Какие «ментальные ловушки» мешают нам наладить более счастливую и гармоничную жизнь? Известный психиатр и психолог Дэниел Сигел написал об этом книгу «Майндсайт. Новая наука личной трансформации», которая недавно вышла на русском языке. Мы выбрали фрагмент книги, в котором Сигел обсуждает одно из важных исследований отношений детей и родителей, как эти отношения определяют развитие сознания и то, как мы описываем историю своей жизни, будучи взрослыми.
Начальный этап эксперимента проводился в течение первого года жизни детей. Специально обученные наблюдатели приходили домой к участникам и оценивали взаимодействие матери и ребенка по стандартизированной шкале. Затем, в конце года, все мамы с детьми приходили в лабораторию и проходили двадцатиминутный тест, известный как «Незнакомая ситуация». Он изучает последствия разлуки годовалого малыша с матерью, оставленного с неизвестным ему человеком или в одиночестве. Идея состоит в том, что это вызывает у ребенка стресс и активирует систему привязанности — то есть установленную связь с родителем.
Исследование проводилось тысячи раз придумавшими его учеными и затем сотни раз повторялось по всему миру. Реакция младенца на незнакомую ситуацию в лаборатории напрямую коррелировала с его взаимодействием с родителем дома. Ключевой оказалась фаза воссоединения. На основании того, как быстро после возвращения мамы ребенок успокаивался и возвращался к игре, было выявлено четыре типа привязанности.
Около двух третей детей имели надежную привязанность. Когда мама уходила из комнаты, они явно демонстрировали, что скучают по ней, зачастую плакали. Когда она возвращалась, ребенок активно приветствовал ее, искал прямого физического контакта. Но он быстро успокаивался и продолжал играть. Родители таких детей тонко чувствовали потребность в связи с ними, считывали их сигналы и эффективно удовлетворяли потребности.
Около 20% детей демонстрировали избегающую привязанность. Они все время были сосредоточены на игрушках или на изучении комнаты, не проявляли никаких признаков беспокойства или злости, когда мама уходила, игнорировали или активно избегали ее, когда она появлялась снова. В данном случае родители недостаточно эффективно и активно реагировали на сигналы ребенка дома, не обращали внимания и проявляли безразличие к стрессу у своих детей. Поэтому постепенно дети вырабатывали примерно следующую установку: «Мама не помогает мне и не утешает меня, так какое мне дело, здесь она или нет?» Поведенческое избегание является адаптацией к отношениям такого типа. Чтобы справиться с ситуацией, ребенок минимизирует активацию каналов привязанности.
Еще 10–15% детей обладали амбивалентной привязанностью, обусловленной непоследовательным поведением родителей. Иногда они настраивались на ребенка, но не всегда. В незнакомой ситуации такой ребенок часто кажется тревожным еще до ухода мамы. Он ищет воссоединения с ней, но недостаточно быстро успокаивается и продолжает плакать вместо того, чтобы играть, или прижиматься к родителю, но выглядит отчаявшимся и беспокойным. Контакт с мамой явно не приносит ему облегчения, и каналы привязанности активируются слишком сильно.
Четвертую привязанность — дезорганизованную — добавили на базе более поздних исследований. Она проявляется примерно у 10% среднестатистических детей, но возрастает до 80% в группах повышенного риска, например у наркозависимых родителей. По возвращении родителя ребенок пугается, приближается к маме, но затем отдаляется от нее, замирает или падает на пол, прижимается к маме и плачет, но в то же время и отталкивает ее. Такое происходит, когда родители демонстрируют полное отсутствие настроенности на ребенка, когда они наводят на него ужас и когда сами испытывают страх. В подобных случаях ребенок не может найти эффективные средства, чтобы справиться с происходящим. Его стратегии привязанности не работают.
За многими из участвовавших в эксперименте детей наблюдали более двадцати пяти лет. Несмотря на прочие влиявшие на их развитие факторы, личностные характеристики изменялись довольно предсказуемо.
