Обратный отсчет: что будет, если вы узнаете дату своей смерти?

Вы и все, кого вы знаете, когда-нибудь умрут. По мнению некоторых психологов, эта неудобная правда постоянно скрывается в глубине нашего сознания и в конечном итоге управляет всем, что мы делаем, – от посещения церкви, питания овощами и походами в спортзал до мотивации заводить детей, писать книги и создавать компании.

У здоровых людей смерть обычно скрывается в глубине сознания, оказывая влияние на подсознательном уровне. «Большую часть времени мы живем, не осознавая, не думая о нашей смертности, — говорит педиатр детской больницы Филадельфии и преподаватель этики в Университете Пенсильвании Крис Фойднер. — Мы справляемся с этим, сосредоточиваясь на актуальных вещах».

Но что произойдет, если двусмысленность вокруг нашей собственной кончины исчезнет? Что будет, если нам всем внезапно сообщат точную дату нашей смерти и то, от чего она произойдет? Хотя это, конечно, невозможно, тщательное исследование этого гипотетического сценария может пролить свет на нашу мотивацию как личностей и обществ — и намекнуть, как наилучшим образом провести ограниченное время, отведенное нам на Земле.

Во-первых, давайте выясним, что мы знаем о том, как смерть формирует поведение в реальном мире. В 1980-х годах психологи заинтересовались тем, как мы справляемся с потенциально подавляющим беспокойством и страхом, которые приходят с осознанием того, что мы — не что иное, как «дышащие, испражняющиеся, обладающие самосознанием кусочки мяса, которые могут умереть в любое время», как выразился профессор психологии колледжа Скидмор в Нью-Йорке Шелдон Соломон.

Соломон и его коллеги придумали для своих находок термин «теория управления ужасом». Они утверждают, что люди принимают существующие в культуре убеждения — что мир имеет смысл, например, и что наша жизнь имеет ценность, — чтобы защититься от того парализующего экзистенциального ужаса, который возникает в противном случае.

Исследователи провели более тысячи экспериментов и обнаружили, что, получая напоминания о предстоящей смерти, мы крепче держимся за основополагающие культурные убеждения и стремимся повысить наше чувство собственного достоинства. Мы также более уверенно становимся на защиту своих убеждений и враждебно реагируем на все, что им угрожает.

Даже очень тонких намеков на смертность — 42,8-миллисекундных вспышек слова «смерть» на экране компьютера, или разговора, во время которого виден похоронный дом, — достаточно, чтобы вызвать изменения в поведении.

Как выглядят эти изменения? Когда нам напоминают о смерти, мы более благосклонно относимся к тем, кто схож с нами по внешнему виду, политическим пристрастиям, географическому происхождению и религиозным убеждениям. Мы становимся более презрительными и жестокими к людям, которые на нас не похожи. Мы демонстрируем более глубокую привязанность к романтическим партнерам, которые подтверждают наше мировоззрение. И мы более склонны голосовать за грубых харизматичных лидеров, которые подпитывают наш страх перед посторонними.

Мы также становимся более нигилистичными, больше пьем, курим, занимаемся шопингом и переедаем — и мы меньше озабочены заботой об окружающей среде.

Если каждый вдруг узнает дату и причину своей смерти, общество может и, вероятно, станет еще более расистским, ксенофобным, жестоким, воинственным, самонадеянным и экологически разрушительным, чем оно есть.

Однако это не предопределено. Исследователи, такие как Соломон, надеются, что, осознав огромные негативные последствия, которые вызывает тревога смерти, мы могли бы противодействовать им.

И ученые уже нашли несколько примеров того, как люди не поддаются этим общим тенденциям.

Буддийские монахи в Южной Корее, например, не реагируют на напоминания о смерти подобным образом.

Исследователи, изучающие стиль мышления, называемый «рассуждения о смерти», также обнаружили, что просьба людей задуматься не просто об абстрактном понятии смерти, но об их собственной смерти и о том, какое влияние она окажет на их семьи, вызывает очень разные реакции.

В этом случае люди становятся более альтруистичными — у них, например, появляется желание сдавать кровь, независимо от того, существует ли в ней высокая социальная потребность. Они также становятся более открытыми для размышлений о роли как положительных, так и отрицательных событий в формировании их жизней.

Учитывая эти находки, знание даты смерти может заставить нас больше сосредоточиться на жизненных целях и социальных связях, вместо того, чтобы реагировать рефлекторной замкнутостью.

