Я провел в образовании больше 40 лет. Сначала детский сад, подготовительный класс, начальная школа, средняя и старшая школа. Потом получение степени бакалавра в Университете Калифорнии в Беркли и аспирантура в Принстоне. Следующий шаг можно назвать моей первой «настоящей» работой — в качестве профессора экономики в Университете Джорджа Мейсона. Благодаря этой постоянной должности у меня есть работа мечты. Так что у меня нет личных причин критиковать нашу систему высшего образования. Но жизненный опыт, а также четверть века, проведенная в чтении и размышлениях, убедили меня, что все это — большая трата времени и денег. Когда политики обещают отправлять еще больше американцев в университеты, я не могу сдержаться, чтобы не сказать: «Зачем? Вы хотите, чтобы мы потратили еще больше?»
Вы можете спросить, как можно назвать бесполезным высшее образование в то время, когда оно приносит огромную финансовую выгоду. Надбавки к зарплатам для выпускников университетов выросли до 73% — то есть зарплата обладателя бакалавра в среднем на 73% выше, чем у того, кто просто закончил школу. В конце 1970-х этот показатель равнялся 50%. Ключевой вопрос, однако, заключается не в том, окупается ли университетское образование, а в том, зачем оно нужно. Простой популярный ответ гласит, что университет обучает студентов полезным рабочим навыкам. Но и тут кроются десятки интересных вопросов.
Первый и главный: с подготовительного класса ученики тратят тысячи часов на обучение предметам, которые не соответствуют современному рынку труда. Почему на уроках английского изучается литература и поэзия, а не бизнес-труды или технические документы? Для чего в математических классах изучают доказательства, которыми почти никто из учеников не может воспользоваться? Когда обычному студенту пригождается история? Тригонометрия? Искусство? Музыка? Физика? Латынь? Школьный шут, который со стебом спрашивает: «Как это относится к реальной жизни?», кажется, что-то понимает.
Несоответствие между учебной программой колледжа и рынком труда имеет банальное объяснение: преподаватели учат тому, что знают сами, и у большинства из них нет обширных знаний о современных рабочих местах. Но это только усложняет картину. Если университеты и колледжи стремятся повысить будущий доход студентов, обучая рабочим навыкам, почему же они доверяют образование людям, настолько далеким от реального мира? Потому что, несмотря на пропасть между тем, что студенты изучают, и тем, что работники делают, академический успех служит мощным сигналом рабочей продуктивности.
Предположим, вашей юридической фирме нужен практикант на лето. На это место претендует человек, изучающий право, с докторской степенью по философии, полученной в Стэнфорде. Какой вывод из этого вы сделаете? Соискатель, вероятно, блестящий, добросовестный человек, готовый к кропотливой скучной работе. Если вы хотите работника такого типа — а какой работодатель не хочет? — вы делаете предложение, хотя вы при этом осознаете: ничто из того, что философы изучают в Стэнфорде, не пригодится на этой работе.
Рынок труда не платит вам за бесполезные предметы, которые вы выучили, он платит вам за качества, о которых свидетельствует овладение этими предметами. Это вовсе не маргинальная мысль. Майкл Спенс, Кеннет Эрроу и Джозеф Стиглиц, нобелевские лауреаты по экономике, внесли весомый вклад в теорию об образовательных сигналах. Каждый студент, выполняющий минимальную работу, необходимую для получения хороших оценок, подтверждает эту теорию. Но система сигналов не играет никакой роли в публичной дискуссии или формировании политики. Как общество мы продолжаем подталкивать огромное количество учеников к все более высоким ступеням образования. Главный эффект — не более качественная работа или более продвинутые навыки, а гонка за оценками.
Чтобы не быть неправильно истолкованным, я решительно утверждаю, что образование дает кое-какие ценные навыки, а именно грамотность и умение считать. При этом я уверен, что как минимум наполовину, а может быть, и больше, финансовые выгоды университетского образования объясняются сигнальной логикой.
Большая часть зарплаты формируется после пересечения финишной черты. Предположим, вы бросите университет через год обучения. Ваша зарплата будет больше, чем у человека, не учившегося в университете совсем, но ваша надбавка составит лишь 25% от той, что получит специалист, отучившийся 4 года. Аналогично, выйдя на работу после 2 лет обучения, вы получите 50% от полной надбавки, через 3 года — 75%.
