У терпения ужасная репутация. Современного человека оно тревожит своей пассивностью. Оливер Беркман, автор книги «Четыре тысячи недель: тайм-менеджмент для смертных», рассказывает о необычном упражнении, которое тренирует неспешность, а также называет три принципа терпения.
Терпение — это добродетель, к которой всегда призывали домохозяек, пока их мужья вели гораздо более интересную жизнь вне дома, или расовые меньшинства, которым предлагалось потерпеть еще несколько десятилетий, чтобы обрести гражданские права в полном объеме. Талантливый, но скромный сотрудник, который терпеливо ждет повышения, скорее всего, будет ждать долго — вместо этого ему следовало бы громко заявить о своих достижениях. Во всех перечисленных случаях терпение — это способ психологически приспособиться к невозможности повлиять на ситуацию, смириться с подчиненным положением в надежде, что в будущем все может наладиться. Но в ускоряющемся обществе многое меняется: терпение все чаще оказывается разновидностью силы. В мире, ориентированном на спешку, способность сопротивляться желанию спешить, позволять делам
занимать столько времени, сколько они требуют, — это способ овладеть ситуацией, выполнять важную работу и получать удовлетворение от самого ее выполнения, а не ждать вознаграждения усилий в будущем.
Первый урок подобного рода дала мне Дженнифер Робертс, преподаватель истории искусств в Гарвардском университете. В начале курса Робертс обычно дает студентам одно и то же задание, вызывающее у них панический ужас: выбрать картину или скульптуру в местном музее и смотреть на нее три часа подряд. В это время никакой электронной почты или социальных сетей, никаких быстрых вылазок в Starbucks. (Робертс неохотно признает, что перерывы на посещение туалета разрешены.) Когда я сообщил другу, что собираюсь посетить Гарвард, чтобы встретиться с Робертс и самому проделать упражнение по разглядыванию картины, в его взгляде я прочитал восхищение и страх за мой рассудок, как будто я объявил о намерении в одиночку проплыть на байдарке всю Амазонку. И он был не совсем неправ, беспокоясь за мое психическое здоровье. Выполняя задание в Художественном музее Гарварда, я только и делал, что ерзал на своей скамейке. В это время я был готов проделать бесчисленное множество дел: отправиться в магазин за одеждой, собрать шкаф, исколоть себе бедро кнопками — просто потому, что все это можно было сделать быстро.
Такая реакция не удивляет Робертс. Она настаивает на том, чтобы упражнение длилось три часа, именно потому, что знает, как это мучительно долго, особенно для тех, кто привык к стремительности жизни. Робертс хочет, чтобы люди лично испытали это странное мучительное чувство, когда застреваешь на месте не в силах ускорить темп, и поняли, почему так важно преодолеть это чувство и перейти к тому, что лежит за его пределами. По словам Робертс, эта идея пришла ей в голову, когда она увидела, что ее студенты испытывают огромное внешнее давление — как цифровые технологии, так и сверхконкурентная атмосфера Гарварда требовали от них все большего ускорения. И Робертс поняла, что ей недостаточно просто раздавать задания и ждать результатов. Она сочла своим преподавательским долгом попытаться также повлиять на темп, в котором работают ее студенты, помочь им замедлиться до скорости, которой требует искусство. «Кто-то должен был дать им разрешение тратить такое количество времени хоть на что-нибудь, — сказала она. — Кто-то должен был дать им другой набор правил и ограничений вместо тех, которые преобладали в их жизни».
Некоторые виды искусства достаточно очевидным образом диктуют аудитории временные рамки: когда вы смотрите, скажем, «Женитьбу Фигаро» в театре или фильм «Лоуренс Аравийский» в кино, у вас нет особого выбора, кроме как позволить спектаклю или фильму длиться столько, сколько надо. Но другим видам искусства, в том числе живописи, полезен внешний диктат. Слишком легко сказать, бросив один-другой взгляд на картину, что вы увидели ее. Поэтому, чтобы ученики не торопились с выполнением, Робертс пришлось сделать заданием само требование «не торопиться».