Это будет в особенности верно, «если мы будем продвигать стратегии, которые помогут нам принять смерть как часть жизни и интегрировать эти знания в наши повседневные выборы и поведение, — говорит профессор психологии в Зальцбургском университете Ева Джонас. — Знание об ограниченности жизни может увеличить восприятие жизненной ценности и развить чувство, что «мы все в одной лодке», способствуя терпимости и состраданию и сводя к минимуму защитные реакции».

Типичные реакции на смерть

Независимо от того, выбирает ли общество в целом отрицательный или положительный подход, наша индивидуальная реакция на знания о дате своей смерти будет отличаться в зависимости от особенностей нашего характера и специфики этого важного события.

«Чем вы более невротичны и беспокойны, тем более озабочены вы будете смертью и не сможете сосредоточиться на значимых изменениях в жизни, — говорит доцент кафедры психологии в Ноттингемском университете Лаура Блэки. — Но, с другой стороны, если вам скажут, что вы умрете спокойно во сне в возрасте 90 лет, тогда вы, возможно, не будете так мотивированы в дальнейшем. Вы можете сказать: «О, это супер, так держать».

Заканчивается ли жизнь в 13 или в 113, исследования неизлечимо больных людей могут пролить свет на типичные реакции на смерть.

Пациенты паллиативной помощи, по словам Фойдтнера, часто переживают два этапа мышления. Сначала они ставят под сомнение сам посыл их диагноза, задаваясь вопросом, действительно ли смерть неизбежна или же это то, с чем они смогут сражаться.

После этого они ищут, как максимально использовать то время, которое им осталось. Большинство из них попадают в одну из двух категорий. Они либо решают вкладывать всю свою энергию и делать все возможное, чтобы победить болезнь, либо начинают размышлять о своей жизни, проводить как можно больше времени с близкими людьми и заниматься тем, что приносит им счастье.

То же самое, вероятно, будет происходить в гипотетическом сценарии с известной датой смерти. «Даже если вы знаете, что у вас есть еще 60 лет, в конечном итоге эта продолжительность жизни будет осознана всего за пару лет, месяцев и дней, — говорит Фейднер. — Как только стрелки часов подберутся достаточно близко, я думаю, мы увидим, как люди движутся в этих двух разных направлениях».

Те, кто предпочитает побороться со смертью, могут стать одержимыми идеей избежать ее, особенно по мере того, как время подходит к концу. Один, зная, что ему суждено утонуть, может начать тренироваться плавать, чтобы иметь шанс выжить, другой, кому суждено умереть в результате дорожно-транспортного происшествия, начнет любой ценой избегать транспортных средств.

Кто-то может пойти противоположным путем — пытаясь обмануть предсказанную смерть и закончить жизнь на своих условиях. Это в каком-то смысле позволило бы им получить контроль над процессом. Джонас и ее коллеги обнаружили, например, что, когда они просили людей представить, что их ожидает тяжелая, мучительная смерть от болезни, те, кому был дан выбор, каким образом закончить свою жизнь, демонстрировали меньше защитных предубеждений, связанных со страхом смерти.

Те, кто идет по пути принятия своего смертного приговора, могут также реагировать по-разному. Некоторые становятся более энергичными, чтобы максимально использовать оставшееся время и подняться на более высокие уровни творческих, социальных, научных и предпринимательских достижений. «Я хотел бы думать, что знание даты смерти принесет нам лучшее, даст нам психологическую свободу, чтобы сделать больше для себя, для своей семьи и для общества», — говорит Соломон.

Действительно, есть многообещающие доказательства от переживших травму, что ощущение ограниченности времени, которое нам осталось, может мотивировать к самосовершенствованию. Хотя трудно собрать базовые данные о таких людях, многие настаивают на том, что они глубоко и в позитивную сторону изменились. «Говорят, что они стали сильнее, более духовны, стали осознавать более позитивные возможности и больше ценить жизнь, — говорит Блэки. — Они приходят к осознанию, что «эх, жизнь коротка, я умру в один прекрасный день, я должен максимально ее использовать».

Однако не все могут стать лучше. Многие вместо этого предпочтут не цепляться за жизнь и перестанут вносить свой вклад в общество — не обязательно потому, что они ленивы, а потому, что их подталкивает чувство бессмысленности. Как говорит владелец похоронного бюро, основатель общества принятия смерти Order of the Good Death Кейтлин Даути: «Стали бы вы писать эту колонку, если бы знали, что умрете в июне следующего года?» (Вероятно, нет.)

