Новые технологии вынуждают наш мозг все время отвлекаться. Может быть, нам стоит сделать шаг назад и вернуться в то размеренное время, когда основным источником информации были книги, а люди обладали глубоким, острым и подвластным воле вниманием? Джо Стадольник, независимый исследователь формирования знаний, делает оптимистичный прогноз в своей колонке «Мы всегда отвлекались».
Если внимательно изучить историю, то люди всегда тревожились о нехватке внимания — начиная с того периода, о котором у нас есть достоверные письменные свидетельства. В первом веке нашей эры древнеримский философ Сенека Младший был обеспокоен той же проблемой: «Множество книг отвлекает». С ним был согласен китайский философ Чжу Си, который в XII веке писал: «Причина, по которой люди сегодня читают небрежно, заключается в том, что существует слишком много текстов». А в Италии XIV века Петрарка, кажется, предвосхитил тревоги перегруженного информацией XXI века:
Поверьте мне, это не питание ума литературой, а убийство и погребение его тяжестью вещей или, возможно, мучение, пока, обезумев от такого количества дел, этот ум уже не может ничего вкусить, но с тоской смотрит на все, как Тантал, жаждущий среди воды.
Как и многие современные эксперты, мыслители прошлого также обвиняли во всем технологический прогресс. Вскоре после широкого распространения печатных станков ученый эпохи Возрождения Эразм Роттердамский жаловался на то, что чувствует себя захваченным «стаями новых книг», а французский теолог Жан Кальвин писал о читателях, блуждающих в «запутанном лесу» печатных изданий.
В современном мире многие выражают тревогу о состоянии нашего внимания и памяти. Интенсивное взаимодействие с поисковыми системами, смартфонами и социальными сетями, по мнению некоторых авторов, «перенастраивает» наш мозг, который теперь делегирует задачи, с которыми раньше справлялась собственная память, внешним устройствам. Мысли мечутся от идеи к идее, руки непроизвольно тянутся к телефонам. Но, если верить Платону, возврат к прежней эпохе не поможет. В знаменитом диалоге «Федр» он описывает создателя первой письменности, бога Тота, который уверял легендарного фараона Тамуса, что его изобретение «сделает египтян мудрее и улучшит их память, ибо это эликсир памяти и мудрости». Царь же отвечает: «В души научившихся они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою». Таким образом, какой бы инструмент для расширения нашей памяти мы бы ни использовали, простую письменность или календарь смартфона с напоминанием о дне рождения бабушки, мы меняем структуру нашей памяти и даже создаем новые методы мышления.
В 1998 году философы Энди Кларк и Дэвид Чалмерс назвали эту интерактивную систему, состоящую из внутреннего разума, взаимодействующего с внешним миром объектов, «расширенным разумом». Они утверждали, что наша способность мыслить может быть изменена и расширена с помощью таких технологий как письмо. Эта современная идея выражает гораздо более древнее представление о сплетении внутренней мысли и внешних вещей. И самое поразительное, что свидетельства (и доказательства верности этой гипотезы) можно найти как раз на полях средневековых рукописей, где пораженные огромным объемом информации люди делали заметки, чтобы помочь себе все это усвоить.
«Древо» записей и средневековый кликбейт
Когда появился большой объем книг, который расширил горизонты доступных знаний, появились и советы для читателей и писателей, как справится с этим внезапным расширением возможностей мозга, не потеряв при этом глубину внимания и «правильное мышление».
Джеффри Грамматик из Винсауфа (XIII век) дал множество советов писателям, перегруженным информацией. Хороший писатель не должен спешить, он должен использовать «измерительную линию ума» для составления мысленной модели, прежде чем бросаться в работу: «Пусть рука не спешит схватить перо… Пусть внутренние компасы ума рисуют карту целиком». К сожалению, автор не пояснил, каким именно образом можно нарисовать такую картину, как оно действительно происходило, когда средневековый человек сидел за столом перед чистым листом с пером в руках. Интересное решение непростой задачи предложила историк Айелет Эвен-Эзра, в книге 2021 года «Линии мысли». Для нее «линии мысли» — это линии связи, структурирующие множество ветвящихся диаграмм, заполняющих страницы средневековых манускриптов. Заметки, сделанные на полях, напоминают крону дерева, расположенную горизонтально. От одной записи отходят несколько «лучей», каждый из которых выражает важный пункт или примечание, затем от каждого вновь идет расширение. Некоторые из «ветвей» этого поразительного «древа мыслей» не дают новых ростков, другие продолжают ветвиться. Кроме сходства с деревом, эти схемы поразительно напоминают строение нейронных связей внутри нашего мозга.
Этот союз нервной системы и диаграммы-дерева довольно прямо указывает на аргумент книги: по мнению Эвен-Эзры, эти горизонтальные деревья, написанные средневековыми писцами, не просто фиксировали информацию. Они фиксировали пути мышления, которые обеспечивались ветвящейся формой самого дерева.
