Любит ли вас ваша собака? Все сложнее, чем кажется

Люди любят собак. Это фундаментальный факт, столь же бесспорный и неизменный, как гравитация — просто взгляните на эпитафию лорда Байрона его любимой собаке. Но «любят» ли собаки нас и что это действительно означает — мы постоянно задаемся этим вопросом, колеблясь между абсолютной, высокомерной уверенностью и бесконечным, неуверенным сомнением. Ответ намекает на фундаментальную природу эмоций, на центральную загадку сознания, на сам смысл любви и тот факт, что мы никогда не сможем полностью познать внутреннюю жизнь другого создания, будь то человек или животное.

Директор Лаборатории познания собак в Барнард-колледже, когнитивист Александра Хоровиц исследует этот вопрос в своей совершенно захватывающей книге «Наши собаки и мы: история особой связи» (Our dogs, ourselves: the story of a singular bond).

Хоровиц отмечает, что как в своей лаборатории, так и во время наблюдения за собаками в городской природе она постоянно видит поведение, которое мы инстинктивно сравниваем с человеческими эмоциями — любопытство, когда собака сталкивается с танцующим роботом, удивление, когда спрятавшийся исследователь появляется из-за двери. И все же ее часто спрашивают, способны ли собаки на самые широкие человеческие чувства: любовь, злость, тоска. Можно ли представить внутренний монолог любимой собаки как «я бы кусала все эти неприятности до тех пор, пока они не убегут»? Считая эти вопросы «свидетельством пылкого интереса к собакам и непонимания, что на самом деле переживает собака», Хоровиц пишет:

Если наши собственные дни могут быть окрашены беспокойством, ожиданием или дурными предчувствиями — окрашены ли дни собаки таким же образом? Если мы реагируем на события и людей с сочувствием, сарказмом или недоверием — могут ли собаки испытывать такие же чувства?

Многие из этих вопросов сводятся к тому, есть ли у собак чувства или эмоции вообще. Но они, конечно, есть. Посмотрите на это с адаптивной точки зрения: эмоции передаются мышцам и системе реагирования, чтобы избежать дискуссий между органами чувств и мозгом. Я вижу тигра, я знаю, что тигры — хищники, и один из них приближается ко мне… и … Эй! — мозг эмоционально трезвонит. — Бойся! Беги!

Если посмотреть на это с точки зрения нейрологии, то в мозге собаки обнаруживаются такие же области, что активируются у человека, когда мы чувствуем, вздыхаем, жаждем и отчаиваемся.

Посмотрим на это с поведенческой точки зрения: хотя нам не всегда удается точно назвать, на какие эмоции указывает конкретное поведение (как мы вскоре увидим), широкий спектр различных форм поведения и поз собак говорит нам об о том, что они переживают.

Посмотрим на это с точки зрения разума. Альтернатива эмоциям — недифференцированный опыт — бросает вызов разуму, бросает вызов Дарвину, бросает вызов преемственности. Человеческие эмоции возникли не каким-то таинственным образом, сформировались не из полностью бесчувственных роботов. Не забывайте, что последний крупный сторонник подобных теорий, Декарт, жил во времена, когда кровопускание считалось полезным для здоровья.

Если вопрос, есть ли у собак чувства — это всего лишь пережитки высокомерного средневековья, то вопрос о том, что и как чувствуют собаки, остро стоит на повестке дня, поскольку наши представления — это во многом проекции наших собственных переживаний. В конце концов, первичные ощущения любого сознательного опыта уникальны для сознания, переживающего их, и недоступны для других сознаний.

И все же мы полагаем, что можем легко считать эмоциональное состояние собаки. Когда-то Дарвин сказал, что «человек не может выразить любовь и смирение внешними признаками так же ясно, как это делает собака, когда встречает любимого хозяина с опущенными ушами, висящими губами и виляющим хвостом». Но Хоровиц сомневается, что можно так просто делать выводы об эмоциях на основе поведенческих сигналов. Она рассматривает разницу между описанием и эмоциональным диагнозом:

В целях упрощения можно использовать эмоциональные термины для описания того, что мы видим. Будь я в лаборатории, я бы сказала: голова собаки подается вперед, опережая тело на полшага, уши полностью подняты (читай: любопытство). Собака отпрыгивает назад, готовясь к побегу, прорывается рычание (удивление). При отступлении тело собаки прижимается книзу и назад (беспокойство); приближаясь, собака отводит голову, поднимает лапу, кривит губы (отвращение); при радости собака слабо виляет хвостом, прыгает на двух или четырех лапах и пытается лизнуть каждое лицо, собаку или человека вокруг (восторг).

Но я не использую эти слова, стоящие в скобках, в качестве изначального описания того, что собака делает, потому что не решаюсь предположить, что собака, когда переживает что-то похожее на восторг или любопытство, чувствует то же самое, что и я. Хотя сходство мозга млекопитающих повышает вероятность того, что млекопитающие способны на разнообразные эмоциональные переживания, у всех нас очень разные жизненные переживания в зависимости от культуры, в которой мы живем, и от людей, которых мы встречаем. То же самое и с собаками. Я предполагаю, что если человека поместить в тело собаки, он не сможет испытать такие же чувства, как наши собственные. Но в том, что чувства в принципе есть, я не сомневаюсь.

Таким образом, я занимаю промежуточную позицию между тем, что собаки предположительно обладают субъективным опытом, примерно таким же, как и люди, и полным отрицанием любого опыта. Признать, что вы не понимаете субъективный опыт собаки, вовсе не означает, что такого опыта не существует.

