Работать 15 минут в день — это хорошо или плохо?

Роланд Полсен — исследователь Университета Лунд.

Два года назад муниципальный служащий в немецком городе Менден в день выхода на пенсию написал коллегам прощальное письмо, в котором рассказал коллегам, что в последние 14 лет не занимался вообще ничем. «С 1998 года я присутствовал здесь, но, в сущности, меня здесь не было. Так что я совершенно готов к пенсии. Адью». Письмо обнаружила газета Westfalen-Post, и оно быстро превратилось в глобальную новость. Образ госслужбы пострадал, и через несколько дней Мендена осудил этот случай и сказал, что «испытал немалый гнев».

Муниципалитет Мендена разослал пресс-релиз с сожалениями о том, что работник не информировал начальство о своем бездействии. Но через месяц бывший госслужащий дал интервью газете Bild и объяснил, что его не так поняли. Он не уклонялся от работы, просто его департамент разрастался и его задачи просто передавались другим людям. «Я всегда предлагал свои услуги, но это же не моя проблема, что они никому не были нужны», — объяснял он.

История этого немецкого бюрократа поставила ряд вопросов. Если у вас есть работа, то непременно ли вы на ней что-то делаете? Если нет, то как и почему работа теряет свой смысл? И что можно сделать, чтобы сотрудники были не такими ленивыми — а может, это вообще неправильный вопрос в нашей системе? Поговорив с 40 убежденным бездельниками, я начал понимать, каковы ответы.

Большинство социологов считают, что безделье на работе — это периферийный феномен. Статистика говорит о том, что работа в целом становится более интенсивной, все чаще наблюдается выгорание и прочие проявления стресса. Но при этом есть более детальные исследования, показывающие, что в среднем на нерабочие занятия во время работы уходит от 1,5 до 3 часов в день. Также замечено, что в в начале XXI века 70% интернет-трафика на порносайтах приходило в рабочие часы, и что 60% онлайн-покупок совершались в период с 9 утра до 5 вечера. Нечто похожее наблюдается не только в США, где в основном проводятся соответствующие исследования, но и в других странах — той же Германии, Сингапуре, Германии, Финляндии.

И доля людей, которые говорят в опросах, что никогда не отдаются работе в полной мере, уже долгое время гораздо выше, чем тех, кто все время работает очень усердно. О подверженной стрессу части человечества написаны тысячи статей и книг, но почему же так мало написано об их противоположности?

Коринн Майер написала книгу Bonjour Paresse, в которой предлагает свое объяснение (и из-за которой в итоге лишилась работы). Она считает, что социальные науки не понимают механизма офисной работы: «Университетские профессора никогда не работали в таком режиме, они просто не представляют себе его». Майер, которая много лет работала во французских электросетях, говорит, что работа все больше сводится к притворству, и имидж значит больше, чем результат. В таких условиях показное послушание и фальшивая приверженность делу стали столь важны, что отклонение от этого становится некомфортным для всех.

Создатель комиксов о Дилберте Скотт Адамс рассказывает о своих 16 годах работы в Crocker National Bank и Pacific Bell:

Если бы я должен был описать свои годы работы в корпорациях одной фразой, то сказал бы, что я притворялся, будто делаю что-то полезное… Ключ к продвижению по карьерной лестнице — это казаться ценным, несмотря на все очевидные свидетельства обратного. Если вы сегодня приносите своей компании реальную пользу, ваша карьера, вероятно, движется не в нужном направлении. Реальная работа — это для людей на нижних уровнях, которые не стремятся к росту.

Другие офисные работники говорят о чем-то похожем. Дэвид Болчовер в книге The Living Dead возмущается, что «имидж доминирует над реальностью, мутность — над ясностью, политические интриги — над результатом». Симуляции, потеря смысла, жаргон, офисные игры и политика, кризисы, скука, отчаяние, чувство нереальности — все эти ингредиенты часто звучат в популярных у публики описаниях офисной работы. Но мы не относим их к себе в полной мере. Что, если мы будем воспринимать их более серьезно?

