Испытание кипящей водой было не таким страшным, как может показаться. В средневековой Европе обвиняемых в тяжких преступлениях заставляли погрузить руку в бурлящий котел, чтобы достать какой-нибудь предмет. Если был ожог, то это доказывало вину, по воле Бога. Шансы на оправдание должны быть равны нулю, но 60% тех, кто проходил через это испытание, признавались невиновными. Как так получалось?
Все дело в том, что обвиняемые верили в божественный суд. Виновные, убежденные в том, что Бог все знает, сознавались в своих проступках, чтобы избежать дополнительного наказания в виде ошпаривания. Невиновные предполагали, что будут оправданы, поэтому отказывались признать вину. Священники, готовящие котел, знали об этом и не хотели подрывать свой авторитет, осуждая человека, который впоследствии мог оказаться невиновным. Поэтому они не нагревали воду слишком сильно.
Философ Ганно Сауэр из Утрехтского университета предпринял поистине героическую попытку проследить, как изменилась мораль с тех пор, как первые человекоподобные существа начали заселять Африку 5 миллионов лет назад, и предсказать, как она может измениться в будущем. Его книга «The Invention of Good and Evil» — это насыщенное, сложное повествование, полное неожиданных поворотов, таких как рассказ об инквизиторах. Эта книга столь же масштабна, как «Лучшее в нас» Стивена Пинкера или «Sapiens» Юваля Ноя Харари. Однако Сауэр не столь оптимистичен, как Пинкер, который описывает резкое снижение уровня насилия на протяжении тысячелетий. В то же время он больше фокусируется на этике, чем Харари. Он смешивает идеи эволюционной биологии, когнитивной науки и антропологии, чтобы узнать, что делает людей добрыми, злыми или понемногу от первого и второго.
Большая часть его рассуждений основывается на черте, которая отличает людей от других животных: неповторимой сложности социальных отношений. Древние предки людей жили в нестабильной среде, африканской саванне, и развили «необычайно спонтанную и удивительно гибкую способность к сотрудничеству».
Группа охотников могла на одной неделе убить добычу, а на другой — вернуться домой с пустыми руками. Поэтому появились правила дележки мяса с более обширной группой. Таким образом, увеличились шансы на выживание каждого человека племени. Однако конкуренция с другими группами охотников-собирателей за территорию была жестокой. «Внутренне наши предки были пацифистами, ориентированными на семью, но внешне они были бандами убийц и грабителей», — пишет Сауэр.
С одной стороны, в древних обществах охотников-собирателей царствовала непрерывная вражда. С другой стороны — великий личный альтруизм. Когда выживание каждого человека в значительной степени зависит от выживания клана, у людей появляется стимул бескорыстно сотрудничать. С эволюционной точки зрения такое самопожертвование имело смысл только в том случае, если люди, получающие выгоду, были тесно связаны между собой.
Ранние группы охотников-собирателей, вероятно, насчитывали не более 150 человек. Чтобы сотрудничать в больших группах, людям требовались новые правила, которые неукоснительно соблюдались. Возможно, именно поэтому во всех человеческих обществах были придуманы демонстративно жестокие наказания. На наскальных рисунках, сделанных 20 000 лет назад, изображены ритуальные мучения. В Древней Греции нарушителей пытали, зажаривая в полом бронзовом быке, а их крики усиливались рогами этого быка.
«Вид, убивающий своих самых агрессивных членов на протяжении сотен поколений, создает мощный рывок отбора в сторону миролюбия, терпимости и контроля над импульсами, — считает Сауэр. — По сути, мы приручили сами себя». Когда этого требует общество, люди могут проявлять огромную сдержанность и внимательность, в отличие, скажем, от шимпанзе, которые, оказавшись в тесном помещении в самолете во время длительного полета, несомненно, поубивали бы друг друга. «Люди похожи на шимпанзе так же, как золотистые ретриверы на волков», — утверждает ученый.
Правила, запрещающие убивать незнакомцев, позволили людям жить в гораздо более крупных обществах. Это в свою очередь способствовало развитию сложных культур. Как наука зависит от постоянного накопления тысяч мелких инноваций, так и культура развивается со временем, идеи накапливаются и совершенствуются от одного поколения к другому. Этот процесс порождает множество отвратительных обычаев, но также и преимущества всего на свете: от чтения и музыки до городов и традиционного ведения бухгалтерского учета.
На протяжении тысячелетий родственная группа была важнейшей социальной ячейкой, а мораль понималась в основном как обязанности по отношению к родственникам. Но в Европе католическая церковь разрушила эту систему серией реформ, завершившихся около 500 лет назад. Она запретила браки между двоюродными братьями и сестрами и изменила правила наследования, поощряя людей выбирать себе супругов и завещать имущество по своему усмотрению. Это ослабило родственные группы (которые полагались на браки между двоюродными братьями и сестрами, чтобы сохранить имущество внутри клана) и способствовало формированию более индивидуалистической морали. Люди стали чаще испытывать чувство вины (за то, что сделали что-то не так), чем стыда (из-за неодобрения тетушек). Последствия семейных реформ церкви до сих пор можно проследить в Италии: жители провинций, которые 500 лет назад находились под усиленным папским контролем, и сегодня чаще становятся донорами крови.
Возникновение индивидуализма открыло дорогу современности: бизнесу, основанному на договорах, политике, основанной на участии, безличным бюрократиям и науке, не ограниченной религиозными догмами. Это сделало мир богаче, а богатые страны счастливее тех, что остаются бедными.
Идея о том, что обществом могут управлять правила, распространилась далеко за пределами Европы, хотя и неравномерно. Так, 70% норвежцев говорят, что доверяют незнакомцам, в то время как среди жителей Тринидада и Тобаго таких только 5%. Зауэр утверждает, что универсальные нормы, вероятно, распространятся и дальше, хотя полной уверенности в этом нет. Как показал Холокост, древняя ненависть человечества к чужакам не исчезла, и умелые демагоги могут использовать ее для отвратительных целей. Примеров тому слишком много, чтобы их все перечислять.
Назад в будущее
Оглядываясь на последние пять лет, автор считает, что есть повод для беспокойства. «На Западе, — пишет он, — мораль, похоже, доходит до точки кипения». Моральный словарь людей стал, по его словам, искаженным. Активисты называют «насилием» уже просто слова, и используют это утверждение для оправдания ограничений на свободу слова. Они также упрощенно делят мир на «угнетателей» и «угнетенных», порой приписывая первородный грех по цвету кожи. А политические племена левых и правых стали считать убеждения других не просто заблуждениями, а злом в чистом виде.
И все же, несмотря на ярость культурных войн, Зауэр видит огромный нереализованный потенциал для примирения. После сотен тысяч лет эволюции у людей больше общих моральных ценностей, чем они думают, и это может помочь нам отбросить поляризацию взглядов, которая говорит, что кругом враги. «Между крайностями существует молчаливое большинство разумных людей», — заключает философ. Он, безусловно, прав.