Как это ни парадоксально, она подчеркивает, что именно отрицание долгое время было основой научного исследования сознания животных, и последствия этого были весьма жестокими.

Исследователи задаются вопросом: как без явного доказательства страха животного перед болью мы можем быть уверены, что животное вообще испытывает страх или боль?

Как ни странно, медицинские и психиатрические исследования по большей части вроде бы не ставили под сомнение реальность чувств животных. Чувства принимались как исходное условие. Чтобы доказать эффективность лекарства против тревожности для людей, его сначала необходимо тщательно проверить на животных»: по существу, у лабораторных животных нужно вызвать тревогу, затем провести тест и выяснить, уходит ли тревога (и не возникает ли никаких других побочных эффектов). Логика такого мышления читается между строк каждого медицинского исследования с использованием животных: они очень похожи на нас, поэтому служат для людей хорошей моделью.

Если кто-то заявит мне, что собака определенно не может находиться «в депрессии» или получать лекарство от депрессии, я возьму их за руку и проведу экскурсию во времени. Несколько десятилетий назад исследования депрессии сделали шаг вперед — была разработана модель «выученной беспомощности» Мартина Селигмана. Он и его коллега придумали схему, чтобы выяснить, может ли беспомощность быть вызвана обстоятельствами. Готовьтесь: там участвовали собаки.

В отрывке, который трудно читать, не рассвирепев, Хоровиц описывает работу в рамках классической поведенческой психологии — эксперимент, в котором участвовали 32 «взрослых беспородных собаки», которые никогда не дышали свежим воздухом и жили привязанными в лаборатории, где подвергались воздействию электричества и шума в 70 децибел, пока «не поняли», что совершенно беспомощны. Хоровиц признается в сноске, что читала исследование в три мучительных подхода, а потом захлопнула компьютер и вышла из комнаты. (В ее собственной лаборатории нет живых животных, есть только две плюшевые собаки. Добровольцы приходят к ней из «реального» мира. Например, однажды человек и собака проехали 210 миль, чтобы принять участие в 30-минутном исследовании.) Она размышляет о безжалостности исследования Селигмана:

Собаки были шокированы, доведены до депрессии, пассивности и бессилия, чтобы доказать, что мы можем чувствовать пассивность и бессилие в депрессии. Собак по-прежнему широко используют в медицинских исследованиях, не заблуждайтесь: это происходит прямо сейчас. И сейчас. И снова.

Наблюдение за несчастными животными без попыток облегчить их положение демонстрирует большую несправедливость по отношению к животным. Мы «награждаем» их чувствами, когда они соответствуют нашим потребностям в тестировании, но лишаем их чувств, когда они им не соответствуют. То, что делают люди в этих экспериментах — электроконтроль, утопление, — считается жестоким обращением с животными где-либо за пределами лабораторий.

Так почему же все еще поднимается вопрос об эмоциях животных? Маятник качается, и мы оказываемся в одной из крайних позиций: либо собаки совсем не похожи на нас, либо, наоборот, собаки такие же, как мы. Убеждение, что у собак нет эмоций, изначально ошибочно, но и наделять их человеческими эмоциями тоже неправильно. (И при этом правда не находится где-то посередине: насколько мы знаем, эмоциональный опыт собак гораздо сложнее, чем наш.) Мы смотрим на собак и делаем вывод, будто знаем, что они чувствуют, но слишком спешим сделать заключение, основываясь на небольшом количестве доказательств — и на неспособности прочитать эмоции собаки.

При том, что мы плохо читаем эмоции собак, собаки, кажется, отлично считывают наши эмоции. Один из захватывающих результатов лаборатории Хоровиц заключается в том, что знакомый «виноватый взгляд», который мы так часто наблюдаем у собак — поджатый хвост, опущенная голова, слегка вздернутые брови, — говорит не о том, что собака ощущает свою вину за плохое поведение, а о том, что владелец злится или собирается разозлиться, независимо от того, сделала ли собака что-то заслуживающее осуждения.

Также лаборатория Хоровиц обнаружила: классические поведенческие исследования восприятия справедливости — когда одной собаке дают больше еды, а другой меньше, — интерпретируют свои результаты как доказательство наличия «ревности» у собак, на деле это просто разумный отказ собаки работать даром. Ее эксперимент также затрагивает вечный собачий оптимизм:

Вопреки ожиданиям, они предпочли и дальше взаимодействовать с нечестным человеком. Опять же, кажется, они мотивированы не столько чувствами несправедливости или ревности, такими как испытывают люди, сколько чистым оптимизмом, что, возможно, на этот раз какие-то вкусняшки им достанутся…

Хоровиц также указывает на ключевую проблему, мешающую нам понять собаку:

Наша неспособность хорошо читать эмоции собак, вероятно, начинается с недостаточного понимания собственных эмоций. Хотя они совершенно доступны нам — и только нам, — общество постоянно вынуждает нас предпринимать какую-то работу, чтобы «быть в контакте» с нашими эмоциями. Хотя мы и так в прямом контакте с ними. Учитывая эти трудности, неудивительно, что мы плохо подготовлены, чтобы понять эмоции четвероногого существа рядом с нами. Поэтому мы по умолчанию награждаем собак эмоциями, но только человеческого свойства. Мы предполагаем, что собаки не только находятся с нами в одной комнате, но и делят с нами коллективный разум.

Так что, любит ли вас ваша собака? Понаблюдайте за ней и скажите мне.

Источник