В 1986 году миллионы филиппинцев вышли на улицы Манилы с мирным протестом и молитвой в движении Народной власти. Режим Маркоса был свергнут через четыре дня.
В 2003 году народ Грузии сместил Эдуарда Шеварднадзе в результате бескровной Революции роз, в ходе которой протестующие ворвались в здание парламента, держа в руках цветы.
Ранее в том же году президенты Судана и Алжира объявили, что уйдут в отставку после десятилетий пребывания у власти — в результате мирных кампаний сопротивления.
В каждом случае гражданское сопротивление простых представителей общественности взяло верх над политической элиты, добившись радикальных перемен.
Есть, конечно, много этических причин использования ненасильственных стратегий. Но убедительные исследования политолога из Гарвардского университета Эрики Ченовет подтверждают, что гражданское неповиновение — это не только моральный выбор, это также самый действенный способ влияния на мировую политику.
Изучив сотни кампаний последнего столетия, Ченовет обнаружила, что ненасильственные протесты в два раза чаще достигают своих целей, чем насильственные. И хотя конкретная динамика развития зависит от многих факторов, она продемонстрировала: чтобы добиться серьезных политических изменений, нужно, чтобы в акциях протеста активно участвовало около 3,5% населения.
Заметно влияние Ченовет на недавние протесты движения Extinction Rebellion, основатели которого говорят, что были вдохновлены ее результатами. Так как же она пришла к этим выводам?
Излишне говорить, что исследования Ченовет основаны на философии многих влиятельных личностей на протяжении истории. Афроамериканская аболиционистка Соджорнер Трут, активистка избирательного права Сьюзен Б. Энтони, индийский борец за независимость Махатма Ганди и американский защитник гражданских прав Мартин Лютер Кинг — все они считали мирный протест влиятельной силой.
Тем не менее, Ченовет признает, что начиная исследования в середине 2000-х годов, она довольно скептически относилась к тому, что в большинстве ситуаций ненасильственные действия могут быть более эффективными, чем вооруженные конфликты. Будучи аспиранткой Университета Колорадо, она потратила годы на изучение факторов, способствующих росту терроризма. Однажды ее пригласили на научный семинар, организованный Международным центром ненасильственных конфликтов (ICNC), некоммерческой организацией, базирующейся в Вашингтоне. На семинаре было представлено много убедительных примеров мирных протестов, ведущих к длительным политическим изменениям, в том числе протесты Народной власти на Филиппинах.
Но Ченовет была удивлена, обнаружив, что никто не сравнил показатели успеха ненасильственных и насильственных протестов. «Этот скептицизм насчет того, что ненасильственное сопротивление может действительно привести к крупным преобразованиям в обществе, мотивировал меня», — говорит она.
Совместно с исследовательницей из ICNC Марией Стефан Ченовет изучила обширную литературу по гражданскому сопротивлению и социальным движениям с 1900 по 2006 год — набор данных затем подтвердили другие эксперты в этой области. В первую очередь они рассматривали попытки смены режима. Движение считалось успешным, если полностью достигало своих целей — либо сразу, либо в течение года после пика активности. А изменение режима в результате иностранного военного вмешательства успешным не считалось. Помимо этого кампания признавалась насильственной, если совершались взрывы, похищения людей, разрушение инфраструктуры или наносился какой-либо другой физический вред людям или имуществу.
«Мы довольно жестко оценивали ненасильственное сопротивление как стратегию», — говорит Ченовет. (Критерии были настолько строгими, что движение за независимость Индии не рассматривалось в качестве доказательства в пользу ненасильственного протеста в анализе Ченовет и Стефан — поскольку решающим фактором считалось истощение британских военных ресурсов, даже если сами протесты также оказали огромное влияние.)
К концу этого процесса они собрали данные по 323 насильственным и ненасильственным кампаниям. И их результаты — которые были опубликованы в книге «Почему гражданское сопротивление работает: стратегическая логика ненасильственного конфликта», — поразительны.
Сила в цифрах
В целом ненасильственные кампании в два раза чаще оказывались успешными, чем кампании с применением насилия: они приводили к политическим изменениям в 53% случаев по сравнению с 26% для насильственных акций протеста.
Частично этот результат объясняется разницей в количестве участников. Ченовет утверждает, что ненасильственные кампании имеют больше шансов на успех, потому что могут привлечь гораздо больше участников из гораздо более широких слоев населения, что может привести к серьезным сбоям, парализующим нормальную городскую жизнь и функционирование общества.
Из 25 крупнейших кампаний, которые они изучали, 20 были ненасильственными, и 14 из них явно достигли успеха. В среднем ненасильственные кампании привлекали в четыре раза больше участников (200 тысяч в расчете на кампанию), чем насильственные (50 тысяч).
Например, кампания Народной власти против режима Маркоса на Филиппинах привлекла два миллиона участников, в то время как бразильское восстание в 1984 и 1985 годах — один миллион, а Бархатная революция в Чехословакии в 1989 году — 500 тысяч участников.
«Количество действительно важно для наращивания сил, чтобы создать серьезную проблему или угрозу для укоренившихся властей или оккупантов», — говорит Ченовет, и ненасильственный протест, кажется, лучший способ получить такую широкую поддержку.
Когда около 3,5% всего населения начинает активно участвовать, успех кажется неизбежным.
«Не было ни одной кампании, которая провалилась после того, как достигла участия 3,5% населения во время пикового события», — говорит Ченовет. Это явление она назвала «правилом 3,5%». Помимо движения Народной власти его подтверждают Поющая революция в Эстонии в конце 1980-х годов и Революция роз в Грузии в начале 2003 года.
