Женщины-лидеры лучше справляются с пандемией, чем их коллеги-мужчины. Это утверждение очень быстро распространилось. Сначала, казалось, мало кто задавался вопросом, правда ли это, а спорили лишь о том, почему так. Из-за самих женщин и их более «женского» стиля руководства? Или это говорит об обществах, которые их избрали? Каким бы ни было объяснение, сторонников этой точки зрения становится только больше. «Кажется, тут есть какая-то закономерность», — написал на днях видный врач Эрик Топол, отметив, что теперь есть «реальные данные, подтверждающие это».
С одной стороны, я с этим согласна. Я твердо верю в важность и пользу разнообразия среди лидеров, включая гендерное разнообразие. Я даже завидую Джасинде Ардерн: меня впечатляет способность премьер-министра Новой Зеландии справляться с любой задачей. Спонтанные объяснения эпидемиологических концепций Ангелы Меркель приносят удовольствие. Мою симпатию к такого рода лидерству еще больше усиливает то, что я жила в США в первые два года президентства в духе реалити-шоу. Кроме того, я не фанат премьер-министра (мужчины) у меня на родине, в Австралии. Но можно ли на основании этих немногих примеров сделать вывод, что половая принадлежность политических лидеров была решающим фактором во время этой пандемии? На мой взгляд, нет.
Теория в ее стандартной форме игнорирует некоторые неудобные факты. Например, насколько рано страны вступили в пандемию и насколько плохо справились с ней некоторые страны, возглавляемые женщинами. 13 апреля в Forbes вышла одна заметная статья с более чем 8 млн просмотров. Автор, профессиональный консультант по гендерному балансу, обратилась к опыту некоторых тщательно отобранных стран. Например, Бельгия во главе с Софи Уилмес продемонстрировала самый высокий в мире показатель смертности от COVID-19 на миллион населения (если не брать отдельно Северную Италию). Еще одна история в этом жанре касается премьер-министра Синт-Мартена Сильверии Якобс и ее правления во время пандемии. По данным Worldometer, Синт-Мартен сейчас на двенадцатом месте по смертности от COVID-19 на миллион. Учитывая, что женщины составляют около 10% национальных лидеров, присутствие Уилмес и Джейкобс в списке 20 худших по этому ключевому показателю не подтверждает тезис о том, что женщины-лидеры работают лучше (или хуже) мужчин.
Женщина-лидер — это все еще необычное явление, поэтому они выделяются и привлекают пристальное внимание. Мне нужно больше, чем несколько громких примеров их успеха — Ардерн, Меркель, Цай Ин-Вэнь из Тайваня и т.д., — чтобы согласиться с тем, что женщины лучше справляются с пандемией. Поэтому несколько недель назад я сделала несколько очень грубых вычислений, основанных на источниках данных, которые сами по себе тоже довольно грубые. Я взяла в «Википедии» список 22 избранных или назначенных женщин-глав государств или правительств, не делая различий между реальными руководителями, такими как премьер-министр Норвегии Эрна Сольберг, и обладательницами скорее титульных ролей, как президент Словакии Зузана Чапутова. (Заметки в СМИ также в основном избегают этого различия.) В странах, «возглавляемых женщинами», не обнаружилось склонности к уровню смертности ниже среднего. Конечно, это не отвечает на вопрос о лидерских качествах, но поддерживает мое скептическое отношение.
Теперь у нас есть более формальные данные. Две команды ученых пытались проанализировать различия в результатах COVID-19 между странами, которыми руководят мужчины и женщины. Они опубликовали результаты в качестве препринтов в июне. Обе пришли к выводу, что страны, возглавляемые женщинами, добились большего успеха. Но ни одно из них не обнаружило статистически значимой разницы, связанной с полом. Фундаментальная проблема связана с небольшим размером выборки лидеров-женщин.
В первом исследовании, опубликованном 3 июня Суприей Гарикипати из Ливерпульского университета и ее коллегой, была предпринята попытка провести различие между лидерами-женщинами на руководящих и менее влиятельных должностях. Они не обнаружили существенной разницы в количестве случаев и смертности COVID-19 в зависимости от пола лидера, но после использования моделирования для сопоставления пар стран, возглавляемых мужчинами и женщинами, с аналогичным количеством пожилого населения, расходами на здравоохранение и открытостью для туризма, такой эффект обнаружился. Тем не менее, они не дают достаточно данных для оценки результата — даже в 19 странах, которые они считают «женскими». Прежде чем проводить анализ, нужно заранее описать протокол составления модели и возможность проверки. В отсутствие этого шага читатель никогда не узнает, был ли выбор факторов в окончательной модели изменен по ходу дела и были ли проанализированы неудобные факты, о которых потом не сообщалось. Более того, при таком большом числе факторов и небольшой группе стран чрезвычайно высок риск случайных ассоциаций. В то же время другие вопросы, которые могут быть важными, вообще не были включены в модель — например, относится ли эта страна к островной нации.