Традиционная точка зрения, которая говорит, что образование окупается, потому что студенты учатся, подразумевает, что обычный студент приобретает и накапливает множество знаний. Но как бы не так. Преподаватели часто жалуются на то, что в конце лета студенты знают меньше, чем в начале. Но летние потери — лишь одна часть более глобальной проблемы: у человека есть проблемы с сохранением знаний, которыми он редко пользуется. Конечно, некоторые выпускники используют то, чему они научились, и помнят это — инженеры, например, хорошо помнят математику. Но когда мы оцениваем, что в среднем помнят выпускники университетов спустя годы, результаты, мягко говоря, обескураживают.
В 2003 году министерство образования США протестировало 18 тысяч американцев на общую грамотность по разным вопросам. Менее трети выпускников университетов получили оценку «выше среднего» — и около одной пятой оказались на «базовом» уровне и уровне «ниже базового».
Конечно, студенты не должны просто впитывать факты, они должны учиться, как думать в реальной жизни. Наиболее глубокое исследование о влиянии образования на практическое мышление было проведено Дэвидом Перкинсом из Гарварда в середине 1980-х.
Автор задал участникам вопросы, призванные оценить неформальное мышление, такие как «Позволит ли закон штата Массачусетс, предполагающий введение 5-центового депозита за бутылки и банки, значительно снизить количество мусора?» Преимущество высшего образования оказалось нулевое: студенты четвертого курса не показали лучших результатов, чем первокурсники.
Следующее доказательство такое же обескураживающее. Один исследователь протестировал студентов Университета Аризоны на способность «применять статистические и методологические концепции в рассуждениях о повседневных событиях».
«Из нескольких сотен протестированных студентов, многие из которых более 6 лет занимались лабораторной наукой… и углубленной математикой, никто не продемонстрировал даже видимости приемлемого методологического мышления», — говорит автор исследования.
Те, кто уверен, что колледж учит учиться, ожидают, что студенты будут постигать научные методы, а не использовать их для анализа окружающего мира. Этого почти не происходит.
Студенты оттачивают те типы рассуждений, которые характерны для их специализации. В рамках исследования Мичиганского университета были протестированы студенты естественно-научных, гуманитарных, психологических и других социальных дисциплин на способности к словесным, статистическим и условным рассуждениям в течение первого семестра первого года обучения. Те же самые студенты были протестированы во втором семестре четвертого курса, и каждая группа продемонстрировала существенные улучшения в одной конкретной области. Психологи и представители других социальных дисциплин стали куда лучше в статистических рассуждениях. Студенты естественно-научных и гуманитарных направлений — в условных рассуждениях, то есть анализе проблем, сконструированных по принципу «если… то».
Однако в остальных областях успехи после трех с половиной лет обучения были скромными или несущественными. Вывод таков: студенты-психологи используют статистику, поэтому становятся лучше в статистике, студенты-химики редко сталкиваются со статистикой, поэтому и не становятся в ней лучше. Если все идет хорошо, студенты учатся тому, что изучают и практикуют.
При этом психологи выяснили, что большая часть наших знаний инертна. Студенты, блистающие на экзаменах, в основном не умеют использовать свои знания в реальном мире. Взять хотя бы физику: «Студенты, которые получают высокие оценки на уроках физики, зачастую не могут решить базовые проблемы и вопросы, которые встречаются им в немного иной форме, нежели та, по которой они обучались и тестировались», — пишет психолог из Гарварда Ховард Гарднер.
То же самое происходит с биологами, математиками, статистиками и, к моему сожалению, экономистами. Я пытаюсь научить своих студентов связывать лекции с реальным миром и повседневной жизнью. Мои экзамены направлены на то, чтобы оценить понимание, а не запоминание. Но даже в хорошем классе только четверо участников из 40 демонстрируют истинное понимание экономики.
В то же время неэкономисты — то есть нормальные люди, — могут сказать, что мы не можем оценивать социальную выгоду образования, основываясь исключительно на результатах тестов и зарплате. Вместо этого мы должны спросить себя, в каком мире мы хотим жить — в образованном или безграмотном? Мы можем и должны изучать широкие социальные последствия образования. Когда гуманисты видят мои подсчеты окупаемости образования, они считают меня типичным экономистом-циником, не обращая внимания на идеалы, которыми дорожат многие преподаватели. Я экономист, и я циник, но я не типичный циничный экономист. Я циничный идеалист. Я верю в то, что образование способно преобразить нас. Я всем сердцем верю в жизнь разума. Я циничен в отношении людей.