Ченовет признает, что изначально была удивлена результатами. Но теперь она приводит множество причин, по которым ненасильственные протесты получают такой высокий уровень поддержки. Наиболее очевидная — в насильственных протестах не участвуют люди, которые ненавидят кровопролитие и боятся его, тогда как мирные протестующие сохраняют моральное превосходство.
Ченовет отмечает, что для участия в ненасильственных протестах меньше физических барьеров. Вам не нужно быть спортивным и здоровым, чтобы участвовать в забастовке, в то время как насильственные кампании, как правило, опираются на поддержку физически здоровых молодых людей. И хотя многие формы ненасильственных акций протеста также несут в себе серьезные риски — вспомните события в Китае на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, — Ченовет утверждает, что мирные кампании, как правило, легче обсуждать открыто, что означает, что новости об их появлении могут охватить более широкую аудиторию. Насильственные движения, напротив, требуют поставки оружия и чаще организуются скрыто, из-за чего не всегда могут достучаться до широких слоев населения.
Благодаря широкой поддержке населения ненасильственные кампании также с большей вероятностью получат поддержку среди полиции и военных — тех самых групп, на которые правительство опирается для наведения порядка.
Во время мирной уличной акции протеста миллионов людей сотрудники сил безопасности опасаются, что члены их семей или друзья окажутся в толпе, а это означает, что они не смогут подавить движение. «Или, смотря на [количество] вовлеченных людей, они могут прийти к выводу, что корабль пошел ко дну, и они не хотят утонуть вместе с ним», — говорит Ченовет.
С точки зрения конкретных стратегий, всеобщие забастовки, «вероятно, один из самых мощных, если не самый мощный способ мирного сопротивления», говорит Ченовет. Но они могут дорого стоить участникам, тогда как другие формы протеста могут быть полностью анонимными. Она вспоминает бойкот потребителей в Южной Африке эпохи апартеида, когда многие чернокожие граждане отказывались покупать товары у компаний, которыми владели белые. В результате среди белой элиты страны разразился экономический кризис, который способствовал прекращению сегрегации в начале 1990-х годов.
«У мирного сопротивления больше вариантов участия, которые не подвергают людей большой физической опасности, по сравнению с вооруженным восстанием, особенно по мере роста численности участников, — говорит Ченовет. — Методы ненасильственного сопротивления часто более заметны, так что людям легче узнать, как принять непосредственное участие и как координировать свою деятельность для максимальной дестабилизации».
Магическое число?
Конечно, это очень общие закономерности, и мирные восстания все равно проваливались в 47% случаев, несмотря на то, что были в два раза успешнее насильственных конфликтов. Как пишут в книге Ченовет и Стефан, иногда это происходило потому, что они не получали достаточной поддержки или импульса, чтобы «разрушить основополагающие силы противника и устоять перед лицом репрессий». Но некоторые относительно крупные ненасильственные протесты также потерпели неудачу, например, протесты против коммунистической партии в Восточной Германии в 1950-х годах, которые привлекли 400 тысяч участников (около 2% населения) на пике, но все же не привели к переменам.
По данным Ченовет кажется, что преодоление порога в 3,5% населения практически гарантирует успех мирных протестов, но это не всегда возможно. В Великобритании эта цифра будет составлять 2,3 млн человек, активно участвующих в движении (примерно в два раза больше населения Бирмингема, второго по величине города Великобритании), в США — 11 млн граждан, больше, чем население Нью-Йорка.
Однако факт остается фактом: мирные кампании — это единственный надежный способ поддержания такого рода взаимодействия.
Первоначальное исследование Ченовет и Стефан было впервые опубликовано в 2011 году, и с тех пор его результаты привлекли большое внимание. «Трудно переоценить, насколько сильно они повлияли на эту область исследований», — говорит Мэтью Чендлер, который занимается исследованием гражданского сопротивления в Университете Нотр-Дам в Индиане.
Изабель Брамсен, которая изучает международные конфликты в Университете Копенгагена, согласна с тем, что результаты Ченовет и Стефан убедительны. «Сегодня в этой области непреложная истина, что ненасильственные подходы гораздо более успешны, чем насильственные», — говорит она.
Что касается «правила 3,5%», она отмечает, что хотя 3,5% составляют небольшое меньшинство, такой уровень активного участия, вероятно, означает, что многие люди молчаливо поддерживают протестантов.
Эти исследователи теперь пытаются лучше разобраться в факторах, которые могут привести к успеху или провалу движения. Например, Брамсен и Чендлер подчеркивают важность единства демонстрантов.
В качестве примера Брамсен указывает на неудавшееся восстание в Бахрейне в 2011 году. Первоначально в кампании участвовало много протестующих, но она быстро распалась на конкурирующие фракции. Потеря единства, по мнению Брамсен, в конечном итоге помешала движению набрать достаточный импульс, чтобы добиться изменений.
В последнее время Ченовет сконцентрирована на акциях протеста в США, таких как движение Black Lives Matter и «Женский марш» в 2017 году. Она также интересуется движением Extinction Rebellion, которое недавно стало популярным благодаря шведской активистке Грете Тунберг. «Они противостоят большой инерции, — говорит она. — Но я думаю, у них невероятно продуманная стратегия. И они, кажется, хорошо понимают, как развиваться и просвещать при помощи кампаний мирного сопротивления».
Ченовет выступает за то, чтобы учебники истории уделяли больше внимания ненасильственным кампаниям, а не военным действиям. «Так много историй, которые мы рассказываем друг другу, сфокусированы на насилии — и даже если это полная катастрофа, мы все же найдем способ увидеть в ней победы». При этом мы склонны игнорировать успех мирного протеста, говорит она.
«Обычные люди все время участвуют в поистине героической деятельности, которая на самом деле изменяет лицо мира — и они также заслуживают, чтобы на них обратили внимание и воздали им должное».