Суомик Пуркаяста и его коллеги из Мичиганского университета в исследовании, опубликованном 12 июня, сделали то же самое, что и я — использовали список женщин-глав государств и правительств из «Википедии» без различий между типами лидеров. Они исключили страны, где было менее 100 подтвержденных случаев COVID-19, и в результате получили данные по 18 странам, которыми руководят женщины. Этот подход добавляет предвзятости в пользу женщин-лидеров, потому что, как я вижу, этот метод непропорционально исключает страны, возглавляемые мужчинами, которым удалось сдержать коронавирус.
Можно найти примеры того, насколько проблематично сделать масштабные заявления на основе этих небольших чисел. Четыре из пяти стран Северной Европы возглавляют женщины, которые, в свою очередь, составляют значительную часть женщин в этих двух исследованиях. Часто отмечается, что Дания, Норвегия, Финляндия и Исландия под руководством женщин справились с пандемией намного лучше, чем возглавляемая мужчиной Швеция. Но могло ли быть иначе, если бы премьер-министром Швеции была женщина? Шведское законодательство запрещает политическим лидерам страны отклонять рекомендации агентства общественного здравоохранения, а именно им были приняты решения по борьбе с пандемией.
Я наблюдала за всем этим, живя в маленьком провинциальном городке в Австралии. Наш нынешний премьер-министр — мужчина из консервативной политической партии. Но у нас была прогрессивная женщина-премьер-министр с 2010 по 2013 год, и ее международная репутация частично проистекает из воодушевляющей речи в парламенте о женоненавистничестве. В этой дискуссии Австралия предстает и страной, «управляемой мужчиной», и страной, которая выбирает не-мужчину.
Для нас пандемия частично совпала с летними пожарами. Премьер-министр справился с ними отвратительно, и доверие к нему было ниже некуда. Как и другие жители районов с высоким уровнем риска, я пережила месяцы напряженности и даже эвакуировалась из города в какой-то момент в ноябре. Когда началась пандемия, я все еще одержимо проверяла приложение о пожарах, переключаясь между ним и последними новостями о COVID-19, иногда слыша звук сирен.
Видеть, как в марте график заражения COVID-19 поднимался вертикально, было ужасно. Мы не были уверены в премьер-министре — а австралийцы, очевидно, худшие паникеры в мире, — и ситуация выглядела плохо. Оглядываясь назад, я думаю, что паника, возможно, была первым признаком того, что наше сообщество серьезно относится к этой пандемии и что мы сможем с честью выйти из ситуации. Сейчас Австралия продолжает борьбу, но у нас все такой же (очень низкий) показатель — 4 смерти на миллион населения, — как и в Новой Зеландии.
Этот ранний успех принес нам не харизматичный лидер. Австралийская команда не может сравниться с динамичным партнерством Джасинды Ардерн и Эшли Блумфилд в Новой Зеландии. (Если вас восхищают скучные презентации белых мужчин пенсионного возраста — «Следующий слайд, пожалуйста», — вам бы понравились наши ежедневные брифинги по COVID-19!) Дело было не в этом.
А в чем? С моей точки зрения, многие элементы нашего общества функционировали достаточно хорошо, чтобы все сработало. Политические лидеры сформировали единую команду и приостановили обычные военные действия. Сильная инфраструктура общественного здравоохранения и готовность к пандемии, сильная экономика, универсальное здравоохранение, финансовая поддержка граждан, сделавшая изоляцию экономически выгодной для значительной части страны, и сильная журналистская культура — все это сыграло свою роль. Чтобы сплотиться, оказалось достаточно образованного, социально активного населения.
Справились бы мы лучше с женщиной-премьер-министром? Возможно. Зависит от женщины, не так ли? Кроме того, борьба с этой пандемией требует гораздо большего, чем просто сдерживать вирус в течение нескольких месяцев. Успех подразумевает смягчение социально-экономических последствий пандемии, в том числе расовых и социальных различий, достижение достаточно высокого уровня вакцинации, если и когда наступит это время, удовлетворение потенциального всплеска долгосрочных потребностей в области здравоохранения для людей в посткоронавирусном периоде и качественную подготовку к следующей пандемии.
Несомненно, некоторые женщины-лидеры преуспеют во всех этих областях. Они и дальше будут демонстрировать лидерство и вдохновлять, и надеюсь, эту модель подхватят их коллеги. Такие мысли увлекают меня как феминистку. Но как ученый я подожду более точных данных, прежде чем утверждать, что пол отдельных лиц в правительстве имеет решающее значение. Не стоит решать проблему гендерных предрассудков новыми предрассудками.