[…]
Нет ничего пассивного или смиренного в том виде терпения, который возникает из желания сопротивляться спешке. Напротив, это активное, почти физическое состояние внимательного присутствия, и его преимущества, как мы увидим, выходят далеко за рамки оценки произведений искусства. Но, как говорится, отчитываюсь. Вот что происходит, когда вы проводите три часа подряд, без перерыва в маленьком раскладном кресле в Художественном музее Гарварда, разглядывая картину Эдгара Дега «Торговцы хлопком в Новом Орлеане». Телефон, ноутбук и другие отвлекающие факторы сданы в гардероб и находятся вне досягаемости. Первые 40 минут вы задаетесь вопросом: «Черт возьми, что я здесь делаю?» Вы же помните (как можно было забыть?), что всегда ненавидели картинные галереи, особенно слоняющиеся в них толпы посетителей, которые как будто наполняют воздух заразительным оцепенением. Вы думаете, не сменить ли картину, потому что выбранная вами теперь кажется вам скучной (на ней изображена комната, где трое мужчин осматривают несколько тюков хлопка). А вот та, что висит рядом, кажется, повеселее: множество крошечных грешников подвергаются адским мучениям. Но затем вы вынуждены признаться себе, что начать все сначала, выбрав новую картину, — значит поддаться тому самому нетерпению, которому вы учитесь сопротивляться. То есть вы попытаетесь взять ситуацию под контроль именно тем способом, которого стремитесь избежать. И поэтому вы ждете. Раздражение сменяется усталостью, затем снова раздражением с примесью тревоги. Время замедляется и замедляется. Вы спрашиваете себя: «Ну что, прошел уже час?»
А затем, примерно через 80 минут, происходит сдвиг (но вы не успеваете заметить, в какой именно момент и как). Вы наконец перестаете бороться с раздражением из-за того, что время течет так медленно, и раздражение уходит. А Дега начинает раскрывать свои тайны. Тонкое выражение настороженности и печали на лицах трех мужчин, один из которых, как вы наконец замечаете, чернокожий торговец в окружении белых. Плюс тень, которой вы раньше не видели, как будто где-то за пределами полотна скрывается четвертый человек; и любопытная оптическая иллюзия, из-за которой одна из фигур кажется то плотной, то прозрачной, словно призрак, в зависимости от того, как ваш взгляд интерпретирует другие части картины. Вскоре вы переживаете эту сцену во всей ее чувственной полноте: сырость и замкнутость комнаты в Новом Орлеане, скрип половиц, летающую пыль в воздухе.
Произошло изменение второго порядка: теперь, когда вы отказались от тщетных попыток контролировать скорость, с которой складывается ваш опыт, начинается сам опыт. И вы понимаете, что имеет в виду философ Роберт Грудин, когда описывает терпение как нечто «осязаемое, почти съедобное», как будто оно придает вещам некую «жевательность» — неудачное слово, но смысл ясен, — то, во что можно вонзить зубы. Наградой за отказ от стремления к иллюзорному контролю над темпом жизни станет реальное ощущение самой жизни. Или, как говорят британцы, вы основательно застрянете в жизни.
Наблюдать и ждать
В книге «Непроторенная дорога: Новая психология любви» психотерапевт Морган Скотт Пек рассказывает о том, как меняет человека подчинение скорости жизни, и подчеркивает, что терпение — это не просто более спокойный, мирный и ориентированный на настоящее способ жизни, но и полезный в своей конкретности навык. До 37 лет, объясняет Пек, он чувствовал себя полным идиотом в механике и не умел ремонтировать бытовую технику, автомобили, велосипеды и т. п. Но однажды он увидел, как сосед ремонтирует газонокосилку, и сделал ему комплимент с долей самоуничижения:
— Слушай, я восхищаюсь тобой. Я никогда ничего подобного не умел делать.
