«Все, что на хайпе, зарабатывает»

Предприниматель и венчурный инвестор Герман Каплун начал заниматься бизнесом еще в 1990-х. Тогда вместе с партнерами Каплун создал холдинг РБК, а в 2002 вывел компанию на биржу – первой среди российских медийных корпораций. На пике капитализация РБК составляла $1,5 млрд, но в кризис 2008 года основатели были вынуждены продать контроль в холдинге миллиардеру Михаилу Прохорову.

После этого Каплун занялся новым проектом. Вместе со старыми партнерами он создал венчурный фонд TMT Investments для инвестиций в технологические стартапы ранней стадии по всему миру. Фокус фонда – в нацеленных на глобальные рынки IT-проектах с русскоязычными корнями. За 11 лет работы TMT стал одним из самых заметных и успешных венчурных инвесторов такого рода. С момента основания фонд инвестировал в несколько сотен стартапов и уже сделал 16 выходов. 

«Идеономика» расспросила Каплуна о том, куда смотрит венчурный инвестор во время пандемии, как новая этика отражается на работе бизнеса, и какую роль играют женщины в качестве руководителей проектов.

Какие технологические ниши сейчас развиваются динамичнее всего с точки зрения бизнеса, и какова в этом роль пандемии?

Каршеринг и, например, сервисы доставки по подписке появились достаточно давно, но до недавних пор ими пользовалось ограниченное число людей. Пандемия же сделала это явление массовым. В пандемию семидесятилетние стали пользоваться сервисами, которыми раньше не пользовались и не планировали.

В пандемию также рвануло все, что связано с медициной. Даже вариант ковида “Омикрон” обещают победить: фармацевтические компании говорят, что сделают вакцину через три недели, а кто-то через три месяца. Изменения стали происходить несравнимо быстрее, компании стали еще более быстро реагировать на события. 

Насколько новая этика влияет на развитие ниш и бизнесов, набирает ли обороты тренд на осознанное потребление?

Этика стран, в которых люди живут с минимальными доходами, будет принципиально отличаться от этики тех стран, в которых людям не приходится выживать. То есть новый вид потребления существует только там, где люди экономически могут позволить себе жить осознаннее.

Помимо прочего, в более благополучных странах еще и государство сверху поддерживает эту идею. Пенсионные фонды, страховые компании все больше и больше инвестируют во что-то этически красивое. Но делают так не ради высокой доходности, а часто для того, чтобы просто поддержать людей. Повторюсь, что в более развитых странах это процесс гораздо активнее, он идет давно. В подтверждение этому – количество пожертвований на поддержку бедных: оно в богатых странах огромное. 

Может ли компания быть высокодоходным бизнесом и при этом соответствовать ESG-принципам (от англ. environmental – экология, social – социальное развитие, governance – корпоративное управление, прим. “И”), то есть быть экологически или социально ответственной?

Все, что на хайпе, зарабатывает. Например, компании в Штатах занимаются благотворительностью. Как правило, они привлекают деньги на проект, забирают себе на жизнь, на маркетинг, зарплату, на рекламу — до 20% от собранных денег. Если они делали эту рекламу эффективно и разумно, они вполне могут на этом зарабатывать. Да, этический бизнес может быть прибыльным. Единственное, что я не считал бы его массовым явлением. 

Будут ли в России возникать стартапы и проекты, которые позиционируют себя в качестве устойчивых (экологически)? Например, восстановят лес, из которого производят мебель, в итоге их деятельность не принесет вред окружающей среде, но и как бизнес это все будет эффективным. Или это красивая сказка для развитых обществ?

Это все может быть доходным, если государство проспонсирует. Вот, например, в России есть программа по субсидированию высадки яблочных садов. Государство поддерживает инфраструктуру и считает, что России это необходимо. Такое вполне может быть прибыльным бизнесом, но спонсором является государство. 

