сфокусированном на женщинах — ведь это так важно, чтобы мы инвестировали в наших девочек, уравняли игровую площадь и нашли способы почитать их — мы должны помнить, что девочки и женщины наиболее изолированы, измучены, подвержены насилию и сделаны незаметными в тех обществах, где наши мужчины и мальчики чувствуют себя безвластными, неспособными обеспечивать. И когда они сидят на углах улиц и все, о чем они могут думать – это отсутствие работы, образования, отсутствие возможностей, тогда легко понять, что лучший источник обеспечения статуса может придти с униформой и оружием.

Иногда очень небольшие инвестиции могут высвободить чудовищный, безграничный потенциал, который существует во всех нас. Один из участников Фонда Проницательности в моей организации, Сураж Судхакар, обладает так называемым нравственным воображением – способностью войти в положение другого человека и работать, исходя из этой проекции. И он работал с группой молодых людей родом из крупнейших трущоб в мире — Киберы (окраина Найроби, столицы Кении – прим. переводчика). Они оказались потрясающими ребятами. Вместе они создали книжный клуб для сотен людей, живущих в трущобах, они читают многих авторов TED, и им это нравится. Они создали соревнование по созданию бизнес-планов. Затем они решили, что сделают выступления TEDx.

И я столькому научилась у Криса и Кевина, Алекса и Герберта и все этих молодых ребят. Алекс в некотором смысле выразился точнее всего. Он сказал: «Мы привыкли чувствовать себя никем, но сейчас мы ощущаем себя кем-то». И мне кажется, мы не правы, когда думаем, что доход – это главное звено. То, к чему мы действительно стремимся как люди – это быть заметными друг для друга. И причина, по которой эти молодые ребята, как они сказали, участвуют в мероприятиях TED – потому что они были пресыщены и устали от тех семинаров, которые проводились в трущобах, будь то семинары, посвященные ВИЧ, или, в лучшем случае, микрофинансированию. И они хотели прославить то красивое, что есть в Кибере и Матаре – фотожурналисты и творческие личности, художники граффити, учителя и предприниматели. И они делают это. И я снимаю шляпу перед вами, жители Киберы.

Моя собственная работа фокусируется на том, чтобы сделать благотворительность более эффективной и капитализм – менее дискриминирующим. В Фонде Проницательности мы берем благотворительные ресурсы и инвестируем их в, как мы его называем, долгосрочный капитал – деньги, которые будут инвестированы в предпринимателей, которые смотрят на бедных не как на пассивных получателей милостыни, но как на полноценных агентов перемен, которые хотят решать свои собственные проблемы и принимать собственные решения. Мы оставляем наши деньги на период от 10 до 15 лет, и когда получаем их обратно, мы инвестируем их в другие инновации, которые направлены на перемены. Я знаю, это работает. Мы вложили более $50 млн в 50 компаний. И эти компании принесли еще $200 млн в эти забытые рынки. Только в этом году они инвестировали $40 млн в такие направления, как материнский капитал и жилищные условия, экстренные службы, солнечная энергия, так что люди могут иметь большее чувство собственного достоинства при решении своих проблем.

Долгосрочный капитал неудобен для людей, ищущих простые решения, легкие пути, потому что мы рассматриваем прибыль не как грубый инструмент. Но мы находим тех предпринимателей, которые ставят людей и планету впереди дохода. И в конечном счете, мы хотим быть частью движения, которое будет измерять влияние, измерять то, что для нас самое важное. И моя мечта в том, что однажды у нас будет мир,в котором мы не будем чтить только тех, кто берет деньги и делает из них еще больше денег, а будем находить тех, кто будет брать наши ресурсы и обращать их в нечто, меняющее мир в наиболее позитивные стороны. И только когда мы станем чтить их и прославлять, дадим им статус, тогда мир действительно изменится.

В мае прошлого года у меня были необычные 24 часа – я различила два видения мира, живущие бок о бок – одно основано на жестокости, а другое – на трансцендентности. Мне случилось побывать в Лахоре, Пакистан, в день, когда две мечети были атакованы террористами-смертниками. И причина, по которой эти мечети были атакованы, в том, что люди, молящиеся внутри, представляли специфическое направление ислама, которых фундаменталисты не считают мусульманами. И те террористы-смертники не только забрали сотни жизней, они сделали больше – они создали больше ненависти, больше ярости, больше страха и, конечно, отчаяния.

