Официальная речь, оправданная для деловых и правовых отношений, проникла и в другие сферы общения. В одних ситуациях это просто неуместно, а в других небезопасно. Копирайтер, кандидат филологических наук Александр Григорьев в книге «Слово на слайде» по-новому рассказывает об известном явлении в русском языке.
[…] Случается, что и малейшее упрощение недопустимо. Как может оно, например, быть оправдано в философском эссе, серьёзной литературно-критической статье или научном исследовании? В этих текстах любые попытки «облегчить» речь ведут к огрублению идей и впечатлений, утрате важных смысловых нюансов. «Упрощения» такого рода не просто вредны, а почти преступны. Они как будто говорят: автору не хватило добросовестности, знаний, мастерства. Когда мы прибегаем к сложному языку, чтобы описать во всей полноте тот или иной фрагмент реальности, ту или иную интеллектуальную концепцию, своё отношение к непростому явлению жизни или культуры — честь нам и хвала.
Проблема в том, что в повседневной жизни обычно встречается сложность совсем другого рода: искусственная, надуманная, ложная. Имя этого явления, уверен, знает большинство читателей этой книги. Речь о канцелярите.
Остроумному словцу «канцелярит» 60 лет. Его «папа» — К. И. Чуковский, автор «Мойдодыра», «Айболита», «Бармалея», «Мухи-цокотухи», писавший, однако, не только для детей. В 1962 году вышла его книга о мнимых и реальных болезнях русского языка — «Живой как жизнь». В ней впервые и появилось это придуманное Чуковским понятие. Болезнь под названием «канцелярит» — по аналогии с гепатитом, дерматитом, тонзиллитом и множеством других хворей, подтачивающих тело — поражает речь.
По Чуковскому, нездорова та речь, которая обращена к читателям газет и книг, телезрителям и радиослушателям, посетителям мероприятий, друзьям или коллегам, но всем своим строем напоминает язык чиновничий, бюрократический, канцелярский.
Подробнее о канцелярите написала знаменитая переводчица Нора Галь. Её изумительная книга об искусстве письма «Слово живое и мёртвое» вышла через 10 лет после книги Чуковского, в 1972 году. За последующие десятилетия понятие «канцелярит» прочно вошло в обиход всех, кто работает со словом: от традиционных работников литературного труда вроде редакторов и переводчиков до нынешних копирайтеров и контент-менеджеров.
Я не буду перечислять все признаки канцелярита. Лучше обратиться к первоисточникам — бесподобно тонким и обаятельным книгам. Либо найти их пересказ в интернет-статьях и блогах, посвящённых культуре речи. Но несколько примеров, позволяющих понять явление в его современном виде, всё же приведу.
Когда коллега говорит по телефону, что «клиент не вернулся с обратной связью» (вместо «пока ещё не ответил», «молчит» или «пропал куда-то»), перед вами — канцелярит.
Когда в рабочем чате всплывает фраза «попробуйте рассмотреть вариант передачи текста на перевод» (вместо «найдите переводчика», «пусть бюро переводов назовёт свою цену» или «здесь нужен профессиональный переводчик, а ещё лучше — носитель языка»), перед вами — канцелярит.
Когда на слайде написано: «Процесс выбора товара определяется наиболее выраженными яркими эмоциями покупателя в результате его будущего потребления» (вместо «Покупателями движут эмоции» или «Покупатель не просто сравнивает товары — он предвкушает, как будет ими пользоваться»), перед вами — канцелярит.
Когда в новостной ленте встречаешь: «Британскими учёными оценена вероятность потери работы в ближайший год при ухудшении отношений с коллегами» (хотя прямой порядок слов и конкретный факт вмиг сделают заголовок понятней и содержательней, например: «Плохие отношения с коллегами на 20 % повышают риск потерять работу в ближайший год»), перед вами — канцелярит.
Из этих примеров легко понять, каков канцелярит на ощупь, на вкус: что-то холодное и неживое, тяжеловесное и угловатое. Часто ещё и совершенно невнятное. Но примеры, хоть и похожи, всё же чем-то различаются. Прежде всего — степенью неудобоваримости, уровнем бессмыслицы. К тому же на ум приходит знакомый со школы официально-деловой стиль речи. В чём разница между ним и канцеляритом? Неужели одни и те же черты языка внутри государственного учреждения — здоровая норма, а вне его — ужасная болезнь?
[…]
В жизни бывают ситуации предельно формальные. Для них и нужен официально-деловой стиль. Договор между заказчиком и исполнителем, устав компании, юридические правила маркетинговой акции, указ президента, постановление правительства, дипломатическая нота, инструкция по технике безопасности, уведомление, расписка — эти и многие другие документы требуют строгости и чёткости. Это их главные достоинства. Мы не чувствуем за документом личности автора, не наслаждаемся стилем, но этого и не нужно. Если права, нормы, процедуры описаны ясно и однозначно, если соблюдены важные формальности — значит, текст в официально-деловом стиле работает.