Я циничен в отношении студентов. Подавляющее большинство из них — мещане. Я циничен в отношении преподавателей. Подавляющее большинство из них не способны вдохновлять. Я циничен в отношении тех, кто решает, что студенты изучают. Подавляющее большинство считает, что выполняют свою работу, а студенты подчиняются им. Да, можно найти благородные исключения. Я знаю немало жаждущих студентов и страстно увлеченных преподавателей, а также несколько мудрых официальных лиц. Но мой 40-летний опыт в индустрии образования не оставляет сомнений, что они в безнадежном меньшинстве.
40 лет назад университет был, по сути, полноценной работой. Типичный студент проводил 40 часов в неделю в классе и за обучением. Сегодня студенты в среднем проводят за академической работой 27 часов в неделю — включая только 14 часов обучения. В свободное время они развлекаются.
По данным Ричарда Арума и Джосипы Роксы, у типичного студента колледжа 13 часов в неделю уходит на обучение, 12 часов — на общение с друзьями, 11 часов — на развлечения за компьютером, 8 часов — на оплачиваемую работу, 6 часов — на просмотр телевизора, 6 часов — на физические упражнения, 5 часов — на хобби и 3 часа — на другие формы развлечений.
Так что все это означает для отдельно взятого студента? Советую ли я хорошо подготовленной 18-летней девушке отказаться от университета, потому что она не получит там стоящих знаний? Абсолютно нет. Изучение ненужных предметов в следующие 4 года произведет впечатление на будущих работодателей и увеличит потенциал ее доходов. Если она решит сразу пойти на работу, сказав: «У меня есть возможность получить диплом, я просто решила этого не делать», работодатель не поверит ей. Добровольно отказаться от образования значит отнести себя к когорте менее квалифицированных работников. Для конкретного человека университет имеет смысл.
Это, однако, не означает, что высшее образование открывает путь к общему процветанию или социальной справедливости. Если посмотреть на разные страны мира, то год образования добавляет к доходу человека от 8 до 11%. При этом увеличение образованности среди населения в среднем на один год на человека увеличивает доходы страны всего на 1-3%. Другими словами, образование обогащает конкретных людей больше, чем страны.
Как это возможно? Инфляция дипломов: по мере роста среднего уровня образованности нужно все больше и больше образования, чтобы убедить работодателя, что вы достойны конкретной работы. По данным одного исследования, с начала 1970-х годов до середины 1990-х средний уровень образования среди 500 категорий вырос на 1,2 года. Но большинство рабочих мест за это время не поменялось — поэтому нет иных причин, кроме инфляции дипломов, почему людям в 1995 году требуется больше образования, чтобы делать ту же работу, что в 1975-м.
Наряду со всевозрастающей потребностью в дипломах растут и неудачные попытки их получения. Студенты платят за обучение, убивают год и проваливают экзамены. Любой вердикт о ценности образования должен учитывать эти академические банкротства. Количество провалов велико, особенно для учащихся с низкими оценками в средней школе. Говорят, что около 60% студентов не могут закончить университет за четыре года. Проще говоря, распространение высшего образования привело к тому, что в университеты приходит слишком много студентов, которые не в состоянии успешно их закончить.
Идея «колледж для всех» задвинула на задний план реалистичную альтернативу: профессиональное образование. Оно бывает многих видов — ученичество и другие виды обучения без отрыва от производства, а также непосредственный опыт работы, — но у них много общего. Любой тип профессионального образования учит конкретным навыкам работы, полностью построен на принципе обучения через делание, а не через слушание. Исследования свидетельствуют о том, что профессиональное образование повышает заработную плату, снижает уровень безработицы и увеличивает процент завершения старших классов школы.
Защитники традиционного образования часто апеллируют к неопределенности будущего. Какой смысл готовить студентов для экономики 2018 года, если они будут работать в экономике 2025 или 2050 года? Но неизвестность — вовсе не повод готовить студентов к профессиям, которыми они почти наверняка не будут заниматься, — и если мы что и знаем о будущем, так это то, что спрос на писателей, историков, политологов, физиков и математиков будет низким. Отрадно думать, что студенты могут использовать профессиональное обучение как план Б, но это не учитывает тот факт, что после провала у них может исчезнуть желание попытаться снова.
Образование настолько стало частью современной жизни, что мы принимаем его как должное. Молодые люди должны пройти через круги обучения, чтобы занять свое место в мире взрослых. Мой тезис в одном предложении: цивилизованные общества сейчас выстроены вокруг образования, но есть более правильный и более цивилизованный путь. Если у каждого будет диплом, в результате на всех не хватит хорошей работы, а инфляция образования будет расти. Попытка распространить успех при помощи образования приводит к распространению образования, а не успеха.