Чувство бессмысленности может также заставить многих людей отказаться от какого-либо подобия здорового образа жизни. Если смерть предопределена на конкретное время, независимо от того, как себя вести, «я больше не собираюсь есть органическую пищу, я буду пить обычную колу вместо диетической, возможно, попробую наркотики и буду без перерыва совать в рот печенье, — говорит Даути. — Именно поэтому большая часть нашей культуры ориентирована на предотвращение смерти, поддержание закона и порядка, чтобы ее избежать».

Однако большинство людей скорее всего переключались бы между гипермотивированностью и нигилизмом: одну неделю они бы «сидели дома, поедая всякие вредности под «Закон и порядок» на Netflix», а на следующей – отправлялись поработать «волонтерами в бесплатную столовую», говорит Соломон. Но какой бы подход мы ни выбрали на этом спектре, даже самые просвещенные будут порой дергаться, в особенности при приближении к дате смерти.

«Изменения приносят стресс, — соглашается Федтнер. — Здесь мы говорим о самых больших изменениях, которые происходят с человеком, — от жизни до небытия».

Религиозный вопрос

Независимо от того, где мы живем, наша повседневная жизнь кардинально изменилась бы, если бы мы знали точную дату своей смерти.

Многим людям, вероятно, понадобилась бы специальная терапия, которую разрабатывали бы специализированные институты, связанные со смертью. Появились бы новые социальные ритуалы. Возможно, даты смерти отмечались бы, как дни рождения, только отсчет велся не по возрастанию, а по убыванию.

И основы существующих религий были бы подорваны. «Мы начинаем поклоняться этой системе, которая говорит нам, когда мы умрем? Приносим ей жертвы? Отдаем наших невинных дочерей? — говорит Даути. — Это полностью разрушит религиозные убеждения».

Отношения также почти наверняка будут затронуты. Мы обязательно будем искать человека, чья дата смерти близка к нашей, а приложения для знакомств облегчат эту задачу. «Одна из причин, почему люди так часто боятся смерти больше всего на свете — это потеря тех, кого они любят. Зачастую этот страх больше, чем относительно их собственной смерти, — говорит Даути. — Зачем мне быть с человеком, который умрет в 40 лет, если я умру в 89?»

Аналогично, если бы можно было определить дату смерти по биологическому образцу, некоторые родители могли бы решить прервать беременность, чтобы избежать боли от потери своего ребенка. Другие, зная, что они сами не доживут до определенного возраста, могут предпочесть вообще не иметь детей, или, наоборот, родить как можно больше.

Нам также придется столкнуться с новыми законами и нормами. По словам Роуз Эвелет, создателя и продюсера подкаста Flash Forward (в эпизоде которого описан аналогичный гипотетический сценарий известности даты смерти), законодательство может предусматривать конфиденциальность даты смерти, чтобы избежать дискриминации со стороны работодателей и поставщиков услуг. С другой стороны, общественным деятелям, пожалуй, придется поделиться своими датами перед тем, как баллотироваться (или вызвать ажиотаж, отказавшись). «Если кандидат в президенты умрет через три дня после вхождения в должность, это имеет значение», — отмечает Эвелет.

И даже если это не потребуется юридически, некоторые люди могут решить сделать татуировку с датой смерти на руке или написать на армейском жетоне, чтобы в случае аварии, например, специалисты неотложной медицинской помощи знали, стараться ли их реанимировать или не стоит, говорит Эвелет.

Это также оказало бы глубокое влияние на похоронную индустрию: ей пришлось бы иметь дело с живущими, а не с семьями умерших. «Ритуальные дома больше не смогли бы охотиться на людей в скорбное время, чтобы получить как можно больше денег, — говорит Эвелет. — Это передает власть в руки потребителей, и это хорошо».

В тот самый день некоторые люди могли бы устроить специальную вечеринку, как делают сейчас те, кто выбирает гуманную эвтаназию. Другие, особенно те, чья смерть может нанести вред людям, могут быть вынуждены изолировать себя по этическим или эмоциональным мотивам. Третьи, говорит Эвелетт, могут предпочесть использовать свою смерть для более высокой художественной или личной цели, сыграв в пьесе, в которой герой действительно умирает в конце или обыгрывает смерть по причине, в которую они верят.

Если мы когда-нибудь сможем знать дату и причину нашей кончины, наш образ жизни глубоко изменится.

«Человеческая цивилизация действительно развивалась вокруг смерти и мысли о смерти, — говорит Даути. — Я думаю, это полностью подорвало бы систему нашей жизни».

Источник