Глядя на эти наброски, можно проследить весь процесс, какая мысль не получила продолжения и была отброшена. Как в процессе роста этого дерева мыслей человеку, делавшему заметки, приходили в голову новые идеи, и он возвращался к прежним «ветвям» своих рассуждений, уточняя и исправляя, втискивая все новые записи так, что становится понятным более поздний характер изменений: изначально доступное пространство дерева было оценено неверно. Такие письменные диаграммы-наброски — не просто свидетельства, но и способ формирования нового типа мышления. Эвен-Эзра считает их важнейшим приемом расширения средневекового ума, характерным для той эпохи: это был инструмент мышления, который мог примирить «сложность и простоту, порядок и творчество одновременно». В период расцвета Средневековья, в 13-м и начале 14-го веков, это было особенно важно, так как философы и богословы стремились упорядочить свои знания о мире во всеохватывающую систему мысли: одновременно и очень подробную, а потому сложную, и основанную на познаваемых принципах.
Если вспомнить описанную Платоном историю о Тоте и Тамусе, то ветвящиеся диаграммы — это отличный результат письменности, они помогают освоить огромный объем текста и служат инструментом познания, вопреки скептическим замечаниям Тамуса. Такие диаграммы помогали более глубоким размышлениям, особенно абстрактного характера, во время интенсивного чтения. Этот инструмент скорее помощник памяти, о чем и говорил Тот, потому что это способ упаковывать информацию в формальные схемы, которые могли закрепиться в памяти. Вопреки советам Джеффри Грамматика, перо помогало начертать абстрактные идеи, еще не до конца сформулированные. И мы можем наблюдать за этим процессом, не испытывая ни малейшей тревоги: в книге «Линии мысли» утверждается, что средневековая мода на ветвящиеся деревья тонко перестроила ум. Но сегодня мы не беспокоимся о старых способах мышления, которые могли быть утрачены в процессе.
В книге «История указателей. Книжное приключение: от средневековых рукописей до цифровой эры»(2022) английский историк Деннис Дункан приводит историю Платона о Тоте и Тамусе как точку отсчета тревожного отношения к прогрессу. Составители энциклопедий в 16 веке, такие как швейцарский врач Конрад Гесснер, видели в них большой потенциал, но также имели и свои сомнения: создавая впечатляющие справочники животных, растений, языков, книг, существ и вещей, он считал, что хорошо составленные справочники — это «величайшее удобство» и «абсолютная необходимость» для ученых. Однако он также знал, что нерадивые ученые иногда читают только оглавление, а не весь труд.
Использование энциклопедий и оглавлений привело к злоупотреблениям со стороны ученых, которым они должны были служить. Эразм Роттердамский тоже критиковал эту систему, но по другому поводу: поскольку так много людей «читают только оглавление и сноски», авторы книг старались сделать заголовки броскими и даже скандальными. Другими словами, оглавление стало идеальным местом для кликбейта того времени. Поэтому не все читатели составляли свое мнение, полностью прочитав книгу. Эразм не приводит никаких аргументов против печати книг с оглавлением, так же как и против титульных листов (ведь титульные листы тоже были новомодным, экономящим время дополнением к печатным книгам). Точно так же и для нас это не представляет никакой угрозы или повода для беспокойства:
Новые режимы памяти и внимания сменяют старые. В конце концов, они становятся старыми режимами, их заменяют, а затем тоскуют по ним.
Ностальгия и книжные диеты
Тоска по старым временам — это изобретение не нашего времени, однако, она встречается и сейчас, например, как ностальгия о временах, когда люди были «запойными читателями». Йохан Хари в своей книге «Украденный фокус» (2022) пишет о продавщице книг, которая не может дочитать ни одну из взятых ею книг Владимира Набокова, Джозефа Конрада или Ширли Джексон: она читает одну главу и бросает, так как ей не хватает внимания. Сам Хари уехал в приморский городок, чтобы спастись от «паранойи социальных сетей». Чтение Диккенса было частью его самолечения: многие люди считают, что лучший способ восстановить память и внимание — это чтение художественной литературы.
Погружение в книги, в романы, было переосмыслено как добродетельная практика в современной жизни: привычка и доказательство здорового ума.
Между тем, несколько столетий назад эта же привычка высмеивалась и порицалась как вредная: Дон Кихот был упоенным читателем, настолько увлеченным своими вымышленными романтическими книгами, что забыл о реальности. В Англии времен Джейн Остин появились предупреждения о вредном воздействии чтения: в начале 1800-х годов писали, что «страсть к чтению романов» является «одной из главных причин нервных расстройств».
Позже Вальтер Беньямин выдвинул теорию о том, что чтение романов и газет мешает написанию рассказов. По его мнению, из-за романов и газет невозможно достичь истинного расслабления ума, которое приходит от скуки.
Поэтому не стоит волноваться о неизбежных потерях. Новые технологии, несомненно, появятся, чтобы побороться за наше внимание, или чтобы разгрузить нашу память, благодаря легкому доступу к информации. И наш разум будет адаптироваться по мере того, как мы будем учиться думать с их помощью. Прежде чем ностальгировать по старым добрым временам, нужно понять, а когда они были? До изобретения письменности? Ностальгия обманчива, будь то тоска по временам до Гутенберга, или до ежедневных газет, или до твитов. Разум всегда пресыщался информацией, и люди просто изобретали новые способы это преодолеть. Конечно мы по-прежнему будем беспокоиться, как и положено, о том, как наш разум взаимодействует с внешним миром. Но в большем выигрыше оказываются те, кто пытается представить себе не прошлое глубоких размышлений, а будущее.