Сосед ответил мимоходом, не задумываясь:
— Ты просто не хочешь дать себе время.
Этот разговор слегка обеспокоил Пека и запомнился ему, а вскоре подвернулся случай воспользоваться советом. В машине у пациентки заел ручной тормоз. Раньше, пишет психотерапевт, «я бы неуклюже засунул голову под машину и первым делом подергал несколько проводов, не имея даже смутного представления о том, что я делаю, и, не добившись ничего, воздел бы руки: “Это выше моего разумения”». На этот раз, однако, Пек вспомнил упрек соседа.
Я лег на спину и, забравшись под машину, очутился под передними сиденьями. Я дал себе время, чтобы устроиться поудобнее. Устроившись, я дал себе время, чтобы все хорошенько рассмотреть. На это ушло несколькоминут. Сначала я видел только беспорядочную мешанину из проводов, трубок и стержней; их назначение было мне неизвестно. И все же понемногу, не спеша, я определил расположение всех деталей, относящихся к тормозу. Затем я обнаружил небольшую задвижку, которая перекрывала движение тормоза. Не торопясь, я обследовал задвижку со всех сторон и убедился, что, если ее легонько переместить вверх простым нажатием пальца, она освободит тормоз. Так я и сделал. Одно простое движение — и проблема решена. Я — мастер-механик!
Пек, собственно, говорит о том, что, если вы готовы потерпеть дискомфорт, вызванный непониманием, и дать себе труд разобраться в проблеме, то решение можно отыскать достаточно легко. И это касается не только ремонта газонокосилок и автомобилей. Главное, объясняет Пек, то, что данное правило применимо почти во всех сферах человеческой жизни: в творчестве, построении отношений, политике и воспитании детей. Позволяя жизни течь с ее собственной скоростью, мы чувствуем себя не в своей тарелке. Поэтому, столкнувшись с проблемой, мы пытаемся побыстрее от нее отделаться — как угодно, лишь бы говорить себе, что работаем над ситуацией, тем самым сохраняя ощущение контроля. Поэтому мы огрызаемся на своих спутников жизни вместо того, чтобы дать им выговориться. Иначе пришлось бы ждать и слушать, а это заставило бы нас чувствовать (и правильно), что мы не контролируем ситуацию. Точно так же мы отказываемся от сложных творческих проектов или зарождающихся романтических отношений, потому что отказ — вещь определенная и это гораздо лучше, чем ждать и наблюдать за тем, как может сложиться ситуация.
[…]
Три принципа терпения
Чтобы в повседневной жизни терпение стало творческой силой, следует соблюдать три эмпирических правила.
Первое — развить в себе вкус к проблемам. За стремлением мгновенно преодолеть любое препятствие, побыстрее справиться с трудностями обычно кроется иллюзия, что однажды вы наконец достигнете беспроблемного существования. В результате проблемы становятся для нас вдвойне «проблематичными»: мало того что мы должны справляться с конкретной трудностью, мы, похоже, еще и верим, пусть подсознательно, что у нас вообще не должно быть проблем. Но это состояние никогда не наступит. И на самом деле вам этого не хочется. Потому что жизнь, лишенная проблем, не содержала бы ничего стоящего и, следовательно, была бы бессмысленной. Ведь что такое
проблема на самом деле? В самых общих чертах — то, что требует вашего внимания и действий. Но если бы жизнь не предъявляла таких требований, ни в чем не было бы смысла. Только отказавшись от невыполнимого желания искоренить все проблемы, мы научимся ценить тот факт, что жизнь — это просто процесс решения проблемы за проблемой, причем каждой человек уделяет на это необходимое именно ему время. Иными словами, наличие проблем в жизни не препятствует осмысленному существованию, а, напротив, составляет само его содержание.