В последнем романе Дэвида Фостера Уоллеса налоговый инспектор умирает за своим столом, и его тело остается там еще несколько дней — никто не замечает, что он умер. Это может показаться блестящей сатирой — на работе никто не замечает, живы вы или нет. Но строго говоря, это не выдумка. В 2004 году работник налоговой службы в Финляндии умер таким же образом, проверяя налоговые вычеты. Хотя на том же этаже находилось около сотни работников, а в департаменте, где работал умерший, было около 30 человек, они заметили, что он умер, лишь через два дня. И похоже, никто не заметил, что он не работает; его обнаружили лишь тогда, когда его друг заглянул к нему, чтобы позвать на обед.

Как же они могли не заметить? Я говорил примерно с 40 людьми, которые тратят половину своего рабочего времени на личные дела. Я хотел понять, как им это удается — и зачем. «Зачем» оказалось легким вопросом: для большинства людей работа — отстой. Мы ненавидим понедельники и мечтаем о пятницах.

В 1911 году Фредерик Тейлор, знаменитый изобретатель «научного менеджмента», назвал уклонение от работы «величайшим злом, которому теперь подвержены рабочие и в Англии, и в Америке».

Его попытки уничтожить это явление задали курс вечной игре в кошки-мышки между исследователями и рабочим коллективом, которая теперь уже пережила индустриальную систему труда. Тейлор боролся за прозрачность процесса не только потому, что она позволяла оптимизировать все возможные операции, но и потому, что она отнимала власть у рабочего коллектива с его «естественной» склонностью к праздности, и передавала ее менеджменту — или, как говорил Тейлор, Науке. Но сегодня, когда процесс стал во многих отношениях прозрачным, «зло», о котором рассуждал Тейлор, возвращается.

И что удивило бы Тейлора: ничегонеделание — не обязательно следствие недовольства; возможно, дело и в том, что дел слишком мало. В сервисном секторе время простоя становится все дольше, и его сложнее сократить, чем на сборочном конвейере. Флорист, стоящий в пустом цветочном магазине, менеджер по логистике, который выполняет всю свою работу с 2 до 3 часов дня или банковский клерк, отвечающий за непопулярную страховую программу — все эти люди, с которыми я говорил, никогда специально не старались работать меньше. Просто когда их задачи иссякали, они не кричали об этом громогласно.

Большинство скажут, что недостаточно занятые люди должны поговорить с начальством, но это не всегда помогает. Банковский клерк из Швеции, который рассказал мне, что реально работает всего минут 15 в день, попросил у своего менеджера больше задач и ответственности (что ни к чему не привело), а затем рассказал шефу, что бездельничает. Получил ли он больше работы? Не совсем чтобы. Когда я с ним говорил, он работал по три часа в день (меньше было не положено по закону), и его вмешательство добавило лишь 15 минут к рабочей нагрузке.

Есть распространенное убеждение, что для тех, кто хочет найти работу, она всегда найдется. Но так ли это? Технологии повсюду заменяют человеческий труд. В странах ОЭСР производительность труда с 1970-х более чем удвоилась. Но не было внятного движения к тому, чтобы сократить рабочие часы в соответствии с этим уменьшением производительности. Наоборот, все политические силы трубят о необходимости создания «рабочих мест».

И эти рабочие места не слишком-то часто приносят удовлетворение. Безделье может казаться прекрасным, но со временем большинство из нас начинают жаждать некой осмысленной деятельности. Я интервьюировал одного анархиста, который писал на работе магистерскую диссертацию, и билетера из метро, который в своей будке сочинял музыку. Если вам повезло, то вы можете втиснуть такие занятия в часы оплачиваемого труда — но это случается редко. Наша экономика создает неравенство в доходах, в надежности работы, но также и в плане стимулов и реального смысла.

Оригинал