Site icon Идеономика – Умные о главном

Джеймс Алтучер: Главная строчка — самая первая

Фото: Milkovi/Unsplash

Я рос неказистым и поэтому всегда переживал по поводу первого впечатления. Моя «уродливость» была способом «пустить кровь» чем быстрее, тем лучше.

Уязвимость дает свободу. Свободу смотреть, как я хочу. Говорить, что я хочу. Делать, что я хочу.

Мне нравится изучать первые строчки книг. Они должны быть мощными: несколько простых слов, которые заставляют нас прочесть следующие 300 страниц. Как авторы это делают? Как я могу это сделать?

Вот первые строки из некоторых моих любимых книг и объяснения, почему они производят такое впечатление.

Сегодня умерла мама. А может, вчера — не знаю.
Альбер Камю, «Посторонний»

Смерть, растерянность, апатия. Вся книга в этой первой строке.

Почему он так равнодушен к смерти матери? Почему эта его неуверенность так важна для нас, проникающих в мир рассказчика?

Я — невидимка.
Ральф Эллисон, «Невидимка»

У него есть суперспособность? Или это метафора? Как невидимость подтверждает его существование?

И эта прямая простота, будто он сдался. Почему он сдался так легко? Мир вынудил его?

Я впервые встретил Дина вскоре после того, как мы с женой расстались. Я тогда едва выкарабкался из серьезной болезни, о которой сейчас говорить неохота, достаточно лишь сказать, что этот наш жалкий и утомительный раскол сыграл не последнюю роль, и я чувствовал, что все сдохло.
Джек Керуак, «В дороге»

Он был болен. Расстался с женой. Но это ничего не значит по сравнению с тем, что он «впервые встретил Дина». О них даже не стоит говорить после встречи с Дином.

Все меняется.

Найдет ли он смысл в Дине? Неужели Дин настолько важен, что даже не стоит говорить о серьезной болезни или разрыве?

Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндия припомнит тот далекий день, когда отец повел его поглядеть на лед.
Габриэль Гарсиа Маркес, «Сто лет одиночества»

Ему грозит расстрел. Почему? Мы в середине истории. «Много лет спустя». После чего? Это первая строчка!

Почему-то все началось со льда — символа холода и таинственности. Он был тогда мальчиком (невинность), он тоскует о молодости («отец»), а теперь он полковник, которого вот-вот убьют!

Весь роман опять же оказался втиснут в этот микрокосм приговора.

В горах начал таять снег, а Банни не было в живых уже несколько недель, когда мы осознали всю тяжесть своего положения.
Донна Тартт, «Тайная история»

Три момента в этом предложении:

«Снег тает» — идиллия.
«Таяние» — медлительность, смена времен года, свет, даже надежда.
И все же «Банни не было в живых» — ужас — и он не просто был мертв, а «уже несколько недель». И почему понадобилось несколько недель, чтобы «понять тяжесть»?

Жестокость, апатия в идиллии.

Мне нравится, когда первая строка говорит о том, что мы оказались в самой середине истории.

В этом разница между Моной Лизой, где вся картина заключена в рамки, и чем-то вроде «Ночных ястребов» Эдварда Хоппера, где вы чувствуете, что за границами картины существует множество историй, которые привели всех в эту закусочную.

Почти все это произошло на самом деле.
Курт Воннегут, «Бойня номер 5»

«Все это произошло на самом деле» — будто бы мы не поверим, а автор настаивает, что это правда. Неужели это настолько ужасно, что в это нельзя поверить?

Но подождите… «почти». Так это произошло или нет? Рассказчик не уверен, или есть причина, по которой он не хочет рассказать всю историю в точности? По какой-то причине рассказчик предупреждает нас, что не стоит доверять ему полностью.

Начиналось как обычно: стоя перед зеркалом женского туалета гостиницы «Лассимо»…
Дженнифер Иган, «Время смеется последним»

«Начиналось» что? И как это — «как обычно»?

Слыша «как обычно», я не думаю о женском туалете, отеле или в особенности гостинице «Лассимо».

Комизм этой строчки вызван несоответствием. Предложение звучит как мрачный детективный роман. Мы хотим выяснить, что «начиналось», каким было «как обычно», почему «туалет» и почему «Лассимо». Четыре вопроса в одной строке плюс мрачные ощущения.

В начале была ошибка.
Чарльз Буковски, «Почтамт»

Такая простая строка. Четыре слова. «В начале» чего? И почему это было «ошибкой»? Кроме того, эта фраза подчеркивает уязвимость рассказчика. Должны ли мы доверять ему?

Мы ДОЛЖНЫ продолжить, чтобы найти ответы на эти вопросы.

Ты открываешь новый роман Итало Кальвино «Если однажды зимней ночью путник».
Итало Кальвино, «Если однажды зимней ночью путник»

Он говорит о себе и своей книге в первой строке, немедленно ломая четвертую стену между собой и читателем.

Этот рассказчик — Итало Кальвино? Здесь есть парадокс: написал ли он эту строку после того, как закончил книгу, или начал книгу таким способом.

Это сбивает с толку, но не настолько, чтобы не читать дальше и не удовлетворить свое любопытство.

В 124-м билась злоба.
Тони Моррисон, «Возлюбленная»

Почему кого-то зовут «124»? Это вообще человек? Ощущение безэмоциональности. И все же мы знаем, что в «124» «билась злоба». Что подразумевает действие.

Почему не раздражение? Почему в 124 билась именно «злоба»?

Злоба подразумевает какое-то действие, как будто 124 хочет кого-то ранить. Злоба подразумевает желание, чтобы кто-то почувствовал такую же боль, как и вы. В отличие от простого раздражения. Передано всего в четырех словах.

Небо над портом напоминало телеэкран, включенный на мертвый канал.
Уильям Гибсон, «Нейромант»

Плохой роман начинается так: «Небо над портом было насыщенно синим». Это слишком очевидно. Вместо этого цвет «телеэкрана».

Какого цвета экран телевизора? Он зависит от посылаемого сигнала. Но сигнал настроен «на мертвый канал» — а почему он мертв?

Статика, которую мы видим на старом телевизоре, — это сигнал Большого взрыва. Непостижимый и все же это то, что видит рассказчик.

Кроме того, почему порт? Врата в другую страну. Но в данном случае — в технологии, а именно в телевидение. Жизнь изменится в этом портале.

Воан умер вчера, в своей последней автокатастрофе.
Джеймс Баллард. «Автокатастрофа»

Умер только вчера? Странно неэмоционально. И «в своей последней автокатастрофе» подразумевает, что были и другие катастрофы до этого. А простота предложения ощущается как отсутствие эмоций.

Почему не хватает эмоций? Зачем такая прямолинейность?

Читатель подсознательно застигнут врасплох, потому что когда кто-то умирает, ожидается больше эмоций и меньше прямолинейности. Представьте, если бы кто-то, кого вы любите, умер вчера — вы бы написали такую строчку?

Выводы

Как зацепить с первой же строчки:

Великий автор использует эту свободу, чтобы пригласить нас в путешествие. И как только мы отправились в это путешествие, мы знаем, что нас ждет дикая поездка.

Надеюсь, что узнав все это, я стану более хорошим писателем.

Источник

Exit mobile version