Почему так много людей в наши дни выглядят напряженными и озабоченными? Это распространенный вопрос как среди специалистов по психическому здоровью, так и среди обывателей, но есть основания полагать, что спрашивать нужно абсолютно противоположное. Как возможно, что какие-то люди не парализованы тревогой каждый день и каждый час? В конце концов, тревога процветает в условиях неопределенности — а в настоящее время мир полон потенциальных угроз, которые мы не до конца понимаем и не можем контролировать.
Большинству из нас просто приходится поверить, что самолеты не упадут с неба или что мы не заразимся листерией от молока из холодильника. Внезапные, непредсказуемые движения в мировой финансовой системе угрожают в любой момент уничтожить средства к существованию, плюс много неопределенности из-за Брексита, ложь по поводу американских ядерных кодов и вездесущий призрак изменения климата. И, будто всего этого недостаточно, мы целыми днями маринуемся в интернет-среде, созданной для разжигания паники по поводу опасностей, которые мы, возможно, могли бы проигнорировать.
Тут пригодятся некоторые определения. «Стресс» в том смысле, в котором его используют психологи, означает немедленную реакцию на внешнее давление, и умеренное его количество вообще полезно: люди, не испытывающие стресса, никогда не готовятся к экзаменам и не соблюдают дедлайны. В большинстве повседневных ситуаций стресс прекращается с исчезновением внешнего давления. Это означает, что на сегодняшний день самый простой способ справиться со стрессом и с тем, что вас беспокоит – выполнить трудную работу, поговорить с другом, с которым поссорились, – дистанцироваться или отвлечь себя от источника стресса. (Постоянный и хронический стресс требует другого подхода.)
Но тревога — это особая внутренняя реакция на стресс, и зачастую она гораздо более опасна. Как отмечает австралийская писательница Сара Уилсон в своем пособии «Сначала нужно сделать чудовище прекрасным» (First, We Make the Beast Beautiful), проблема не просто в том, что существует много причин для беспокойства. Дело в том, что общество фактически вознаграждает определенные тревожные поступки, например, чрезмерную занятость, в то время как «наградой» за освобождение от беспокойства может стать репутация ленивого, самодовольного человека, которого мало заботит окружающий мир. Кроме того, ощущая тревогу, вы начинаете искать другие поводы для беспокойства, в том числе, и само чувство тревоги, будто этот порочный круг и так недостаточно изматывает.
«Тревожностью» также называют целый ряд официальных психологических расстройств. Но есть условие, которое делает необычно ясным, что грань между «психическим заболеванием» и «обычным человеческим переживанием» субъективна и зависит как от культурных норм, так и от науки. Основная причина, по которой «генерализованное тревожное расстройство» стало гораздо более распространенным в настоящее время, заключается в том, что оно было названо заболеванием только в 1980 году в «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам». (Если вы чувствуете, что «взвинчены или раздражены» или у вас есть «трудности с концентрацией внимания», возможно, к вам это относится.)
Количество случаев выросло с 2001 года, и одной из основных причин стало активное продвижение в медиа GlaxoSmithKline, после того как они получили в США разрешение на продажу антидепрессанта Paxil (Seroxat в Великобритании) для лечения тревожности. «Местные выпуски новостей по [Соединенным Штатам] сообщали, что до 10 млн американцев страдали от непризнанной болезни, — пишет журналист Брендан Кернер. — Зрителям было предложено понаблюдать за симптомами: беспокойство, усталость, раздражительность, мышечное напряжение, тошнота, диарея и потливость…»
Чтобы было понятно, это не означает, что у людей с диагностированным тревожным расстройством нет реального заболевания или что для решения проблемы лекарства не нужны: «Основная предпосылка появления тревожного расстройства, того, что беспокойство становится клинической проблемой — это когда тревога контролирует нашу жизнь, а мы не можем контролировать свою тревогу», — говорит Роберт Эдельманн, заслуженный профессор судебной и клинической психологии в Университете Рохемптона. Но это также напоминает, что тревога, по сути, — не странная психологическая аномалия, а фундаментальный аспект функционирования человека. Как объясняет Джеймс Клир, автор книги «Элементарные привычки», проблема заключается в том, что это эволюция реакции, данной нам для обстановки, радикально отличающейся от сегодняшней.
