С тех самых пор, как 12 марта Vox Media отправила сотрудников по домам, моя нога не ступала в офис. Я делаю свою журналистскую работу из дома, с комфортного (или, если учесть боли в спине, все-таки некомфортного) дивана.
В этом нет ничего необычного. По данным Бюро статистики труда, более трети американских сотрудников — 35,4% — работали в мае удаленно, поскольку в стране был тотальный локдаун. Сейчас эта доля ниже, но пандемия, тем не менее, спровоцировала самое масштабное распространение удаленной работы в американской истории.
Профессор экономики Женевского института международных отношений и развития и главный редактор известного сайта экономических исследований VoxEU Ричард Болдуин считает, что это только начало глобального перехода к удаленным офисам, которое затронет все континенты.
В своей книге 2019 года «Переворот глоботики: глобализация, робототехника и будущее работы» (The Globotics Upheaval: Globalization, Robotics, and the Future of Work) Болдуин предсказывает, что «телемиграция» станет важной экономической силой в ближайшем будущем, поскольку работодатели в богатых западных развитых странах начнут делегировать задачи менее дорогим работникам из развивающихся стран с помощью Slack и Zoom. Эта новая волна глобализации затронет не производство, как «китайский шок» 1990-х и 2000-х годов, а рабочие места в сфере услуг. В некоторой степени это уже произошло с колл-центрами в Южной и Юго-Восточной Азии, которые взяли на себя функции обслуживания клиентов многих компаний, но изменения, которые прогнозирует Болдуин, гораздо шире.
Используя относительно примитивную технологию мобильных телефонов, я поговорил с Болдуином о том, как работает телемиграция, чему нас научила ситуация с COVID-19, а также о возможностях, которые она открывает развитым странам.
Дилан Мэтьюз: Ваша книга — это прогноз на будущее, который подразумевает, что существуют некоторые предпосылки, позволяющие телемиграции стать массовым явлением. Каковы главные препятствия? Что должно произойти, чтобы телемиграция пошла так, как вы описали в книге?
Ричард Болдуин: Главное, что было нужно, произошло за последние шесть месяцев — скоординированный переход к удаленной работе. Многие компании, о которых я говорил в своей книге, например, American Express, открыли общие центры обслуживания в таких странах, как Аргентина или Уругвай, получив талантливых сотрудников за небольшие деньги. Британские юридические фирмы открывали центры в Кении. Их работники прошли обучение по британской правовой системе. Они хорошие юристы, но дешевые по лондонским меркам. Так что это уже происходило.
Но большим препятствием было отсутствие этого скоординированного толчка к использованию удаленных команд. И офисы существовали по инерции. Настоящая проблема заключалась не в тарифах или чем-то подобном. Не было одной причины, это была целая комбинация. Для совместной работы нужно программное обеспечение, и ваша команда должна уметь его использовать. Нужны интернет, камера, достаточно хорошие микрофоны, место, где можно провести часовую телеконференцию без постоянных обрывов. Также нужно место для хранения данных и обмена документами. И вы должны быть уверены, что все знают, как это работает.
Люди говорили об этом бесконечно. Это было в каждом корпоративном списке дел, но всегда на следующий год. То, что мы сделали во время пандемии, помогло преодолеть этот координационный барьер. Так что теперь практически все онлайн. Это была форсированная цифровая трансформация, требовавшая скоординированных изменений в нашей работе, в используемых инструментах, в хранении данных, в форматах сотрудничества, ожиданиях и методах управления. Все это изменилось за последние полгода.
Кроме того, множество людей были уволены или переведены на неполный рабочий день. И работодатели не планируют возвращать этих людей обратно. Как только связь обрывается, компании, оказавшиеся в ситуации, когда нужно сократить расходы, используют автоматизацию для замены сотрудника или переводят его функции в офшор.
Последнее — пандемия изменила соотношение стоимости приходящих сотрудников, автоматизации и «офшорных» работников. В ближайшие пару лет большинство корпораций будут ограничены в офисных площадях. Так что стимулы к офшорингу сейчас намного сильнее, чем были раньше.
В конечном счете ни одна из этих технологий не нова. Все это уже существовало. Нам просто нужно было научиться это использовать.
Одна конкретная технология, о которой вы много говорите в книге — это «достаточно хороший» машинный перевод. У вас есть пример британских и кенийских юристов — кенийские юристы, вероятно, говорят по-английски. Этого барьера нет. Какое значение имеет машинный перевод в тех случаях, когда языковой барьер присутствует?
Он открывает рынок труда для сотен миллионов очень талантливых людей, не говорящих по-английски.
Позвольте мне сначала остановиться на этом абстрактном уровне. По-английски говорят около миллиарда человек. Допустим, одна восьмая населения мира. С машинным переводом носители всех основных языков будут говорить довольно свободно. Так что это значительно расширяет круг талантов. Вот почему я думаю, что цунами 1990-х и 2000-х, когда масса людей пришли на неквалифицированную работу на фабриках, теперь повторится с квалифицированными и полуквалифицированными офисными работниками.