Понимаете, на мой взгляд, получается красивый обман. У бизнеса не должно быть морали. Если точнее – мораль должна распространяться на ограниченное число ситуаций. И, конечно, у людей, которые занимаются бизнесом, должны быть мораль и принципы: мы не хотим заниматься вот этим или этим. Условно говоря, мы не занимается наркотиками, оружием. Но ведь при этом бизнес еще платит налоги, а затем государство эти взятые налоги перераспределяет на социальные вещи. Которые, значит, существуют тоже благодаря бизнесу. Таким образом, все остальное – это скрытое дополнительное налогообложение. Одно дело, когда моя компания заработала 100$, потом выплатила мне 25$ дивидендов, а из этих 25$ дивидендов я хочу потратить какие-то деньги на благотворительность. Это мой личный доход, и я сам лично это делаю. Не понимаю, какое отношение к этому должна иметь компания. Это же уменьшает ее прибыль, финансовые показатели, оценку и возможности для деятельности. То есть это уже не бизнес. Эксплуатация тренда, когда государство что-то инфраструктурно спонсирует, компании умеют на этом зарабатывать, вот тогда это – бизнес. 

Как вам кажется, а должно ли государство принуждать бизнес к ESG – посредством законодательного регулирования?

Государство, конечно же, обладает всеми возможностями для принуждения. И наверняка займется этим в ближайшее время. И это будет поддержано обществом. В то же время то, что правильно для бизнеса, не факт, что будет правильным для общества, и наоборот. Это то же самое, что спросить застройщика: правильно ли то, что здесь будет выстроен жилой дом? Для застройщика, да, правильно, ведь он рассчитывает заработать на продаже квартир. А соседнему дому он, возможно, загородит солнце. Здесь нет однозначного ответа. 

TMT Investments присматривается к стартапам, исходя из подобных соображений?

Ведем себя консервативно. Мы рады экспериментировать и с удовольствием инвестируем во что-нибудь подобное иногда. Но мы не уверены в этом так сильно. Поэтому стараемся дать меньше денег и найти соинвесторов; посмотреть на массу других факторов, которые помогают нам снизить риск. Заранее относимся спокойно, что эту часть денег мы можем потерять, поэтому общий лимит на такие инвестиции у нас относительно небольшой. При этом часто на нас смотрят какие-то крупные западные фонды фондов, и когда начинаешь заполнять анкету, чтобы с ними работать, видишь, что половина опросника направлена на social и все, что с ним связано. 

Почему так? 

Это связано с государственными требованиями. У них дольше существуют агитация и представления о том, что планета находится в тяжелом состоянии. У них начали говорить про это сильно раньше, чем у нас. Государство выделяет больше средств на эти программы, как и крупные мировые структуры типа Всемирного банка. Для них важно, чтобы их воспринимали позитивно. Они первыми это принимают, и дальше деньги как бы идут по кругу: крупные фонды дают фондам фондов, фонды фондов дают деньги другим фондам, а от фондов деньги приходят на фондовый рынок, в облигации и стартапы. Это касается не только экологии, но и гендерного и расового равноправия, еще некоторых факторов.

То есть вы это все пока что не воспринимаете серьезно? 

Нет, я разделяю эту точку зрения. Но, на мой взгляд, сложно совместить бизнес и экологию. Также я со скепсисом отношусь к эффективности, когда ты выбираешь по определенным признакам совет директоров компании: равномерно людей по расам, надо взять инвалида, человека нестандартной сексуальной ситуации. У меня нет никакой персональной дискриминации к человеку, подчеркну еще раз. Но, на мой взгляд, в самом методе и заключается дискриминация. Если человека берут в совет директоров не потому, что он талантливый и эффективный, а потому что он, например, инвалид или у него нестандартная ориентация, то я бы это воспринимал как раз как дискриминацию, но мир сейчас думает немного по-другому.

Но ведь талантливые люди встречаются повсеместно?

Равноправие вообще тяжело обеспечить. Я нормально отношусь к этому, просто как раз обязательность в том виде, в котором она происходит, мне немножко напоминает СССР.  В Союзе тоже придерживались разнарядок, старались обеспечить равноправие разным образом. Доярок куда-то брали… Я абсолютно согласен, что надо поддерживать людей, что у них должны быть равные права, и государство должно все выравнивать. Вопрос заключается в том, как оно должно это делать.