Наука не меньше, чем документооборот, требует строгости и чёткости. Но этим не ограничивается. Ещё она стремится объяснить сложное, ничего не исказив и не упустив из виду. Поэтому бесконечно уточняет то, что вроде бы знает. Поэтому изобретает способы впервые рассказать о том, о чём ещё вчера не имела ни малейшего представления. С одной стороны, в научной статье или монографии мы обнаружим самые точные слова из всех — термины. С другой, научная мысль — творческая и пытливая: она углубляет саму себя и подчас ветвится в совершенно неожиданных направлениях.
Канцелярит не относится ни к официально-деловому, ни к научному стилю речи.
Канцелярит — это сбой в их работе.
Те 60 лет, что слово «канцелярит» существует в русской культуре, им называются явления, находящиеся между двумя полюсами. Будет яснее, если мы для начала рассмотрим каждый полюс по отдельности. Для удобства будем говорить: сбой первого и сбой второго типа.
Сбой первого типа — это когда казённая или как бы учёная речь используется в ситуации, где лучше бы без неё. Выразительный пример приводит Чуковский: молодая женщина, с которой писатель знакомится в поезде, рассказывает о том, что живёт близко к природе, у самого леса. Но как она это делает! «Чуть выйдешь за калитку, сейчас же зелёный массив… В нашем зелёном массиве так много грибов и ягод». Очевидно, в устной речи такое абстрактное, «учёное» понятие ни к чему. Из-за него речь теряет непосредственность, из неё уходят красота и пульс жизни.
Не соответствовать ситуации может не только одно вкрапление, одна фраза, но и сам стиль. Некоторые даже во время дружеских посиделок в баре с коктейлем в руке то и дело перескакивают с разговорного языка на делопроизводственный или лекторский. И это не обаятельное, творческое смешение книжного и повседневного, которое нередко встречается в интеллигентной среде. Это — невозможность преодолеть языковую инерцию, заданную в университете или офисе. Да, есть язык для рефератов и выступлений за кафедрой, как есть язык для корпоративного документооборота. Но стоит ли его тащить в другие сферы жизни, механически воспроизводить в ситуациях, где важнее непринуждённость, искренность, человеческое тепло?
«Спасибо за оперативный ответ», — пишет коллега в мессенджере. А почему бы не назвать ответ быстрым?
«Нужна ваша помощь в плане создания сайта», — обращается потенциальный клиент. А ведь «в плане» в данном случае не несёт в себе никакого смысла. «Хотим создать новый сайт. Нам порекомендовали вас как хорошую веб-студию», — звучало бы по-русски, а не по-менеджерски.
[…]
«По коммуникации всё идёт очень плохо», — слышишь в Zoom’е. А смысл: «Не получается
договориться». Или, например: «Никак не найдём общий язык».
«Чтобы полноценно закрыть потребность в видеоматериалах, прошу параллельно начать работу над аналогичным роликом для второй услуги», — читаешь в электронной почте. Имеется в виду: «Пожалуйста, приступайте ко второму ролику, он нам тоже нужен».
«Трансформация бизнес-модели стала основополагающим фактором нашего успеха в объективно непростой рыночной ситуации», — рассказывает топ-менеджер в интервью. А многие ли прочтут интервью, в котором звучит такой язык? Ведь можно сказать по-человечески: «Мы начали работать по-другому и смогли увеличить долю на рынке даже в разгар эпидемии коронавируса».
«Начали работать по-другому» — слишком разговорно? Хорошо, скажите: «Мы изменили наш подход». Даже несколько претенциозное слово «трансформация» можно оставить, если включить чувство языка: «Мы поняли, что пришла пора не просто улучшать те или иные процессы в компании, а провести настоящую трансформацию бизнеса. И это привело к успеху».
Сфера бизнеса становится всё более и более демократичной. Мне кажется, это к лучшему. Может быть, в момент подписания многомиллионного контракта всем участникам встречи и впрямь к лицу быть при полном параде: строгий деловой костюм, подчёркнуто официальная речь. Но, право же, в абсолютном большинстве ситуаций повседневного делового общения — на встрече в офисной переговорной, городском кафе или Zoom’е, при разговоре по телефону, в переписке — никакой пользы от нарочито «профессиональной» речи нет.
Сколько раз я слышал от клиентов при обсуждении будущей презентации: «Обязательно учтите, что наш рынок — b2b, а не b2c». (Для непосвящённых: b2b значит business to business, «бизнес для бизнеса». То есть, компания оказывает услуги другим компаниям, а не обычным людям.) И каждый раз выходило, что никакого специального «b2b-языка» не нужно. Что понятная и живая русская речь приводит к подписанию контрактов быстрее, чем выводок бизнес-штампов и обманчивая деловитость стиля. Когда помнишь, что адресат — не абстрактная фигура в деловом костюме, а живой человек, у которого мало времени, который далеко не всё знает и хотел бы поскорее понять, что это вы такое ему прислали, — легче решаешься на «несолидную» ясность и доходчивость.