Как правило, дети с надежной привязанностью реализовывали свой интеллектуальный потенциал, строили нормальные отношения с другими, пользовались уважением у сверстников и хорошо контролировали эмоции. Хотя исследователи не изучали мозг напрямую, общие выводы во многом соответствуют функциям медиальной префронтальной коры. Дети с надежной привязанностью развили правильную телесную регуляцию, настроенность на других, эмоциональную уравновешенность, гибкость реакций, модуляцию страха, эмпатию, инсайт, а также представления о моральных нормах. С точки зрения межличностной нейробиологии это говорит о том, что взаимосвязь ребенка и родителя по надежному типу способствует росту интегративных волокон в медиальной префронтальной коре мозга.
И наоборот: у детей с избегающей привязанностью обычно наблюдалась эмоциональная ограниченность, и, по мнению ровесников, они были замкнутыми, агрессивными и неприятными в общении. Дети с амбивалентной привязанностью часто демонстрировали тревогу и чувство незащищенности. А те, у кого привязанность характеризовалась дезорганизованностью, с трудом устанавливали связь с окружающими и плохо управляли своими эмоциями. У многих из них проявлялись симптомы диссоциации, а значит, они подвергались повышенному риску получения ПТСР.
Естественно, формирование личности помимо типа привязанности к родителям обусловлено многими факторами, включая гены, случайность и опыт. Однако любому сомневающемуся в значении родительского поведения нужно принять к сведению многочисленные исследования привязанности.
Создание связного нарратива
Интересно, а что определяет наши методы воспитания детей? Наши детские воспоминания — предположили исследователи. Звучит логично, но, как выяснилось, не совсем верно.
Настоящий вывод ученых изменил мое представление о принципах работы сознания. Оказалось, что наибольшее влияние имеет не детство нынешних родителей, а то, как они осмыслили свой детский опыт. С помощью ряда вопросов можно разобраться, как их сознание сформировало воспоминания о прошлом, чтобы объяснить их личность в настоящем. Наши чувства по отношению к прошлому, понимание поступков окружающих людей и воздействие определенных событий на наше взросление — все это составляет материал жизненных нарративов. Последние порой вынуждают передавать детям болезненное «наследие». Если, например, кто-то из ваших родителей так и не смог осмыслить собственное тяжелое детство, он с большой вероятностью будет сурово обращаться с вами, а вы, в свою очередь, — с вашими детьми. Однако родителям, проанализировавшим свое непростое детство, удалось воспитать детей с надежным типом привязанности и остановить механизм передачи ненадежной привязанности.
Эти выводы показались мне очень интересными, но они вызывали и вопросы: что стоит за осмыслением? Как оно происходит в нашем сознании и как его добиться?
По мнению исследователей, нарратив — ключ к осмыслению, то есть то, как мы облекаем наш опыт в слова, передавая его другому человеку. Например, люди с надежной привязанностью отмечали как положительные, так и отрицательные аспекты детского опыта и его влияние на последующее развитие. Они могли связно рассказывать о своем прошлом и о том, как они стали самими собой.
И наоборот: те, у кого было сложное детство, часто повествовали о нем непоследовательно. Однако если в их жизни присутствовали гармоничные отношения хоть с кем-то: с родственником, соседом, учителем или психологом, — то такая связь помогала им осознать свой путь. У них развивалась так называемая приобретенная надежная привязанность, и их нарративы получали структуру, пригодную для последовательного описания. Таким образом, мы способны изменить свою жизнь, выстроив связную историю, даже если изначально она отсутствовала.
Это настолько важная мысль, что я хочу ее повторить: когда дело касается привязанности к нам наших детей, практически не имеет значения, было ли у нас сложное детство. Гораздо важнее, смогли ли мы осмыслить влияние данного опыта. За двадцать пять лет в психотерапии я тоже пришел к выводу, что осмысление становится источником силы и эмоциональной устойчивости.