То, что вы описываете, в некотором смысле аналогично предыдущим волнам офшоринга, когда компании переезжали в страны с более дешевой рабочей силой. Но одна сложность, которую я здесь вижу, заключается в том, что интернет-инфраструктура, надежный доступ к широкополосной связи значительно менее надежны в таких странах, как Кения или Бангладеш. Что должно произойти, чтобы развивающиеся страны сделали это частью своего пути развития, чтобы можно было быть уверенными в надежности таких телемиграционных соединений?
В Индии раньше не было хорошей связи. Ключевые компании в Бангалоре создали ее в частном порядке, без участия правительства. Первоначально через спутники. И у них были собственные источники электроэнергии. Так что они не ждали, пока вмешаются власти. Интернет-соединение не так дорого. Нужно проложить эти подводные кабели и все прочее, чтобы обеспечить возможность подключения. Но я бы сказал, что это не такое уж большое препятствие, как может показаться. Оно окупается, и все, что нужно сделать, это наладить подключение и начать продавать связь. Это окупается почти сразу. С моей точки зрения, это не главный приоритет для правительств.
Более тонкий момент — это квалификация. Например, как узнать, какой сертификат бухгалтерского учета в Кении эквивалентен США или Великобритании? Правительство может сертифицировать работников, чтобы сделать их более привлекательными и надежными. Скажем, у дипломированных бухгалтеров есть три или четыре разных уровня, экзамены и тому подобное во многих странах, но трудно понять, как это все соответствует уровням сертификации в других странах. Так что, я думаю, власти могли бы заняться этим и определить соответствия.
Но один из плюсов для развивающихся стран состоит в том, что это не такая уж масштабная проблема. Чтобы построить автомобильный завод, нужно проложить автомобильную дорогу, железную дорогу, построить порты и аэропорты для экспорта. А, к примеру, в Шри-Ланке технические специалисты в основном работают через Upwork [онлайн-приложение, в котором люди могут нанимать фрилансеров для выполнения конкретных небольших задач]. И это полностью частный сектор. Человек подключается к Upwork, оплачивает подписку за достаточно хорошее интернет-соединение. И если эту подписку оплатят достаточно много людей, компании станут вкладываться в то, чтобы сделать подключение более качественным. Так что это не такое большое дело, как промышленное развитие.
Предположим, что вы — высокопоставленный политик в небогатой африканской стране, и вы смотрите на это как на путь развития по сравнению с более традиционным экспортным производством по модели Индии и Китая. В чем преимущество инвестирования в инфраструктуру и координацию по сравнению со старой экспортной моделью?
У меня есть статья по этому поводу, написанная совместно с Рикардом Форслидом. Мы предполагаем, что китайская модель, основанная на производстве, вообще невероятно сложна. Лишь горстка стран действительно смогла создать экспортные производства, и большинство из них расположены очень близко к одному из мировых технологических центров и представляют собой часть глобальных цепочек создания стоимости.
Если вы посмотрите на круг протяженностью 1000 км вокруг Гонконга, Пекина и Токио, то увидите, что около 38% мирового производства находится в этом круге. И если вы находитесь прямо там, то присоединиться к Factory Asia легко. Если же нет — довольно сложно. Затем возьмите круг в 1000 км вокруг Штутгарта или 1000 километров вокруг Детройта, это еще 20% каждый; а все остальные 20% распределены по всему миру.
Итак, развитие производства на самом деле очень-очень сложно, потому что география очень важна. Странам Африки и Южной Америки, которые находятся далеко от Штутгарта, Нагои и Детройта, реально сложно войти в число таких экспортеров. Китайская модель недоступна для большинства.
С другой стороны, продажи услуг благодаря цифровым технологиям расширяются. И все услуги, о которых мы говорили, не зависят от такой агломерационной логики. Им не нужен большой толчок, чтобы все заработало.
В названии вашей книги есть слово «переворот», и неудивительно, что во многом оно связано с потенциальной реакцией на эти важные социальные преобразования, которые вы предсказываете. Мне это особенно интересно сейчас, когда наблюдается массовая негативная реакция на привычную иммиграцию в Европе и США. Похоже, что телемиграция могла бы отчасти смягчить это, но ваш окончательный вывод таков: она не предотвращает подобного рода политический взрыв. Почему?
Прежде всего, многие люди никогда не подвергались воздействию глобализации. Людям, которые будут соревноваться по заработной плате с иностранцами, никогда раньше не приходилось этого делать. Поэтому я думаю, что эта новизна покажется им возмутительной. Это похоже на то, что происходило с начала 1980-х годов с автомобильной промышленностью США. Люди просто не могли поверить, что Япония производит автомобили лучше и дешевле, чем США.
Первоначальное удивление вызывает то, что человек, который думает, что $5 в час — это доход среднего класса, будет бороться за вашу работу, живя в другой стране. По сути, они будут приходить на работу, делать что-то для вашего офиса, будь то перевод, техническое редактирование или графический дизайн. Вы поймете, что жизнь у них не такая дорогая, как в США или Европе. Они не состоят в профсоюзах, они не платят дополнительных налогов и тому подобное. Так что это вызовет сильную реакцию.
Во-вторых, около 80% всей рабочей силы сейчас приходится на те должности, которые раньше были защищены от такого рода конкуренции. Так что это коснется огромного числа людей. 80% людей начнут думать, что это проблема. Это будет совершенно новый масштаб.