Но тренд однозначно такой, какой есть. Это сейчас обязательно для многих крупных компаний, публичных корпораций, а для фондов является обязательным поддержка всего того, что я сказал, и это должно выражаться в различных математических метриках. Вплоть до того, что мы, заполняя очередную анкету, считаем, сколькими проектами, в которые мы проинвестировали, руководят женщины. 

В России сейчас все чаще говорят про ESG. А насколько оно серьезно воспринимается инвесторами, бизнесом, стартаперами? Можете сравнить международные и наши рынки?  И не выльется ли это в очередную пиар-историю, когда бизнес организовывает конференции, говорит, что это все важно и нужно и какие они молодцы, но сущностных изменений не происходит?  

Мне кажется, что российские фонды пока что не заморачиваются такими вещами, а больше про это говорят. Да и во всех бывших республиках СССР это не очень важная тема. Тема возникает, когда компания становится больше, в нее приходит крупный инвестор, либо она собирается выйти на IPO. Или когда крупный американский или европейский инвестор требует этого в рамках своего due diligence. Они должны инвестировать в то, что как-то связано с ESG. У нас же в России все-таки доминирует российский капитал, не западный. Наверное, Сбер и ВТБ начнут как-то это двигать, просто потому что так надо. 

То есть эта история работает для выхода на IPO и для подобной анкеты, чтобы сказать “у нас все по правилам”? 

Вам инвесторы просто не дадут денег. Что значит не работает? Так работает в данном случае для компании. Стартап делает раунд, хочет привлечь денег. Фонд говорит: мы не можем дать… Вы нам нравитесь, но мы не можем дать вам деньги, потому что у вас то и то не соответствует требованиям. 

И когда компания приглашает к себе в совет директоров, например, больше женщин, это сработает в будущем как плюс, или это такая потемкинская деревня? Сама цель дособрать “нужных” людей в совете директоров – это не помешает бизнесу? 

Смотрите – например, у нас из 80 компаний у восемнадцати руководители-женщины. Никто не набирал их специально. Просто эти конкретные люди нам понравились, так случилось. Мы довольны своими инвестициями. Более того, мы инвестировали в английский инкубатор, который занимается инвестициями исключительно в девушек. Нам действительно кажется, что стартапы, ориентированные на решение проблем женщин, целевая аудитория которых женщины, имеют большой потенциал. И мы довольны теми проектами, в которые они уже инвестировали. Они подращивают проекты, в которые мы как фонд сможем войти на более зрелых стадиях. Но когда компания просто ради IPO берет человека, потому что он – женщина, инвалид, гей, – это, конечно, “потемкинская деревня”. Я бы сказал, что это на самом деле скрытые налоги. 

А что конкретно, на ваш взгляд, работает лучше, если женщина управляет компанией? 

Женщины, как и мужчины – все разные. Потенциально существует большое число ниш, связанных с материнством, женским здоровьем. И тут действительно у женщин-руководителей все само собой естественным образом получается, потому что они глубже в теме. А так женщины-руководители совершенно разные бывают. Возможно, их чуть больше в проектах, связанных с такими нишами, как усовершенствование быта или домашнего хозяйства. Например, у нас есть проект, который помогает школам – у него руководитель девушка. У нас есть проект, связанный с духами, и это, наверное, более женская тема, хотя там и мужская косметика имеется.

В целом в технологическом бизнесе я бы не делил руководителей на мужчин и женщин, кроме специфических тем. Нормальный стартап – это когда человек на своей работе или по жизни сталкивается с проблемой и находит ее решение, а дальше начинает эту идею развивать. И тут не важно, мужчина это или женщина. 

Но вложились же вы в инкубатор из-за женской темы?

