В ноябре прошлого года Саймон Кофе, министр иностранных дел Тувалу — государства, образованного из ряда низменных атоллов южной части Тихого океана, — выступил на конференции по климату в Глазго с деревянной трибуны. Как раз то, чего можно ожидать от международного саммита. За исключением того, что трибуна и Кофе в костюме с галстуком были погружены в океан на несколько футов. В своей речи, которая была предварительно записана на месте в Тувалу, он рассказал делегатам, что его страна «живет в реальности» изменения климата. «Когда море постоянно поднимается вокруг нас, — говорил он, — на первый план должна выйти климатическая мобильность».
Тувалу давно считают лабораторией по изменению климата — это первое в истории государство, которое, вероятно, уйдет под воду ввиду повышения уровня моря, а 12 тысяч человек, его населяющих, станут одними из первых климатических беженцев. Многие жители Тувалу возмущаются тем, что их бедственное положение превращают в фетиш. Они не хотят, чтобы их представляли жителями тонущего мира — это заставляет их чувствовать себя не совсем людьми. Вместо этого они разрабатывают другой подход к физическому исчезновению суши. Фраза Кофе «климатическая мобильность» считается сокращением для радикального понятия в международном праве: страна сохраняет государственность, даже если теряет физическую территорию.
Идея границ насчитывает порядка тысячи лет, но наша текущая система возникла сравнительно недавно: это продукт разрушительной европейской религиозной войны, длившейся десятилетиями, которая закончилась в 1648 году Вестфальским миром. В соглашении был установлен совершенно новый политический порядок, во главе которого стоял принцип cuius regio, eius religio — «чьё царство, того и религия», или право монарха навязывать собственную религию своим подданным. Более того, данное соглашение утвердило исключительную власть, которая касалась правительства, налогообложения, права и вооруженных сил в пределах определенной географической области.
Такое понятие суверенитета нуждалось в разграничении. Политическое господство в феодальной Европе — сложное сочетание прав для сбора налогов, обязательств верности и иерархии вассалов и лордов — невозможно отобразить на карте в каком-либо реальном смысле. Теперь подданные определялись картографией. Со временем процесс эволюционировал и стал включать в себя предпочтение не только общей религии, но и языка, культуры и этнической принадлежности, а также потребность в историях, которые говорили бы об общей идентичности тех, кто находился внутри границ. Из этого возникли нации как четко очерченные территории с отдельным населением и ресурсами.
Тем не менее, за 300 лет, прошедших с тех пор, как мы активно начали разграничивать землю (с совершенно новой степенью конкретности в результате научных достижений эпохи просвещения), они демонстрируют сопротивление тому, чтобы оставаться на месте. Мысль, что границы каким-то образом фиксированы или неизменны, выдумана, и в настоящий момент люди с трудом справляются с целым рядом проблем, от глобализации и интернета до массовой миграции и изменения климата.
Сейчас мы видим, как ультраправые отходят от отрицания климата и переходят к понятиям «климатического национализма», делая акцент на опасность, которую представляет изменение климата для национальных интересов. Австрийская партия свободы (FPÖ) заявила, что «изменение климата никогда не станет признанным оправданием для предоставления убежища». По их словам, если это произойдет, то «плотины в конце концов прорвутся, и Европу и Австрию наводнят миллионы климатических беженцев». Итальянская партия Lega призвала к «национальной адаптации климата», или тому, что FPÖ вкладывает в концепцию Heimattreue («быть верным родине»). Согласно этой логике, границы не будут нарушены, а наоборот, станут выше и крепче — будто отделяя кусочек земли целиком, от коры до стратосферы. Это мрачное видение. Есть ли альтернатива?
На самом деле, существуют различные прецеденты государственности без границ. Лапландия в Скандинавии — это «страна» последнего оставшегося коренного народа Северной Европы, саами. Она расположена в Швеции, Норвегии, Финляндии и России. У нее есть определенное население и парламент, но нет собственной территории с границами. Саами, некоторые из которых до сих пор ведут полукочевой образ жизни, занимаясь оленеводством, полагаются на права пользования, чтобы исповедовать свою культуру на далекой северной родине. И без конфликта здесь не обойтись. Правительства Скандинавии стремятся использовать тундру для получения энергии ветра, разработки месторождений меди и даже строительства высокоскоростных железнодорожных линий. Но саами имеют законные полномочия оспаривать это и сохранять свой образ жизни и территорию, которая составляет его центральный элемент. С этим связано быстро развивающееся правовое экологическое движение, которое стремится распространить права и защиту не только на людей, но и на саму землю (в прошлом году озеро во Флориде подало иск против застройщика жилья, который угрожал его уничтожить).
В других странах экологические инициативы пытались пересечь политические границы или подорвать их. Амбициозная «Великая зеленая стена» в Африке — это план создания экологической границы не между странами, а между Сахелем и Сахарой. Первоначально задуманная как пояс деревьев шириной 15 км и длиной 8000 км, протянувшийся от побережья до побережья, она превратилась в «безграничную мозаику» ландшафтных вмешательств, с посадкой сельскохозяйственных культур и деревьев в регионе, пострадавшем от опустынивания и эрозии почв. По словам Камиллы Нордхейм-Ларсен, координатора программы в Конвенции ООН по борьбе с опустыниванием (UNCCD), это первая стена, призванная объединить людей, а не разделять их. «Я бы хотела видеть повсюду большие зеленые стены, — говорит она. — В Латинской и Центральной Америке или по всей Центральной Азии».
Дают ли подобные проекты представление о новой модели государств будущего перед лицом грядущих беспрецедентных потрясений? Не владение выделенным участком земли, не границы вокруг территории, а «коридоры» сквозь нее? Это кажется чужеземным (в буквальном смысле). Но границы всегда были неспокойными. Вестфалия дала название системе, которая доминировала последние три столетия. Определит ли будущие столетия «тувалуанское урегулирование», воплощающее в себе концепции климатической мобильности и суверенитета без территории?