Работая с клиентом из России, я столкнулся примерно с тем же, с чем столкнулся больше 40 лет назад, выполняя работу для министерства здравоохранения Ганы.
В России я занимался тем, что структурировал организацию региональных подразделений. У клиента их было семнадцать, по всей России.
Когда я работал над структурой, скажем, в регионе А, клиент не соглашался с моей структурой, потому что она, по его мнению, не подходила для региона Б.
Тогда мы приступали к региону Б. И теперь клиент серьезно сомневался, что это правильная структура для региона Б — ведь она не подходила для региона А.
Меня озарило: он пытался найти шаблон, в соответствии с которым все регионы были бы структурированы одним и тем же образом.
Ах, эта унаследованная от СССР традиция однообразия. Почему их так притягивает единообразие? В чем источник этого культурного предрассудка?
Тогда я вспомнил, что похожий опыт у меня был в Гане сорок лет назад. Британские империалисты выстраивали государственную службу во всех своих колониях одинаковым образом: ради контроля.
В колониальную эпоху, когда британского чиновника обучали для службы за рубежом, его готовили к тому, чтобы он мог служить где угодно в мире, на любой территории, без особых трудностей, потому что все министерства, все государственные организации были устроены одинаковым образом по всему миру. В Советском Союзе, судя по всему, имела место та же практика: единообразие ради максимального контроля со стороны центра, из Кремля.
Работая над региональной структурой для российского клиента, я попытался убедить его, что каждое региональное подразделение должно быть структурировано так, как это имеет смысл на этой территории. Расстояния разные, система коммуникации разная (между многими российскими городами нет прямого авиасообщения).
Вице-президенту, отвечавшему за регионы, предложение о структурном разнообразии казалось очень неудобным, так что я спросил себя: почему на Западе, в рыночной экономике, так привыкли к этому разнообразию?
Мой вывод заключается в том, что в капиталистическом обществе мы стремимся скорее к результату, чем к контролю. Мы оцениваем результаты по территориям, и если ради более высокого результата нужно признать право той или иной территории жить по-своему, пусть так и будет. Нам не важно, чем вы занимаетесь (в границах права и морали), если вы добиваетесь результата.
В тоталитарных системах всем верховодят не результаты, а контроль. Контроль превыше всего. И в этом случае результативность страдает. Нет ничего странного, что российская экономика, да и другие бывшие коммунистические экономики демонстрировали слабые результаты.
Это касалось и колониальной Британии. Результативность колоний была не так важна, как прямой контроль из Лондона. А когда колонии стали освобождаться, они по-прежнему были структурированы ради контроля, что подрывало их способность максимизировать результаты.
Или, как я говорил на многих лекциях, в колониализме плохо не то, что империя забирала, а то, что она оставляла после себя: культуру максимизации контроля в ущерб результатам.
То, что я описываю выше — это конфликт между результативностью и эффективностью, между разнообразием и подконтрольностью. Эффективность повышает прибыльность, но лишь до тех пор, пока не начинает подрывать результативность.
Повышая эффективность управления, внимательно смотрите за тем, что происходит с результативностью. В определенный момент вы можете обнаружить, что повышение эффективности еще на единицу уменьшит общую прибыльность из-за потери результативности.
Надеюсь, я сформулировал это ясно.