Второй принцип состоит в том, чтобы принять радикальный пошаговый подход. Профессор психологии Роберт Бойс, специализирующийся на писательских практиках, распространенных в научной среде, пришел к выводу, что самые продуктивные и успешные ученые, как правило,
посвящают письму меньшую часть своего времени. Благодаря этому им гораздо легче писать каждый день. Они выработали в себе достаточно терпения, чтобы понять: писать ежедневно помногу невозможно. И в результате делали гораздо больше в долгосрочной перспективе. Эти ученые писали от 10 минут до 4 часов в день и ревностно отдыхали в выходные. Паникующим аспирантам, которым Бойс пытался привить этот режим, редко хватало терпения, чтобы услышать его доводы. У них горели сроки, они протестовали и объясняли, что не могут позволить себе такие расхолаживающие рабочие привычки. Им нужно было закончить диссертации, и побыстрее! Но для Бойса эта реакция послужила лишним доказательством его точки зрения. Это было именно то, о чем он говорил: нетерпеливое желание студентов или аспирантов сверх меры ускорить работу, спешить с ее завершением, мешало двигаться вперед. Тревога из-за того, что они не могут контролировать скорость творческого процесса, была для них невыносимой, и, чтобы ее заглушить, либо вообще не приступали к работе, либо с головой уходили в творческие «запои», проводя в стрессовых условиях целые дни.
Последний принцип заключается в том, что чаще всего оригинальность — это конечный пункт неоригинальности. Финско-американский фотограф Арно Минккинен иллюстрирует эту глубокую правду о силе терпения притчей о главном автовокзале Хельсинки. Там есть два десятка платформ, рассказывает он, и с каждой отправляется по несколько автобусов в разных направлениях. Вначале все автобусы, отъезжающие с одной платформы, следуют по одним и тем же улицам и делают остановки в одних и тех же местах. Представьте, что каждая остановка — это год вашей карьеры, советует Минккинен студентам-фотографам. Вы выбираете художественное направление, например, фотографирование обнаженной натуры, и начинаете накапливать портфолио работ. Три года (или три автобусные остановки) спустя вы с гордостью представляете его владельцу галереи. Но он вас разочаровывает: оказывается, ваши фото не так оригинальны, как вы думали, и напоминают плохие подделки работ фотографа Ирвинга Пенна. «Автобус» Пенна, как выясняется, следовал по тому же маршруту, что и ваш. Злясь на себя за то, что потратили три года впустую, вы выпрыгиваете из автобуса, ловите такси и возвращаетесь туда, откуда начали, — на автовокзал. На этот раз вы садитесь в другой автобус, то есть выбираете для специализации другой жанр фотографии. Но через несколько остановок приезжаете туда же: ваши новые работы тоже объявляются неоригинальными. И снова вы возвращаетесь на автовокзал. Но история повторяется снова и снова: неоригинально, и точка.
Что же делать? «Очень просто, — говорит Минккинен. — Оставайтесь в автобусе». На выезде из города маршруты расходятся: каждый автобус, направляясь к своему пункту назначения, проезжает пригороды и движется дальше. Тут-то и начинается оригинальность. Но начинается она только для тех, у кого хватает терпения пройти предыдущую стадию — проб и ошибок, копирования чужих произведений, приобретения новых навыков и накопления опыта.
Советы Арно Минккинена приложимы не только к творческой деятельности. Во многих сферах жизни ощущается сильное культурное давление, побуждающее двигаться в уникальном направлении, отбросить традиционные варианты выбора — вступить в брак, завести детей, остаться в родном городе, устроиться на работу в офис и т. п. — в пользу чего-то, по-видимому, более захватывающего и оригинального. Но, если вы стремитесь к уникальности именно так, вы лишаетесь возможности прийти к другим, более плодотворным формам оригинальности, которые ждут тех, у кого хватает терпения сначала пройти проторенный путь.
Подробнее о книге «Четыре тысячи недель: тайм-менеджмент для смертных» читайте в базе «Идеономики».