Сбой второго типа — гораздо опасней.
Выше речь шла о нечуткости к языку, огрехах речи, неумении сказать просто и прямо. Над этим можно посмеяться, хотя чаще хочется посетовать. Но подлинное, острое неприятие вызывает сбой второго типа. Ведь он извращает саму природу языка. Меняет его благородную функцию на противоположную.
Естественная роль языка — служить взаимодействию и взаимопониманию. Делиться информацией, разъяснять. Цель канцелярита на его втором полюсе — морочить голову, сбивать с толку. Он прикрывает невежество, отсутствие результатов и бессодержательность мысли. Что удивительно, часто к такому прибегают не осознанно, а опять-таки — в силу дурной инерции. Но вне зависимости от устремлений автора на этом полюсе речь деградирует: то, что говорится и пишется, плодит бессмыслицу и усугубляет непонимание.
Такое можно встретить в самых разных сферах: деловом письме, культурологической статье, реплике во время ток-шоу. Но само слово «канцелярит» отсылает нас к сфере государственного управления, именно в бюрократической повседневности Чуковский видел истоки этой болезни. Поэтому позволю себе вольно пересказать объяснение классика о причинах этого неприглядного явления на примере условного чиновника.
Здесь важно пояснить: разумеется, реальные сотрудники ведомств, муниципалитетов, министерств бывают очень разными. Я встречал среди них и самых замечательных людей. Но тот негативный и широко распространённый стереотип о представителе власти, который я опишу ниже, к сожалению, возник не на пустом месте.
Стереотип гласит: средний государственный служащий похож на того, кого в бизнесе в шутку называют форвард-менеджером. Никаких реальных дел за ним не числится, ничем заниматься и ничего решать он не хочет. Более того, в бизнесе хотя бы кто-то — непосредственный начальник, топ-менеджер, владелец — заинтересован в осязаемом результате. А в среде, к которой принадлежит наш герой, и этого нет. Брать на себя ответственность боятся все: не получится — будь добр освободи кабинет, а если получится, да не совсем так, как было нужно, — опять выходишь виноватым.
Талантливые, смелые идеи? Кропотливый ежедневный труд по их воплощению в жизнь? Забота о людях? Всё это на уровне лозунгов. А на деле культ процесса, бумаги, иллюзии. Важны только контуры мира, запечатлённого в документах учреждения или департамента. В планах и отчётах — непоколебимый рост и череда достижений. А что там за окном, за дверьми, какие непорядок или несправедливость — плевать.
Разрыв между Великим-Канцелярским-Процессом-По-Налаживанию-Жизни и подлинным состоянием дел надо чем-то скрывать. Этой цели и служит канцелярит — как бы «солидная», но в действительности небогатая содержанием или вовсе бессмысленная речь.
Причём привычка к выхолащиванию смысла коварна: она сохраняется даже тогда, когда вроде бы и есть о чём рассказать, но уже сам язык не повернётся сделать это точно и экономно.
Вот типичный пример канцелярита:
«Разработка коммуникационной стратегии требовала проведения глобального аналитического исследования актуального содержания темы цифровой трансформации и её современных концепций. Данное исследование должно было охватить все ключевые страны авангарда цифрового развития и базироваться на анализе национальных экосистем цифровой трансформации, “дорожных карт” реализации национальных технологических программ и стратегий, законодательства и нормативных актов в сфере технологического развития».
Написано «респектабельно», «со значением»? Ещё бы. А что сказано по сути? И сколько раз надо перечитать текст, чтобы до этой сути добраться?
Если совсем просто: «Цель исследования — сравнить, как цифровая трансформация проходила в разных странах мира». Стоило ли городить огород, чтобы донести эту нехитрую мысль?
Впрочем, я не хочу, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто я предлагаю любую речь свести к разговорной. О том же самом можно написать в чуть более высоком регистре, добавив необходимый флёр учёности и «серьёзности»: «Цель исследования — определить различные сценарии цифровой трансформации на основе опыта ведущих экономик мира». Значительность сохранена, внятности прибавилось.
Русский язык содержит широчайший спектр возможностей. И каждый вправе выбрать свой речевой образ, свой стиль. Хочешь говорить просто и непосредственно — пожалуйста. Стремишься быть до педантичности точным в каждом суждении — на здоровье. Любишь щеголять диковинными словами и книжным синтаксисом — кто ж запретит. Считаешь своим долгом звучать внушительно — с радостью послушаем. Современная деловая речь может быть такой же разнообразной, как и мы, сотрудники компаний, владельцы бизнесов, фрилансеры.
Но ни один из нас не имеет права использовать язык как орудие бессмыслицы.
Подробнее о книге «Слово на слайде» читайте в базе «Идеономики».