Доисторические люди жили в «среде немедленного воздействия», как и другие млекопитающие: их ежеминутный выбор имел значение, так как влияние его было сиюминутным. Вы увидели хищника и почувствовали волну беспокойства, которая побудила вас убежать от него. Или вы почувствовали себя опасно голодным и сосредоточили внимание на том, чтобы быстро найти еду. Как только угроза будет устранена, беспокойство исчезнет. Но современные люди живут в «среде с отсроченным воздействием». Нам платят за работу в конце недели или месяца, наше профессиональное обучение занимает годы. Когда мы откладываем деньги — или не делаем этого — последствия могут не ощущаться десятилетиями. И поэтому у тревоги нет выхода. Она накапливается и сгущается.
Это помогает объяснить, почему национальные и международные новостные события, такие как Брексит или избрание Дональда Трампа, часто вызывают личное беспокойство, в том числе клинического характера. Некоторые люди — например, незарегистрированные иммигранты в Америке Трампа, — подвергаются прямому, недвусмысленному влиянию. Но даже если к вам это не относится, какое-то время вы не сможете этого понять. Более того, часто кажется, что в ответ вы ничего не можете сделать — нет эквивалента решению доисторического охотника-собирателя убегать или искать еду. Когда нет ни одного возможного конструктивного действия, мы начинаем беспокоиться и размышлять, и это кажется конструктивным, даже если это не так.
Одна из реакций на тревогу, вызванную погружением в 24-часовой цикл новостей, «состоит в том, что люди пытаются найти больше информации, потому что тревога связана с отсутствием контроля, и они полагают, что больше информации даст им больше контроля», говорит американский терапевт Лори Готтлиб, автор готовящейся к публикации книги «Возможно, вам стоит с кем-то поговорить». «Но это не так — из-за этого люди только чувствуют себя еще более обеспокоенными».
Вот почему большинство нефармацевтических решений для тревожности, независимо от ее причины, включают ограниченное и реалистичное усилие контроля: найти конструктивные действия, которые можно предпринять, реализовать их, воздерживаясь при этом от попыток контролировать то, что вы не можете контролировать, так как это рецепт дополнительной тревоги. (Это «дихотомия контроля», восходящая к стоикам древней Греции и Рима.)
Вы лично не можете гарантировать комфортный выход на пенсию или долгосрочное физическое здоровье, не говоря уже об оптимальных отношениях между Великобританией и остальной Европой. Но можно рассчитать, сколько вы можете себе позволить откладывать, и контролировать свои сбережения. Можно заниматься спортом несколько раз в неделю и есть больше листовой зелени. Можно предпринять локальные, конкретные политические действия. Независимо от того, достигнете ли вы желаемой цели или нет, уровень вашей тревоги почти наверняка упадет.
Наконец, стоит признать — как заметил датский философ Серен Кьеркегор в «Концепции тревоги» еще в 1844 году, — что всякое беспокойство содержит ядро хороших новостей: во-первых, вы не будете испытывать тревогу, если у вас нет свободы и хотя бы возможности для хорошего исхода. «Не было бы никакой тревоги, если бы не было возможности», — написал психолог Ролло Мэй, перефразируя Кьеркегора. Если бы вы были абсолютно уверены, что жизнь отныне будет приносить только неудачи и поражения, вы вполне могли бы впасть в депрессию, но не ощутили бы себя на грани.
Тревога — это опыт осознания того, что жизнь может принести успех, удовлетворение и радость в сочетании со страхом, что вы не знаете, как этого достичь. И хотя серьезная тревога, безусловно, может быть изнурительной проблемой, требующей лечения, некоторое чувство неуверенности в будущем, безусловно, — это часть того, что делает жизнь достойной жизни. Если вам когда-нибудь удастся исключить возможность неприятных сюрпризов, вы обнаружите, что возможность хороших тоже исчезла.