Но менее чем через 24 часа я была в 13 километрах от тех мечетей, посещая один из объектов инвестирования Фонда, и встретила невероятного человека, Джавада Аслама, который отваживается жить жизнью соучастия. Родившийся и выросший в Балтиморе, он изучал недвижимость, работал в коммерческой недвижимости и после 9/11 решил, что поедет в Пакистан, чтобы что-нибудь изменить. Два года он с трудом зарабатывал на жизнь, получал крошечное жалованье, но работал помощником со своим потрясающим жилищным застройщиком по имении Тасниим Саддики. У него была мечта построить жилищное сообщество на этом бесплодном куске земли, используя долгосрочный капитал, но он заплатил свою цену. Он крепко стоял на моральных принципах и отказался платить взятки. Только на то, чтобы зарегистрировать землю, ушло почти два года. Но я увидела, как уровень моральных стандартов может расти от действий одного человека.

Сегодня 2000 человек живут в 300 домах в этой красивой общине. И там есть школы, клиники и магазины. Но там лишь одна мечеть. И я спросила Джавада: «Как вы справляетесь? Ведь это – действительно многообразная община. Кто имеет право ходить в мечеть по пятницам?» Он сказал: «Долгая история. Это было тяжело, это был долгий путь, но в конце концов лидеры общины пришли к согласию, понимая, что только мы есть друг у друга. И мы решили, что изберем трех наиболее уважаемых имамов, и эти имамы будут меняться, будут по очереди проводить пятничные молитвы. Но все сообщество, все различные течения, включая шиитов и суннитов, будут сидеть вместе и молиться».

Нам нужен этот тип нравственного лидерства и отваги в наших обществах. Мы встречаемся лицом к лицу с огромными проблемами в мире – финансовый кризис, глобальное потепление и это возрастающее чувство страха и отличия. И каждый день у нас есть выбор, мы можем выбрать более простой путь, более циничную дорогу, дорогу, основанную на мечтах прошлого, которого в действительности никогда не было, боязни друг друга, отдаленности и осуждении, или же мы можем выбрать гораздо более трудную тропу перемен, транцендентности, сострадания и любви, но также ответственности и справедливости.

Я имела честь работать с детским психологом доктором Робертом Колсом, который поддерживал перемены во время движения за гражданские права в Соединенных Штатах. И он рассказывает потрясающую историю о работе с шестилетней девочкой по имени Руби Бриджес, первым ребенком, который объединил школы на юге – в данном случае, в Новом Орлеане. И он сказал, что каждый день эта шестилетняя девочка, одетая в красивое платье, проходила с изяществом через группы белых людей, гневно кричащих, называющих ее монстром, угрожающих отравить ее – искривленные лица. И каждый день они видели ее, казалось, будто она что-то говорила людям. И он спросил: «Руби, что ты говоришь?» Она отвечала: «Я не разговариваю». И наконец он сказал: «Руби, я вижу, что ты говоришь. Что ты говоришь?» И она ответила: «Доктор Колс, я не разговариваю, я молюсь». Он сказал: «Хорошо, но о чем ты молишься?» Она ответила: «Я молюсь, Отче, прости их за то, что они не понимают, что делают». В 6 лет этот ребенок жил жизнью соучастия, и ее семья заплатила цену за это. Но она стала частью истории и продвинула идею, что все мы должны иметь доступ к образованию.

Моя последняя история о молодом, красивом мужчине по имени Джосефат Бьяруханга, еще одном последователе Фонда Проницательности, пришедшем из Уганды, из животноводческого сообщества. И мы направили его в программу в западной Кении всего лишь в 200 милях оттуда. И он сказал мне в конце этого года: «Жаклин, это было так унизительно, потому что я думал, что как фермер и как африканец я смогу понять, как справиться с различиями культуры. Но я иногда совершал ошибки, особенно разговаривая с африканскими женщинами – мне было очень сложно научиться слушать». И он сказал: «Так я сделал вывод, что во многом лидерство похоже на метелку риса, потому что в конце сезона, по окончании роста, он красивый, зеленый, он питает мир, он достигает небес.» И он сказал: «Но прямо перед сбором урожая, он наклоняется с большой благодарностью и смирением, чтобы дотронуться до земли, из которой рос».

Нам нужны лидеры. Мы сами должны руководить так, чтобы иметь смелость верить в то, что мы можем сами расширить наше основное предположение о том, что все люди созданы равными, независимо от того, мужчина ли это, женщина или ребенок. Все что нужно – это иметь смирение признать, что мы не можем этого добиваться поодиночке. Роберт Кэннеди однажды сказал: «Немногие из нас могут менять историю целиком, но каждый из нас может работать, чтобы изменить небольшую часть событий. И совокупностью этих действий будет написана история этого поколения». Наша жизнь так коротка, и время, прожитое на этой планете, так дорого, и все, что мы имеем, — это друг друга. Таким образом, каждый из вас может жить жизнью соучастия. Это необязательно будет легкая жизнь, но в итоге, это будет то, что будет придавать нам силы.

Перевод: Николай Копылов
Редактор: Екатерина Павлюченкова

Источник