Нам очень понравилась команда. Понравилось, что они делают, как они это делают, как они мыслят. Плюс есть категория женщин, которые лучше срабатываются с женщинами, и бывает, что именно женские коллективы выстреливают. Все больше женщин начинают чем-то заниматься, кроме семейных дел, и иногда им легче общаться на раннем этапе с женщинами; они чувствуют, может быть, поддержку. 

В таком ключе еще десять лет назад об этом говорили гораздо меньше?

Да, потому что появляются достойные примеры и успешные проекты – такие как Flo, например, – которые заставили индустрию обратить внимание на специализированные женские проекты. И государственная машина – не российская, а западная, – тоже заставила обратить на это внимание. 

Какими темами сейчас занимаются самые талантливые и амбициозные предприниматели?

Люди по жизни сталкиваются с какими-то специфическими проблемами. Например, ты не можешь заказать лекарство без рецепта. Идешь ко врачу, он выписывает рецепт. И тебе надо пять раз в год ходить ко врачу только за одной бумажкой, хотя лекарство одно и то же. Ты решил это автоматизировать, чтобы не тратить время на походы ко врачу. Или столкнулся с проблемой на работе: например, трудился в компании e-commerce и заметил, что у вас была безобразная система интеграции с большими площадками. Поэтому взял и решил это исправить, создал более удобную систему интеграции – но уже не как сотрудник, а как предприниматель.

Тренд сейчас еще и в том, что супербольших тем стало мало. На них сложно выйти. Тяжело запустить новый Озон или Uber, что-то гигантское. Поэтому находятся какие-то специализированные ниши в большой тематике. Сложно сделать новую CRM, так что создаются CRMки для каких-то отраслей. Все начинает дробиться на кусочки, на специализированные решения. 

Вторая вещь, которая влияет на людей – это то, что они слышат. Человек узнал, что где-то в Америке запустился такой-то проект, а он сам мучается с [такой же] проблемой и поэтому создает такой же проект в России или в Украине. 

Есть более амбициозные тренды – космос, медицина, – но идти туда без соответствующего образования странно. И народ все-таки больше идет в сторону хайпа. Сейчас хайп связан с дарксторами (darkstore — магазин-склад, который выдаёт товары для онлайн-покупок и недоступен для обычных покупателей. Вместо посетителей по залам перемещаются сотрудники, собирающие заказ клиентов — прим. “Идеономики”): это бум, поэтому в эту нишу легче выйти, бизнес легче запустить и легче сделать. Многие люди ищут ниши с низким порогом входа. Амбиции это одно, но без денег тяжело работать. 

Стало ли больше мошеннических стартапов? 

Волна возникла еще с блокчейном. Можно было на криптовалюту привлечь деньги очень легко, самая главное – сделать красивую презентацию. В технологических стартапах всегда есть какой-то процент мошенников. Но так как это длительный процесс и надо показывать какие-то результаты, делать due diligence, то все-таки подобного не очень много. 

Вы много лет стояли во главе холдинга РБК, после чего переключились на работу венчурного инвестора. Со стороны кажется, что это разные ипостаси. Так ли это и чего вам не хватает со времен РБК?

Мне было тяжело первые лет пять после РБК, потому что РБК – это дикое количество ежедневной операционной деятельности. Ты как наркоман, который без этого не может. В день приходилось решать по сто вопросов разной степени важности. А в венчуре ты нашел компанию, побеседовал с ней, сделал due diligence, потом сидишь и ждешь отчетности. Раз в месяц созваниваешься с компанией, раз в полгода встречаешься. Бывают волны, когда пришло три сделки и куча работы, а потом две недели, когда ничего особенного не происходит.

В этом главный контраст. Мне было непривычно переходить в другой режим. А так как у нас есть инвестиции в Африке, в Латинской Америке, и мы очень много инвестируем в Штатах, то и рабочий день другой: просыпаешься, смотришь, что с утра тебе написали партнеры в Америке, а потом  только к вечеру начинаешь обсуждать, что происходит в другом регионе. Рабочий режим стал очень растянутым.

Беседовала Светлана Романова.